Телефон молчал до позднего вечера. Я металась по комнате подбитой птицей. Татка, как могла, утешала.
- Ты же знаешь, - внушала она, – они иногда до одиннадцати репетируют. Значит, дома после двенадцати будут.
- Это поздно, - маялась я, - Неудобно уже звонить людям. Что делать? Что случилось?! Он же знал, что мы придём! Что я приду! Он меня ждал, понимаешь? Что-то случилось там!..
- Ну, поругался, видать, крепко, - не сдавала свои житейские позиции Татка. - Развернулся и ушёл. А то ты не знаешь князя своего. Я и то его знаю. Покипит и вернётся.
- А если не вернётся?
- А куда он денется?
- Как куда? Это же Москва! Он не знает города.
- Ой, божечки! Заблудится дитятко в метро, будет одиноко плакать на лавочке…
- Ничего смешного, - я утыкалась лбом в сцепленные пальцы, сжимала виски, у меня по-настоящему разболелась голова. – Голодный, наверное, бегает там, а может, он домой опять кинулся, улетел… Что делать?
- О, гос-споди… - Татка рылась по нашим закромам, выискивая таблетки. – Ну, давай теперь вешаться, что мальчик пропал. Завтра. Завтра увидишь его, мы же пойдём танцевать.
- Да не пойдём мы завтра танцевать! Мне завтра на просмотр!
- Вот! – подхватывала обрадованно Татка. – Ты лучше думай об этом. Эх, Милки нет, она бы тебя заставила весь твой гардероб перемерить и всю общагу бы обошла в поисках каких-нибудь нежно-розоватых бусиков с нежно-перламутровым отливом.
Она очень похоже передразнила Милку: вкрадчивые интонации и жесты щепоточкой пальцев. Но мне и это было не смешно.
- Нам же прямо с работы ехать, - долбила Татка. - Иди вон, в шкаф и думай, что надеть. Голову, ступай, помой. Вообще окатись холодной водой, у тебя крыша скоро съедет. Думай про завтра. Нас ждут мушкетёры и кринолины прямо на улицах.
- Но он же не звонит! – кричала я в отчаянии.
- Значит, двушки нет.
- Он может у кого-то разменять, попросить!
- Значит, в метро едет. Сама говорила, он любит кататься на метро.
На какое-то время я поддавалась голосу разума, открывала шкаф, пыталась что-то выбрать, померить, но через пять минут панически хваталась за часы, потом за сигареты - и всё начиналось сначала.
В двенадцатом часу ночи, в тюрбане из полотенца на мокрых волосах я сидела, глядя в одну точку, в полном отчаянии. Голова моя прошла от трёх таблеток, но лучше бы она болела – не так убийственно было бы на душе.
- Пойду, позвоню в последний раз, - решительно сказала Татка, скорбно посмотрев на меня. - Я не такая щепетильная, как ты, могу и среди ночи людей поднять. Раз человек пропал. А ты сиди тут, нечего демонстрировать всему миру свои обмирания по мальчику. А пуще всего сам мальчик этого не должен знать.
Татка вернулась через пятнадцать минут, и у меня отлегло от сердца от одного взгляда на её довольную физиономию.
- Спим спокойно, дорогая подруга, - весело объявила она, валясь на свою кровать. - Цел и невредим твой князь.
- Да? Да? – я вскочила с места. - Ты с ним говорила? Что он сказал?
- С Вероникой общались, она только что пришла. Я же говорила: они до ночи работали.
- Но где он был? Что с ним? Почему ушёл? Мы же договорились!
- Цитирую дословно, - сказала Татка. – «Ему было необходимо отъехать, чтобы решить вопрос с проживанием, ему обещали место в общежитии».
- То есть, они не ссорились?
- Об этих пикантных подробностях мне не доложили, - Татка взбила подушку и уютно улеглась. – Это ты уж сама у своего князя выпытывай. А я только вот это купила. Что он будет съезжать с их квартиры.
- Значит, он уехал, а мы приехали, - задумчиво вывела я вердикт. – Мы ушли, а он вернулся.
- Способность мыслить логически пациент не потерял, - с удовольствием провозгласила Татка, но я даже не улыбнулась.
- А почему он не подошёл на звонок? – спросила я с тенью ревности.
- Господи! Ну, в туалете был. Ты угомонишься наконец? - теряя терпение, простонала Татка, и я сердито вздохнула.
