ЧАСТЬ 1. НАЧАЛО ПЕРЕВОРОТА
ГЛАВА 4. ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?
1
Ната узнала, что существует в лицее секция по стрельбе. Ритка с Инной уже полгода как ходят туда. Когда она пришла записываться, девочки долго доказывали военруку, что Нате эта секция ни к чему. Но военрук ответил: «Зачем вы так? Хочет девчонка, пусть ходит». Нарушенная координация делала тело Наты неустойчивым, и пусть руки не были неподвижны, прицел сбивался, но Ната нажимала на курок именно в тот момент, когда все совпадало. Результаты были весьма неплохие. Вообще, все, имеющие способность к рисованию, могут метко стрелять.
На улицах Шанхайчика Нату никак не оставляли прежние «знакомцы», то смеясь, то угрожая. Частенько она встречала «тёмных личностей» из компании Храпова и Косого. Появились первые видеомагнитофоны. И поползли по «подвальным коммерческим» экранам примитивные фильмы с Брюсом Ли и Чаком Норрисом. Парни просто с ума сошли, их мировоззрение в корне менялось. Что ж, сильным быть не мешало бы, ведь говорят же в лицее постоянно о «всесторонне гармони-чески развитой личности». Нате давно хотелось научиться какому-нибудь боевому искусству. Она пыталась по журналу овладеть азами ушу. Занималась упорно, но стало ясно, что путь в восточные единоборства ей закрыт, а физические возможности слишком ограничены. У них дома жил Макс, дальний родственник из мелкого городишки, учившийся в то время в техникуме. Три раза в неделю он ходил на тренировки по самбо, после них долго лежал в кровати, вел здоровый образ жизни и очень берёг себя. К нему и обратилась Ната с просьбой научить приёмам. Очень быстро тренировки стали серьёзными и регулярными. Точь-в-точь как в секции, три раза в неделю по два часа. Нате на физкультуре удавалась одна гимнастика. По ней она иногда даже получала пятёрки. Поэтому самбо казалось более реальным. В лицее четвёрка по физкультуре больше не мешала девушке - её определили в спецгруппу. Теперь Ната стала круглой отличницей и получала стипендию, повышенную не на тридцать пять процентов, а на пятьдесят. Это было хорошей помощью для их вечно нуждавшейся в деньгах семьи. Чтобы дать дочери образование, мама работала на почте, а здоровье её становилось все хуже. Когда Ната приходила раньше, она помогала разносить газеты, но часто оставалась на «допах», работала над гипсовыми головами. Успехи росли, отношения в группе казались мягче. Её нельзя было обвинить в зубрежке. Например, математика давалась Нате настолько легко, что она стала решать впереди вперед, не останавливаясь, отлично справлялась с контрольными. К апрелю школьный курс математики уже был пройден.
Хоть Ната и ответственно относилась к учёбе, но не могла она из-за этого не замечать ничего вокруг. Много читала, не пропускала ни одного умного фильма, вышедшего на экран, общалась со многими как из своей группы, так и из других. Когда во время биологии по телевизору шла третья серия «Овода», Ната просто не пришла на пару. И никто не заметил. А Ната потом долго перечитывала любимый роман, и слёзы капали на знакомые страницы.
2
Наступила весна, и всё вокруг дышало свежестью. Весна здесь всегда была поздней, но в этот год особенно вдруг стала заметна перемена климата. В марте ни с того ни сего грянула гроза, потом внезапно вернулась зима. И снова оттепель, рваные тучи, тёмный тающий снег.
По воскресеньям выезжали на этюды в деревню, но писать хотелось все вокруг. Как-то вышла Ната с планшетом и красками, пристроилась на обочине дороги. Писала поле с кустами лозы, поблекшую прошлогоднюю траву, высоковольтный столб вдалеке с сорочьими гнездами. Вдруг на горизонте нарисовался Ванька Косой с другом Колькой. Косого она знала давно. Ещё когда была совсем маленькой, он сбил девочку с ног велосипедом под хохот компании Храпова. Ванька считался верным храповским адъютантом, не отстававшим от него как тень. Прозвище Косой носил из-за болезни век. Косой всегда держал в руках плетку, цокая ей по глинистой дороге, и вызывал ужас шанхайских жителей. Став постарше, он старался обходить конфликты с Алёнушкой и не присутствовать при столкновениях Храпова с ней. А однажды явился под Новый год с непутевым родственником Наты. Косой, разинув рот, разглядывал этюды и признался, что сам любит рисовать, только нигде не учился. Их в семье было десять, а мать не просыхала от водки. Но сейчас они как-то уж очень решительно подошли.
- Слушай, Алёна, - начал Колька, - что ты с нашими шанхайскими совсем не дружишь? Подруги к тебе приезжают откуда-то, а нас ты совсем не замечаешь, подумай.
