Человек по природе своей существо художественное, абсолютно не рациональное, и доказывает это во все времена своими деяниями и поступками. Нет-нет, я не собираюсь анализировать весь массив исторических данных, хотя бы потому, что я ведь тоже из этой породы любителей высокопарного… романтического… иррационального.
Недавняя история:
Пятилетний мальчик Райан Орам 1 февраля упал в колодец глубиной 32 метра. Спасательная операция длилась 5 дней, за ней в прямом эфире наблюдал весь мир. Вечером спасателям наконец удалось добраться до мальчика, но оказалось, что уже поздно. Райан упал в колодец, который находится рядом с его домом в Тармуте, в ста километрах от города Шефшауэн. Отец ребенка искал мальчика несколько часов, прежде чем понял, что тот провалился в трубу. Рыдала на похоронах вся страна Марокко вместе с королем Мохаммедом.
Признаюсь, и я не отлипала от экранов, страстно желая, чтобы этого малыша вытащили наконец из этой узкой (всего 45 см!) щели. И тоже плакала.
Таких неописуемых случаев возбуждения чуть ли не всей планеты из-за попавших в беду малышей можно припомнить не так уж много. Ну вот еще в Колумбии: дети уцелели после крушения самолета и побрели в джунгли Амазонки, не очень понимая куда идти.
Истощенные, искусанные насекомыми, они были спасены только через 40 дней! Проявив поразительную стойкость, дети пережили сильные штормы в одной из самых негостеприимных частей южноамериканской страны, где обитают хищные животные и вооруженные группировки, “Они дали нам пример тотального выживания, который войдет в историю”, - сказал президент Колумбии Густаво Петро, назвав это “радостью для всей страны!”.
Я согласна с вами, это – нормально! Я готова здесь же вспомнить слова Достоевского о слезинке ребенка, которая самые великие деяния ставит под сомнение: они того не стоят, если плачут дети. Но почему короли, президенты, министры, всякие волонтеры и спасатели не слышат этого громкого детского плача в тысячах конфликтах, не видят раненых, обгоревших, безногих…
Стоп. Не видят. Ни детей, ни стариков, вообще никого. У них – великие деяния, сражения, которые надо выиграть во что бы то ни стало, доказать свою правоту и отстоять свои ценности. А при случае они сумеют доказать, что это за ценности. То есть в конкретном случае включаются на сцене софиты, горят прожектора, рыдают зрители в партере и на галерке.
Вот рядом с Титаником, на котором погибли полторы тысячи человек, раз за разом притыкается мелкой рыбешкой батискаф, на котором в иллюминатор глазеют на страшенное кладбище усопших душ богатые ротозеи. Что-то там пошло не так, то ли чем-то он зацепился, то ли усопшие их отпускать не хотят, но батискаф по имени «Титан» не поднимается и не подает сигналов. Воздуха остается на сутки и весь мир припал к экранам в надежде, что людей все же удастся спасти. Случай – неописуемый! Глубина, сакральное место, миллиардеры во власти океана…
Я не ерничаю. Еще не хватало – получить по башке от миллиона взвинченных зрителей. Я тоже сопереживаю и считаю часы… Сколько за эти часы тонет людей во всяких водоемах, в рукотворных наводнениях и стихийных – посчитайте сами. Говорят, искусственный интеллект на все способен. Кроме художественного воображения, кроме понимания – чем отличается заурядный утопленник от уникального. Стих – мой, я же говорю, что тоже людской породы.
Я за тонущим судном на глубину,
Позабыв о дыхательной функции,
Отрешенно, самозабвенно скользну,
Ведь живут же и там… по презумпции!*
Ламинарии крона, как колыбель,
Примет нежно, качнет – и отпустит,
Плыви дальше, к акульей весёлой гульбе,
Ну, зачем ты морской капусте!
Стая сельди закружит живым серебром,
Ослепит, отзвенит – и умчится!
Всё таинственней мгла, забываешь ты про…
Да про всё! Все обиды и лица.
Речи, звуки и свет – в прошлой жизни оставь,
Здесь рифмуются тени и скалы,
Как слеза, здесь вода солона и чиста,
Мутных сплетен как не бывало!
Корабли, города и сосуды с зерном,
Суетятся ежи, каракатицы,
Предъявляет охотно сокровища дно,
- Оставайся! Никто ведь не хватится…