Ну, правда же, хватит. Ну, не подошёл. Может, на самом деле, был в ванной. Я размотала тюрбан, встряхнула головой, распушила волосы руками. Подошла к шкафу, посмотрела на приготовленную к утру новую малиновую кофточку, мамин подарок ко дню рождения. Все сказали, что это мой цвет. И князь сказал. А я и сама знаю. А на шею я накину розово-серый шарфик. Способность трезво думать стремительно возвращалась в мою встрёпанную голову. Конечно, всё просто объясняется. Его отозвали, он надеялся быстро обернуться, поэтому ничего не просил мне передать. А почему тогда девочка сказала, что он ругался? Ну, наверное, спорил, как всегда. Всё объяснимо. А я дура и истеричка. Надо травок попить. Только где их взять? Зелёнки – и той нет. Бинтов нет, ваты нет… Всё кончилось у нас аптечное, и таблетки я последние выпила. Если зуб заболит – чем лечить? Господи, о чём я думаю. Всё хорошо у нас. Всё хорошо… А завтра вообще будет интересный день…
Вопреки мнению Милки, которая считала, что меня будут «снимать» на Останкинской башне, ехать пришлось на ВДНХ, на киностудию Горького.
Всё было буднично. Спросили паспорт, пропустили в проходной, потом мы шли по территории, шныряя глазами по сторонам. Никакие мушкетёры и кринолины нам не встретились. Пробежали какие-то пионеры с горнами, и много-много раз встретились рабочие с поклажами – фанерные щиты, какие-то колонны и просто лестницы.
- Это же детская киностудия, - рассуждала Татка. - Вот и нет кринолинов.
- Вообще-то мне не говорили, что это детское кино, - возражала я.
- Сейчас всё узнаем, - успокаивала Татка.
Мы потоптались вокруг нескольких фальшивых замков, одной фальшивой избушки и одной фальшивой конюшни с настоящим сеном. Попались ещё несколько пионеров с горнами, но теперь гипсовых. «Как оперативно здесь превращают в памятники, - зловеще произнесла Татка. – Мы тоже здесь будем так стоять после твоих проб»
Наконец, нужный павильон нашёлся, вход в него был совершенно непрезентабельный, даже немного страшный – с железными громадными воротами. В глубину вёл затрапезный, полутёмный коридор. Татка с сомнением оглядела вход, посмотрела на меня. Мы неуверенно сделали несколько шагов. Ничего не изменилось - было так же пусто, затрапезно и заброшенно. Моё праздничное настроение совсем уже растаяло, когда из тьмы навстречу нам вышла группа людей – обыкновенных, без кринолинов. И в одном из них я узнала своего давешнего знакомого – кудрявого второго режиссёра.
Он был, как и в прошлый раз, воодушевлён и полон дружелюбности.
- А вот и наша звезда! - мгновенно узнал он меня даже в тёмных катакомбах. - Ждём-ждём вас, надеемся и верим. Пошли знакомиться с главным режиссером.
Нас с Таткой могуче объяли и повлекли в нужном направлении.
- Всё будет в лучшем виде, - успокаивающе приговаривал наш спутник, - Дадим вам текстик, обомнём, отработаем, вы, главное, не тушуйтесь. У вас замечательный типаж, - ободрял он меня, - и оделись вы правильно. Сюда-сюда, - ловко заворачивал он нас в узких фьордах, где я не без страха озиралась, боясь обрушения шатких на вид лестниц и помостов. Лестницы и помосты угрожающе вздымались к потолку, который маячил где-то на высоте циркового купола.
- Стоп, пришли.
Я огляделась. Здесь тоже было довольно сумрачно и тоже нас обступали всякие странные конструкции. Я предполагала, что попаду в какой-то кабинет, но не было даже стола, а был единственный стул, на котором устало сидел лысый человек в сером свитере и с кислым лицом. Не меняя выражения, он воззрился на меня. Я стеснённо поздоровалась.
- Вероника, – представил меня второй режиссёр, демонстрируя замечательную память. - Та самая. Этуаль.
- Э-э, - сморщившись, ответил лысый, протянул руку куда-то в сторону и затряс ею зовуще-раздражённо. Из полутьмы материализовалась девушка с большим распахнутым альбомом. Лысый покосился в альбом, потом на меня. Я поняла, что перед ним моя фотография – та самая, с витрины. На которой я почти не похожа на себя. Сейчас выгонит. Увидит, что я не я – и выгонит. Ну, и ладно.
- А это детское будет кино? – невинно спросила Татка.
Я подумала, что, если бы это спросила я, то вопрос выглядел бы глупо, а вот у Татки всё получается очень мило, она вообще талантливо разряжает атмосферу.
- Самое что ни на есть взрослое, - уверил второй режиссёр.
- А мы подумали: раз на детской киностудии… - не унималась Татка.
- Мы здесь павильон арендуем, у нас это практикуется, - объяснил второй.
А я с ужасом поняла, что начисто забыла его имя и отчество, хотя и читала сто раз на визитке. Какое-то просто имя, но одновременно сложное.
Лысый в кресле продолжал смотреть на меня исключительно кисло, и мне стало неловко.
- Гарик где? – спросил он, наконец, не спуская с меня хмурого взгляда.
Я смутилась окончательно. Никакого Гарика я не знала и в первый момент подумала, что меня спрашивают о князе, просто имя перепутали. Ведь мне его предлагали «взять с собой». Может, его тут ждали? А я Татку привела…
- С партикабля снимает панораму, - непонятно ответила девушка из темноты. - Позвать?