И они удалились. К чему бы это? Не так давно на остановке напали на Нату какие-то девчонки, кажется, совсем незнакомые. Видимо, из тех, что били когда-то толпой, всех разве запомнишь? Тут сказались полгода тренировок, и главная из нападавших, с бесстыжими глазами и пятаком носом, улетела в сугроб. Другие не полезли. Ещё пришлось применить приём на младшем Храпове. Ему было всего 13 лет. Когда в дом постучали, Ната впустила Зегу, услышав: «Есть у вас макулатура?» И вдруг, бешеные глаза и крик: «Эй вы, скорей сюда!» Алёнушка кинула его так, что, пролетев через сени, он вмазался затылком в дверной косяк и вылетел на крыльцо. Звякнул засов. И вот у дверей топот и стук. Проснулся спавший в комнате дядя Володя, приехавший к сыну из Свободного, крикнул что-то грозно — и нет никого.
Ната наивно поверила в силу самбо, но одно Макс ей не говорил: победы были счастливой случайностью, и смешно надеяться победить противника с большей весовой категорией. Конечно, даже младший Храпов в свои13 лет был сильнее девушки, он просто не ожидал такого оборота событий.
Вообще, все братья Храповы, несмотря на невысокий рост, отличались незаурядной физической силой. Учились они не просто плохо, а, можно сказать, совсем не учились. Все они были похожи друг на друга: круглолицые блондины, широкие в плечах, с развитой мускулатурой. Особым авторитетом пользовался в Шанхайчике Кеша, хотя трудно было понять, чем он так выделился среди похожих друг на друга братьев. Возможно, тем, что был старший. В школе он настолько извел учителей, что они избавились от него, приклеив ярлык «дебильность». Но это нисколько не огорчило Кешу. И, что самое удивительное, не пошатнуло его авторитет на улице. Напротив, у него появилась уйма времени. У Кеши, как у всех Храповых, были правильные черты лица, темные брови и блестящие темно-карие глаза. То, что он был весь до мозга костей из мира грязи, внешне не определялось почти никак. Лишь временами его бесстрастное лицо искажала жестокая усмешка. Братья Храповы были прирожденными садистами и испытывали удовольствие, причиняя страдания кому-либо живому. Все соседи знали, что в этом дворе муча-ют пойманных бродячих животных, и ещё с опаской передавали, что Храповы «не чисты на руку». Отец был судим за воровство. Для этих парней не существовало какого-либо «кодекса чести», и чаще всего жертвами их «мохнатых лап» становились соседи. Единственное, что осталось добавить к портрету Храпова, так это то, что речь его на семьдесят процентов состояла из нецензурной брани. В этой области сконцентрировались, возможно, все его умственные способности, а маты звучали даже в стихах. Кроме Косого близкими друзьями Храпова были Женька Терехов и Юлька Гуляева. Женька, смуглый гуран, всегда ходивший в чёрном и с ног до головы обвешанный разными цепями, провозгласил себя металлистом. С ним была неразлучна Гуляева, ярко крашенная блондинка, с круглым, как луна, лицом, ужасно скандальная, как говорили соседи, «с лужённой глоткой». Одевалась вызывающе, и почти всегда неизменным атрибутом её одежды была рваная тельняшка. Вот с этим ядром шанхайской «шушеры» и нарастал, казалось, какой-то незримый конфликт.
А в лицее всё, наоборот, становилось спокойнее и светлее. Успехи, грамоты и, насколько возможно, более ровное отношение однокурсников. Как-то незаметно у Наты стала складываться дружба с Тиночкой Семенихиной. Они вместе оставались на «до;пах», беседовали о прочитанных книгах. Кругом пестрели объявления о том, что 16 апреля состоится субботник. И Тиночка предложила работать вместе.
3
Они мыли мастерскую, а в широко распахнутые окна врывались тёплый весенний ветер и радостное чириканье воробьёв.
- Наташа, а ты куда пойдёшь после лицея?
- В институт. Хотелось бы в художественный, но с этого года, говорят, хорошие вузы станут платными.
- Тебе ни в коем случае нельзя работать учителем. Я вообще не знаю,где тебе можно работать, ведь ты такая смешная!
- Да, у меня вроде бы выравниваются отношения.
- А с Омельяненко?
- Так таких немного. Не все же смеются.
- Где бы ты ни появилась, такой, как Омельяненко, на тебя всегда найдется. Мы вчера с мамой тебя вспоминали. Она русс-кий вела в твоей школе, только не у тебя. Рассказывала, как над тобой издевались. А ещё говорит, что все время тебя с книгой видела.
Ната стала вспоминать, почему с книгой. Где её могла видеть Тиночкина мама? И поняла, что возле учительской. Место возле учитель с кой было своеобразным «островком безопасности», где можно было простоять всю перемену, не получив ни «леща», ни подзатыльника. А чтобы не тратить время зря, она брала с собой книгу.
- Я не знаю, как тебе вообще жить, - тихо сказала Тиночка, наморщив свой низкий лобик, - ты странная, тебе трудно в жизни придется. Я бы на твоем месте давно, наверное, с собой покончила.
«Врёшь, - подумала Ната, - смелости не хватило бы».
- Да ты на меня не обижайся, я тебе добра желаю.
Вскоре они сидели в залитой ярким солнечным светом комнате Наты и писали пышный натюрморт с самоваром, а мама любовалась их работой.
- Включи, что ли, магнитофон? - предложила Тиночка.
- У нас нет магнитофона.
- Как можно так жить? Ни магнитофона, ни телевизора. Скучно…
- Отчего ж? У нас много книг, и проигрыватель есть. Хочешь послушать Окуджаву?
И вскоре зазвучала грустная песня:
А юный тот гусар,
В Наталию влюбленный,
Он все стоит пред ней
Коленопреклонённый.
Тиночка погрустила немного, слушая лирическую песню, посмеялась тихонько над песенкой «Про дураков» и снова вздохнула:
- А всё-таки у вас так тихо…
Тина любила всех поучать и вскоре завела разговор о нарядах и прическах. Не самая лучшая тема, конечно, особенно когда нарядов нет.
Но мама достала из сумки синюю курточку, переданную сегодня от Марго. Тиночка воскликнула:
- Как тебе идёт! Ещё бы причёску поменять!
У Наты были очень непослушные волосы: тонкие, но кудрявые. Длиннее, чем до плеч, не росли. Даже самым тщательным образом уложенная прическа не держалась больше часа. А не хотелось в шестнадцать лет ходить с короткой стрижкой.
С помощью мамы затянули хвост на макушке. Хоть и не-надолго, но красиво.
- Вот так и ходи всегда!
За десять ми-нут до закрытия магазина выяснилось, что в доме нет хлеба. Ната набросила на себя подаренную кур-точку и выскочила из дома, зажав в кулаке мелочь.
Настроение было приподнятое. Солнце клонилось к закату, окрашивая все вокруг в золотистые цвета: крыши домов, верхушки деревьев с набухшими почками. Ната шла окрылённая, думая о живописи, стихах. Ей казалось, что впереди что-то светлое, и вдруг её мысли оборвал грубый окрик:
— Алёна!
Раздался знакомый смех. И Ната увидела появившиеся, как из-под земли, три фигуры. Двое были незнакомы: длинный белобрысый в светлом пальто и, как будто проволочная, тонкая фигурка девчонки с торчащими, словно воронье гнездо, темными волосами. Она напоминала чертика из табакерки. А вот третий, светловолосый, широкоплечий, в коричневой аляске, показался знакомым. «Храпов!» - узнала Ната, когда почти поравнялась с ними. Вдруг лохматая подскочила резко, как на пружинке, и с размаху ударила Нату по лицу. Обида бросилась в голову, ив один миг девчонка оказалась схваченной за грязно-розовую куртку. Зазвенели, вызвав смех противницы, упавшие на землю копейки. Ната подставила ей подножку и рванула вниз. Девчонка едва не падала, но держалась за одежду. С силой Ната отшвырнула её, и тут же девчонка бросилась опять, размахивая тощими руками. Пришлось скрутить снова… Почему-то не хотелось бить по этому лицу с маленькими безумными густо накрашенными глазками.
- Галка, стой! Назад, Шляпа!
Ната несколько раз скручивала ее, нагибала почти до земли и отшвыривала. Наконец, Галка стояла, отброшенная в сторону и тяжело дышала. В торчащих, как сухие ветки, черных волосах встречались фиолетовые пряди. Из-за сиренево-розовых теней черные глазки тоже казались чернильными.
- Ты кто такая и откуда взялась? Я тебя знать не знаю!
И тут Ната увидела, что Храпов тяжёлыми размеренными шагами направляется к ней. «Только тебя здесь не доставало!» - подумала Ната.
- Не надо Олег, она дура! - кричала девица. - Не надо!