- Нет, забыть о нём навек! – рявкнул главный режиссёр, и я внутренне сжалась, мне показалось, закричали на меня. – А Туся где? Грим нужен! Где Туся? И мне анальгин принесут когда-нибудь, чёрт побери!
- Туся за анальгином побежала, - отозвалась девушка всё из той же тьмы, и лысый измученно прикрыл глаза и, кажется, умер.
Я уже собралась бежать к нему, спасать, но возле нас возник милый молодой человек с волосами до плеч и большим фотоаппаратом в руках, который он держал аккуратно и нежно, как ребёнка. И на меня он тоже посмотрел с нежностью. Мне стало полегче.
- Володя, бери девушку, - слабым голосом проговорил умирающий, и я, наконец, вспомнила имя с визитки: Владимир Далисович. - Идите с Гариком на фотопробы пока без грима. Туся придёт – отправлю к вам.
- Есть, - жизнерадостно ответил второй режиссёр.
Нас опять куда-то повели.
- Какой у вас начальник строгий, - сказала Татка с уважением.
- Ужасть, - согласился второй режиссёр. – Тиран. Тиранозавр. Но гений. Гениальный тиранозавр. Ничего, сейчас его полечат, - он почему-то засмеялся. - Приведут в чувство. А мы с вами поработаем пока. Вот за этой волшебной дверцей поработаем с вами...
Наконец-то я очутилась в месте, которое не выглядело угрожающим, здесь даже был нормальный потолок, а не железные балки на громадной высоте. Меня усадили в кресло, вспыхнули софиты, какие-то экраны, второй режиссёр уселся напротив, а Гарик принялся блуждать вокруг меня, ласково целясь объективом чуть ли не в самый нос.
- Мне нужно стихи читать? – спросила я о самом сокровенном.
- Стихи… Ничего читать не надо, смотрим сюда, - второй режиссёр пощёлкал пальцами слева от себя и стал похож на дрессировщика. - Значит, так. Нам нужно несколько выражений. Отражение эмоций и чувств на лице. Я понятно излагаю?
Я кивнула.
- Представляйте, вы библиотекарь, сидите на стуле, как сейчас. В дверь входит посетитель. Он от двери поздоровается. А вы на него смотрите. Вот как вы на него посмотрите?
- Это зависит от того, кто вошёл, - сказала я.
- Умница, - сказал режиссёр. – Вошёл среднестатистический посетитель среднестатистического возраста.
- Просто приветливо улыбнусь, - сказала я.
- Гарик, готовность, - сосредоточенно скомандовал режиссёр. - Среднестатистический посетитель - это я. Вот я вошёл.
Я взглянула. Гарик защёлкал.
- Молодец, - похвалил второй режиссёр. - А теперь заходит особенный человек, которого вы любите и ждёте. Поехали!
Я представила князя и, наверное, у меня получилось – меня опять похвалили. Игра мне начинала нравиться. Мне давали задание – я пыталась выполнить. В воображаемую дверь входили разные люди. Один раз вошла соперница. И... я представила Веронику. Представила - и даже сама испугалась себя. Совершенно я не ожидала, что так отреагирую. Но вот так вышло. И наверное, опять у меня получилось, потому что меня в очередной раз похвалили.
Пришла Туся, рыжая, неприступная, молчаливая, принесла чемодан. Чемодан раскрыли, меня чем-то намазали, потом напудрили, причесали, волосы подобрали гладко, закрутили гулю на затылке. Шарфик мой убрали, сделали сессию без шарфика. Татка подрядилась помогать – держать отражатель, потом махала на меня опахалом, имитируя ветер. Я начала уставать, захотелось пить. Захотелось встать с кресла, размяться. Я спросила, много ли ещё народу придёт в библиотеку, уже должны по идее кончиться грамотные жители этого посёлка. Режиссёр посмеялся. Он вообще охотно смеялся и нравился мне всё больше.
Наконец, посетители библиотеки иссякли, меня отпустили, Гарик ушёл проявлять материал.
- Ну, теперь пошли на камеру, - радостно скомандовал мой дрессировщик.
- Что?! – закричали мы с Таткой вдвоём. – Ещё?
- Не ещё, а снова, - весело объявил режиссёр. – Снова-здорово. Всё то же самое, но теперь уже на кинокамеру и со словами. Тиранозавр ждёт.
- А у вас попить как-то можно? – жалобно попросила я.
- Ну если только как-то, - серьёзно сказал режиссёр. - Шучу, - объявил он строго. – Пошли. Напою чаем. С баранками. Баранки не простые, кинематографические.
- В смысле, они в кино снимались? – засмеялась Татка.
- Угадала, - сказал режиссёр. - Снимались. И не раз.
- А есть-то их теперь можно? – спросила Татка. - Это ж реликвия.
- Если зубы хорошие - можно, - сказал режиссёр. - Многие наши пробовали. Не все, конечно, уцелели. Но некоторые выжили.