Ната стояла у забора. Храпов подошёл к ней вплотную, криво улыбаясь, в несколько секунд оглядел своим бесстрастным взглядом и вдруг со всей силы ударил в челюсть. Надо ответить… Силы не равны, но надо ответить, слов он все равно не поймет. Ната училась только приемам борьбы, которые здесь были бесполезны, а как правильно нанести удар, она не знала. Да и что значил её кулачок в сравнении с мощным кулаком Кеши? «Нет, я его всё равно хоть раз да ударю!» И ударила его наотмашь, не глядя куда! И тут новый удар. Рот начал наполняться кровью… Ната бросила ненавидящий взгляд на ухмыляющегося Храпова, а тот, торопясь, развернулся и пошёл прочь. Ната несколько секунд стояла в оцепенении. Ведь по их морали считается, что побеждает тот, кто бьёт последний? По-другому они, кажется, мыслить не способны. И тут она вспомнила, что шла в магазин и деньги рассыпаны вокруг неё… «Что ж, надо купить хлеб!» — подумала Ната. Она не была, как Ритка, «человеком настроения». Пришлось подождать, пока ненавистные фигуры исчезнут за углом.
«И всё-таки, почему я девчонка? - думала Ната, собирая мелочь. - Была бы парнем, была бы сильнее, тренировалась бы каждый день, чтоб Храпову морду набить». Магазин, оказалось, уже давно закрыли, солнце скрылось за горизонтом, окрасив небо в бледно-розовый цвет.
Вот она и дома.
- Мама, я не смогла купить хлеба, тут на Храпова с компанией нарвалась…
- У тебя кровь! - прошептала побелевшая от страха Тиночка.
Мама, застыв, смотрела на дочь. Действительно, из уголка губ Наты вытекала кровь, бледное лицо опухло на одну сторону, но огромные глаза были полны какой-то твёрдости и показались маме ещё прекраснее.
- Ты не расстраивайся, ты сейчас такая красивая, - сказала мама, проводившая перепуганную Тиночку.
- Да уж… Мама, они сволочи!
- Конечно, сволочи!
- Храпову именно это слово подходит: «сволочь»! Почему же его уважают? Ну, может, бояться, но всё равно над ними никто не смеётся. Он у них лидер. А как у нас на психологии говорили, только те, у кого сильная воля становятся лидерами. Что ж он, сильнее меня?
- Что ты чушь говоришь? Совсем не сильнее. Ты же сама всё понимаешь! Но он же учился в школе для умственно отсталых. Где ж ему понять?
- От него учителя избавились. А дебильности не было. Как я хочу ему отомстить!
4
Был конец года, забот хватало, но мысли о случившемся не оставляли. То в лицее кто-то бросал намек, то, когда она писала какой-нибудь шанхайский уголок, Кеша кричал: «Нарисуй меня в центре!», то Омельяненко, кривляясь, дразнил: «Ну ты - каратистка! Самого Кешу “закаратировала”!» И так случилось, что в некоторые минуты она желала ему смерти.
Год Ната закончила блестяще, а вот с Риткой произошла беда. Работая ночами, Комиссаренко допускала оплошность в учёбе, недостаточно глубоко работала над рисунком. Но этюды её по-прежнему были прозрачны и эффектны. Конечно, могли ей поставить четыре, стимулируя к более активному труду, но поставили три. По живописи, в которой Ритка была довольно сильна. Возможно, начиналась какая-то не вполне честная игра. Ната не могла тогда этого осмыслить. Ритка собрала все свои работы, согнула пополам и бросила в мусорный ящик. Когда она сидела, ссутулившись, опустив голову почти на колени, Ната достала из ящика две лучшие Риткины акварели:
- Я возьму на память!
- Бери!
- Рита, здесь что-то не так, я вижу, что у тебя сильные этюды. Может, над «академками» ты меньше работала, но не на три же.
А всегда такая эффектная Ритка долго сидела, застыв, потом ушла, опустив голову. Её никогда ещё не видели такой.
На пленэр летели самолётом бесплатно, последний год по советским традициям. Летели на север области, в дальний посёлок, совсем рядом с которым проходила ветка БАМа. Выделили для спецрейса два «кукурузника», как в песне, тянулось под крылом самолёта зелёное море тайги. Настало время приключений, песен и откровенных разговоров. Варя уговорила взять с собой подруг-первокурсниц и всегда уединялась с ними, сторонясь больших компаний. Ната все время проводила с новенькой Дашей, перешедшей на 3-й курс из другой группы. Дашу обидели при дележе спальных мест, а многие, оказавшись в подобном положении, тянулись к Нате. Когда шёл этот делёж, Ната и не пыталась принимать в нем участие, а соорудила себе кровать из двери и двух стульев. Но самая большая компания сосредоточилась по-прежнему вокруг Комиссаренкои Чегодаева. Нынче возле притихшей Ритки выступала взволнованная Чегодаева, а ей теперь было что сказать. Инну выгоняла из дома бабка, идти оставалось только в общежитие.
- Да не могу я больше. У неё каждая картофелина наперечёт. Куркули проклятые! Если б вы знали, как она меня унижала. Папка бил, а так не унижал!
И она долго рассказывала истории пьяных драк и оскорблений подвздохи сочувствующих девчонок.
- Мне теперь в общагу, больше некуда. Я знаю, я там испорчусь, сопьюсь, шлюхой стану. Там никто не выдержит.
Ната смотрела на неё удивлёнными, округлившимися глазами. Она давно знала «общежитских» девчонок из разных комнат, где пили и где не пили, но никогда никто из них не звал её выпить и тем более ни к чему не принуждал. Она не слышала ни об одном случае насилия в общежитии лицея. Если «неуставными отношениями» славился сельхозинститут, так это знал весь город! Но здесь…
- Этого никто не сможет выдержать, — подхватила Ритка.
Чего не выдержать? Быть отверженным в компании!
Ну уж в общежитии полно нормальных девчонок! Чтобы найти сними общий язык, не нужно обладать какими-то сверхъестественными качествами. Для чего Ритка сгущает краски?
Инна любила шить. Всё свободное время она шила для себя броские, экстравагантные вещи и теперь блистала в них на сельских дискотеках, извиваясь в зажигательных танцах. Её вызывающее поведение провоцировало местных парней, и они бежали за ней, как быки на красный цвет.
Всё стало меняться не в лучшую сторону. Состояние маминого здоровья ухудшилось, и у неё обнаружили развёрнутую стадию лейкоза. Ната старалась ей помочь чем могла. А мама, в свою очередь, старалась помочь дочери получить образование и по-прежнему работала на почте.
В лицее тоже пошла чёрная полоса: сменили руководство. Возглавил факультет некий Рымарев, приехавший неизвестно откуда. Ушли очень многие прекрасные преподаватели. Ушла даже буфетчица, полюбившаяся за доброту и весёлые шутки. Про-учились месяц, и как-то утром вошла вездесущая Алла Борисовна:
- Ребята, в вашей группе неслыханное ЧП! К одному студенту в общежитие приехал отец. Вошел в пять утра в комнату и увидел, что с одним из парней при всех по-скотски спала Инна Чегодаева. Она исключена из лицея.
Долго стояла мёртвая тишина. Не было ни возгласа возмущения, ни вздохов сожаления. И никогда больше никто не говорил в группе об Инне. Будто бы её и не было. Ната чувство-вала, что дальше не будет прежней жизни, но также работала, оставалась на «допах» и ходила рисовать бабушек-соседок. Желая отомстить Храпову, она наблюдала за его компанией и заметила, что постигает таким образом психологию примитивных группировок. А её постоянно кто-то задевал! То обсмеют на улице, то выкрикнут гадость. Как-то в жуткую непогоду шла она в стареньком плаще, набросив вышедший из моды капюшон. Гуляева, проходившая с компанией, подскочила с возгласом: «А это что такое?», сдёрнула капюшон, рассмеялась в лицо. Ната прошла мимо, сделав вид, что никого не замечает, а дома начала работать над серией карикатур. Карикатуры были злые, меткие, а персонажи всегда легко было узнать без подписи. Были там Храпов, Омельяненко и Терехов с Гуляевой, и «патлатая» Галка. Уз-нала она о девчонке Гале по кличке Шляпа, бросившейся на нее в тот злополучный вечер. Собственно, история её была банальна: пила, употребляла наркотики и являлась всеобщим достоянием. А мама проливала над ней слезы. Когда к осени Шляпа исчезла, узнала Ната, что сидит «маленькая Галя» на зоне. Устроилась летом продавцом, украла ящик денег и поставила у себя дома.
Странно, но с тех пор, как девушка покинула школу, к ней частенько захаживали одноклассницы. Даже Степашка приходила, ещё наведывались сестры её врагов: Томка Храпова и Сонька Федянина, сестра Косого. Они были в стороне от дел своих братьев, жили сами по себе и даже читали книги.
Одноклассницы приносили ей новости как сороки на хвосте. Оказалось, что пятеро её одноклассников сидят за тяжкие преступления и среди них знаменитый Кирпич. Роза Ныркова поступила в институт торговли, как и говорила. Танечка Гридасова учится в медицинском институте.
5
Всё было поставлено с ног на голову в этом году. Всем кандидатам на красный диплом были снижены оценки, но пока оста-вили какую-то надежду. Ната и Варя продолжали упорно трудиться, по наивности своей не заметив, что от них хотели чего-то другого. Варе это «другое» было по силам, но не догадался тогда её отец, бывший честным человеком. А Ритка опустила руки, перестала совершенствовать свои навыки в искусстве. Прежние подруги постепенно отошли от нее, и стала Ритка чаще ходить в скандальную сто пятую. Ещё на пленэре она начала с ними сближаться. Собравшись как-то, обсуждали нашумевший тогда фильм «Маленькая Вера».
- Здесь всё точь-в-точь как в нашей жизни, - возбужденно рассказывала Оксана из сто пятой, - и бражку варят, как у нас в общаге, и на простынях в комнату лазят и матерятся… Ну всё как у нас!
Комиссаренко молча слушала. Теперь не слышно было звонкого Риткиного голоса. Незаметно пролетел год, снова на-ступила сырая, хмурая осень. Образование становилось платным, оставалось все меньше надежды на поступление в хороший вуз.
Приближалось седьмое ноября, но уже не кричали, как три года назад, об обновлении социализма и о продолжении традиций. Улицы были мрачными, чужими. Не развевались на ветру красные флаги на своих привычных местах, не светились по вечерам лозунги на хладокомбинате. Все больше гадостного говорили о революции по радио и телевидению. Ната шла шестого ноября в лицей по тусклой, помертвевшей улице, и сердце её сжималось от тоски и боли.
Ветер нёс мокрый снег с дождём. Лица прохожих смотрели хмуро, торговки тащили свои необъятные баулы. В лицее так же было темно и тоскливо. Ни улыбок, ни поздравлений, ни газет, ни привычного праздничного концерта. Сидя на педагогике, Ната слушала и не слушала бестолковую болтовню Аллы Борисовны. Вдруг она рванула листы из середины тетради и положила их под конспект. И сами по себе полились на бумагу слова: «С праздником Октября, товарищи! Не верьте тем, кто кричит, что революция не нужна была, кто обливает грязью всё то, что было для нас свято! Пришедшие сегодня к власти отнимают у вас всё, что было завоёвано за семьдесят лет. Право на труд, достойную жизнь, бесплатное образование…» Окончена пара. Вторая листовка только начата. Как успеть? Сегодня пять пар. После занятий Ната взяла ключ от пустой мастерской. Прикрепила к мольберту лист и приступила к работе. Начало есть. Она оставила рисунок, достала тетрадь с вложенными листами и принялась быстро писать. Услышав шум приближающейся толпы, Ната спрятала листовки в сумку. Взяла карандаш. Распахнулась дверь, и вошла компания девчонок из общежития. Им на автобус не надо, будут сидеть до полночи. Ната сложила мольберт и стала быстро собираться. Хорошо, клей есть! А из сумки неудобно доставать будет, ведь ещё народ ходит, быстро надо! Гласность-то гласностью, но не поймут - обсмеют. Да и кто ей поверит! Когда не знают, кто писал, подействует лучше!
Ната спрятала тетрадь с листовками за пазуху, натянула почти до бровей вязанную шапочку и быстро вышла на улицу. Навстречу дул холодный ветер, бросая мелкие соринки. Её лицо, освещенное холодным светом фонарей, было, казалось, из другой эпохи: на нем отсутствовала характерная для многих маска современности. Большие темные глаза смотрели слишком серьезно, губы плотно сжаты. Ветер развевал полы синего пальто. Вот стена, на которой обычно вешали объявления. А на улице ещё редкие прохожие. Ну вот, сейчас никого нет, быстрей! В одно мгновение листовка оказались на стене.
Таким образом Ната расклеила и остальные… Как мало! Но все-таки какое-то слово сказано. Быть может, прочтут, дойдет до какого-нибудь сердца искорка.
6
Наступившая весна не радовала. Было холодно, снег таял долго, в лицее близилась развязка. Никто не знал, кто получит целевое направление и красный диплом. Казалось, проще всего это далось бы Варе, исходя из социального положения. Поговаривали, что Рымарев берет взятки. В прессе обсуждался новый за-кон о частной собственности, что было полным крахом социалистического строя. Когда средства массовой информации окажутся в руках непонятно откуда вылезшей буржуазии, все будет кончено. Почему народ допускает, почему не взбунтуется? Каждый хочет урвать себе кусок, неважно, каким путём. Бросились за китайским барахлом, мечтая стать миллионерами. «Разве можно было при Советской власти так одеться? Всё было в дефиците», — говорят многие. Да главное ли одежда? К тому же, так ли хороши китайские тряпки? Разве можно на это променять Родину?
Ведь обещания, обильно льющиеся сверху, лживы. Если подумать, разве все могут стать миллионерами? Здесь скрыт чудовищный обман.
В лицее каждый занят своими проблемами. Никому ни до чего нет дела. Ритка, которая доказывала, что она настоящая комсомолка, теперь молчит. Наряжается, красится, все свободное время пропадает в общежитии.
Тем ли ты, Ритка, занята?
Собрались как-то девочки под знакомым витражом без Ритки.
- А помните, как мы говорили тут о том?..- начала Лера Смышляева.
- О том, что сейчас всё отравлено и не найти таких людей, как тогда, - вставила Нечипорук, - да что тут говорить, все сейчас слабые, нет таких, кто бы смог, как они.
- Я раньше думала, что Ритка такая, а она… Все теперь перепуталось. Нет, никто не сможет, ну, может, Варя такая?
- Ой, насмешила, почему ты о ней так думаешь?
- Да, наверное, никто. И у Вари сил не хватит, здоровье не то…
«Причём тут здоровье?» — опять подумал Ната.
Да и вопрос не так стоит: «Сможет ли?» А захочет ли? Вот что главное.
Варя по-прежнему с неразлучными подругами писала декоративные, утонченные этюды. Иллюстрировала «Мастера и Маргариту». Мир, созданный в её этюдах, был прекрасен и далек от политических и других жизненных проблем. Её взгляды созвучны взглядам художников из «Мира искусства». Как-то беседуя с Варенькой о литературе, Ната осторожно завела разговор о романе «Овод».
- А я такие грустные вещи стараюсь не читать, — ответила Варенька, — расстраиваться лишний раз зачем?
Не «сможет ли», а «захочет ли». Захочет ли жертвовать со-бой за идеи, которые от неё далеки? Её мир — «чистое искусство» без грязи, без темных сторон, без страданий. Но как же Ритка? Может, во многом она неправа, но разве сейчас время вспоминать старые обиды? Неужели Ритка, пусть где-то просто рисовавшаяся и самовлюблённая, так легко забыла все то, во что верила? Верила ведь, неужели могла не верить? Разве можно это вырвать с корнем из сердца?
Ната сидела одна под витражом, девочки ушли куда-то. И вдруг рядом с ней села Ритка, опустив голову с мелированными волосами.
- Пятой пары ждёшь? - начала разговор Ната.
- Придётся!
- Рита, а помнишь, как ты рассказывала про «Молодую гвардию», про делегатов комсомольского съезда?
- Мне стыдно об этом вспоминать. Какая глупая я тогда была!
- Глупая? А ты что же, сейчас перестроилась, иначе думаешь? Ведь глянь вокруг, что творится! Всё разваливают, всё грязью полито, что для нас святым было. Неужели ты с этим согласна?
- Мне теперь всё равно. Мне на всех и на все наплевать! Я хочу жить для себя!
Ритка отчуждённо посмотрела по сторонам и снова опустила головку. В эту ночь она работала в больнице, и после трёх пар усталость свалила её. Она спала, уронив голову на подлокотник.
7
Что ж, никому нет дела? «С кем пойти в разведку?» Да здесь просто не с кем. И никому нельзя высказать то, что переполняет душу. Придя домой, Ната писала новую листовку о предстоящем принятии закона о частной собственности. Местами стиль изложения становился сатирическим: «Что ж, если вы поверите в старый миф о чистильщике сапог и, надеясь разбогатеть, согласитесь с введением частной собственности, на вас, как на послушный рабочий скот, тут же наденут ярмо и загонят в стойло». За три дня стопка стала солидной. Писала Ната чертежным шрифтом, а им писать может любой, черчение в школе все проходят. Засунув листовки в сумку, она пришла на занятия. Как долго тянутся лекции… На истории искусств была контрольная, и к Нате подсела Ленка Сердюкова.
- Дашь списать?
- Ты мне не мешай, а там посмотрим.
Ленка была отчислена ранее за неуспеваемость и аморальное поведение. Её поймали на пьянке, был крупный скандал. А восстановили на следующий год в их группу.
Ната любила историю искусств и быстро описала «Тайную вечерю» Геи «Сирень» Врубеля, Ленке досталось произведение Ге «Что есть истина?».
- Наташ, ну помоги, что мне написать?
Ната зашептала:
- На картине Ге необычное решение сюжета: измученный Христос, стоящий со связанными руками, изображен в тени, мощная фигура уверенного в себе Пилата освещена ярким светом. Это говорит о том, что подлинное добро часто находится в тени незамеченным.
- Слушай, ты все равно давно уж закончила, может, ты мне контрольную напишешь.
- Ну, ладно.
И Ната быстро и уверенно написала второй вариант. Все это было на глазах преподавателя, который сделал вид, что ничего не замечает. И обе получили пятёрки.
В тот вечер Ната долго сидела в мастерской на «допах», писала этюд за этюдом. Как медленно идёт время… Сменяются группки студентов. Вот пришла Ольга с мужем и подругами. До того, как выйти замуж за этого парня, она жила с другим мужчиной, взрослым и самостоятельным. Он уехал, поступив в институт. Ещё ходили слухи о её выгодной связи с преподавателем. Не все казалось в ней искренним. И когда Нату стали расспрашивать про личную жизнь, она стала молоть всякую чепуху о том, что у нее есть парни. И она ещё подумает, с кем связать свою жизнь, чтобы выйти в люди. Ната тогда никого не любила и любви не знала. Парень, с которым она прошла возле лицея, на самом деле приходился ей двоюродным братом, и даже фамилия была одна.
А Ольга начала поучать о том, что брак немыслим без любви. Ей ли это говорить? Пусть думают всякую чушь, лишь бы не заподозрили. Но, боже, почему они не уходят? Ведь так можно на последний автобус опоздать! Наконец, собрались. Подождав немного, вышла и Ната. Улицы пустынны. Она свернула в сторону набережной, обошла лицей и приблизилась к студенческой столовой. Ни звука вокруг… Зашла на высокое крыльцо и на видном месте, у входа, наклеила листовку. Ещё минута, и её фигура скрылась в темноте сквера. От столовой Ната пошла к знакомой доске. Уже сунула за пазуху руку, и вдруг шаги. Ната нагнулась и стала звенеть в сумке мелочью. Мимо прошагали двое в милицейской форме. Ну всё… Ушли. Листовка на месте. Так обошла она многие места в центре города, пока не осталось ни одного листка. Села на последний автобус. «Конечно, - думала Ната, - не могу я ничего изменить, но, по крайней мере, своё слово сказала, теперь хоть совесть чиста!» На ней было купленное мамой красное в чёрную клетку полупальто, белый берет набок, только вошедший тогда в моду. Алине Ивановне это многого стоило. Но сейчас так не бросалось в глаза её отличие от толпы, если, конечно, не заглянуть в лицо. Домой Ната вошла в бодром настроении. Мама ждала её сидя у печки.
- Ну как?
- Всё расклеила, одну даже на милицию удалось нацепить!
- А если узнают?
- Ни за что не догадаются! От меня этого явно никто не ожидает! Дая в перчатках работала!
Мама мешала в печке золу, а Ната достала использованные копирки с продавленным текстом и бросила в огонь.
На следующий день девушка застала у расписания однокурсниц, вернувшихся из столовой. Они что-то оживлённо обсуждали. Подойдя ближе, девушка увидела взволнованную Рит-ку, которая вдруг как прежде говорила, эффектно приподняв головку:
- Ведь есть же люди, борются, действуют, а мы тут сидим!
А девочки смотрели на неё как завороженные. Что ж! Прекрасно! Ни тени подозрения не упало! Ната незаметно отделилась от толпы и пошла в аудиторию. Пусть воспримут правду из уст своего «символа»! Ведь правда не перестанет быть правдой, зато они, может, задумаются над трагедией, которая происходит с Родиной!
8
Обстоятельства сложились жестоко и неожиданно: никто из известных нам претендентов на целевое направление его не получил. Все были грубо срезаны Рымаревым. А красным дипломом завладела… Ни за что не догадаться… Ранее отчисленная за неуспеваемость по спецпредметами аморальное поведение Ленка Сердюкова. У неё родители работали на золотых приисках на хороших должностях. А после разговора с Рымаревым у Сердюковой таинственно исчезли все тройки.
Всё казалось чёрным вокруг. Даже Варя Зиманина едет поступать в пединститут в региональный центр, где профессиональная подготовка признана слабее, чем в их лицее. Она, кажется, смирилась. О художественном, не педагогическом, институте без целевого направления речи быть не может.
И впервые закралась в душу Наты мысль о самоубийстве. Что впереди? Всё покупается и продаётся, а денег - шаром покати! Бездари покупают красные дипломы, места в престижных вузах! Она так хотела учиться!
Выйдя из автобуса, девушка свернула на пустырь к железной дороге. Долго думала, стоя на шпалах. Мама сейчас уже не может работать, инвалидность оформляет. Когда лейкоз в развёрнутой стадии, больше пяти лет не прожить. Зачем отравлять ей последние годы и без того горькой жизни? Ната спустилась с насыпи и, придя домой, обняла маму.
Мама дорабатывала последние дни, и почти всё время почту разносила Ната. Зашла она однажды в общежитие со стопкой газет, а на вахте - Шляпа, вышедшая из тюрьмы. Подошла и, улыбаясь, протянула руку с наколкой.
- Дай, я раскидаю.
Многие вахтёры помогали почтальонам, но от Галки она, право, не ожидала.
- Спасибо, - сказала Ната в ответ.
А ещё через несколько дней стало известно, что Храпов утонул по пьяному делу. Женька Терехов уже год как был женат на Гуляевой, у них рос сын. Правда, образ жизни у этой парочки остался прежним: та же компания, гулянки и хулиганство. Жень-ка не носил больше цепей. Узнав, что он происходит из старинного казачьего рода, теперь Терехов ходил по Шанхайчику в чёрной бурке и штанах с лампасами, сшибая нагайкой придорожный бурьян.