Старый заброшенный замок смотрел на тёмный лес десятками своих чёрных глазниц. Будто бы древний умирающий паук, уставший от жизни насекомого, сидел он в своей каменной паутине, безразличный ко всему окружающему живому миру. По холодным коридорам гуляли сквозняки, развлекая себя запугиванием семейств летучих мышей, облюбовавших эти мрачные места. Тишина здесь была вязкой, зыбкой и какой-то ненастоящей. Человек, по нелепой случайности попавший в это угрюмое место, сразу бы это почувствовал – его не покидало бы ощущение того, что один малейший посторонний звук разбудит этого каменного паука и он, со скрипом оторвав своё замшелое тело от земли, пойдёт бродить по ночному лесу, выискивая очередную жертву, чтобы поглотить её и хотя бы немного согреть себя живой плотью.
Но люди, чувствуя какую-то непонятную угрозу, обходили это место стороной. Замок был мёртв уже очень много лет, но он не был пуст. Помимо летучих мышей, в нём жили ещё кое-какие обитатели, один из которых прямо сейчас шёл, а точнее плыл по мрачному коридору. Это была женщина. По крайней мере, на это намекало длинное чёрное платье, струящееся за ней шлейфом словно живое. Сложно сказать – как выглядела эта женщина. Её тело было полупрозрачно, а лицо будто расплывалось. Иногда на нём проявлялись два огромных чёрных глаза, но тут же растворялись сами в себе, чтобы через некоторое время появиться снова.
Проплыв мимо нескольких дверей, она остановилась и, немного помедлив, свернула прямо в стену, пройдя её насквозь. Женщина оказалось в небольшой комнате с единственным окном, в которое проросла толстая ветка старого дуба. На неё была накинута верёвка, на другом конце которой, покачиваясь на сквозняке, висело тело человека.
– Рауль, уже полночь. Пора просыпаться.
Тело открыло глаза, подняло голову на неестественно вывернутой шее, сдавленной верёвкой, и широко зевнуло.
– Беатрис, страшная моя, я видел прекрасный сон. Мне привиделось, будто бы у меня из живота пророс дивный чертополох, а ступни ног размякли и на них выросли грибы.
– Чудный сон, Рауль, чудный, – мягким голосом произнесла женщина, – но сейчас совсем не до него. У меня есть новость и нам нужно её обсудить.
Женщина вздохнула и на её лице снова проявились глаза. Мужчина сразу заметил в них беспокойство.
– Что случилось? – неуклюже выбираясь из петли, спросил Рауль.
– Наш сын Ренард... Кажется...
– Что? Что с ним?!
– Не знаю. Он уже три ночи не выходит из склепа. Лежит в саркофаге и даже не выходит поиграть с дохлыми крысами.
– Это совсем на него не похоже, – обеспокоился Рауль, – он всегда любил эти забавные игры.
– Мне кажется... – замялась Беатрис, – мне кажется, что это произошло.
– Думаешь, что он...
– Не знаю, Рауль, не знаю. Но я прошу тебя спуститься к нему и поговорить с ним по-мужски, по-отечески. Думаю, тебя он послушает и вы сможете решить эту проблему вместе.
– Что ж... Если ты просишь, я схожу к нему. А ты пока приготовь чего-нибудь ядовитого на завтрак. В последнее время я плохо засыпаю – думаю, что это из-за недостатка чёрной плесени, ты слишком мало кладёшь её в слизь.
С этими словами Рауль, наконец, снял с шеи петлю и, забравшись на каменный подоконник, рухнул в окно.
Склеп, в котором жил сын Рауля и Беатрис, располагался у самой ограды замка. Неслышно спустившись по ступеням, он вошёл в тесное помещение и внимательно его осмотрел. Крышка саркофага была немного сдвинута в сторону.
– Ренард, сынок, ты здесь?
В саркофаге кто-то пошевелился и недовольно забормотал.
– Ренард, это я – твой папа. Мама сказала, что ты уже несколько ночей не выходишь из склепа. С тобой что-то произошло?
И снова недовольное бормотание в ответ. Рауль сел на мраморный пол и прислонился спиной к стене.
– Зря ты так себя ведёшь, сынок. Когда-то, очень давно, я тоже был мальчиком и прошёл через всё, что ты переживаешь в данный момент. Конечно же, ты и сам справишься со всеми чувствами, которые тебя сейчас переполняют, но я могу дать тебе пару советов, которые помогут тебе пережить эти непростые времена.
На этот раз из саркофага не донеслось ни звука. Кажется, сын обдумывал слова отца.
– Выходи и мы поговорим с тобой, как отец и сын. Поверь, я тоже когда-то впервые испытал это чувство, но мне некому было объяснить, как с ним справляться – мой отец был так увлечён разложением, что ему было совсем не до меня.
После недолгой паузы крышка саркофага сдвинулась и из него вылезла голова Ренарда. Внимательно посмотрев на своего отца, голова приблизилась к нему на длинной, как червь, шее и замерла в нескольких сантиметрах от Рауля.
– Ты кого-то возненавидел, сынок? – спросил отец, глядя прямо в пустые глазницы сына.
Голова потянула ноздрями воздух и вдруг прижалась к плечу Рауля.
– Всей душой, пап. Я не могу ни спать, ни есть, ни играть с дохлыми крысами.
– Кто же она?
– Дочь вурдалака со старого кладбища. Она такая мерзкая, пап!
Голос Ренарда задрожал и Рауль успокаивающе погладил его по голове.
– Тише, тише, сынок. Я знаю, что такое ненависть. Когда я встретил твою маму, я готов был разорвать её на куски. Благо, что она из рода привидений и все мои попытки оканчивались неудачей. Мерзотнее её не было никого на всём белом свете. Я ненавидел её так, как никого до этого. Скажи, это твоя первая ненависть?
Голова кивнула и всхлипнула.
– Первая всегда самая запоминающаяся, но она же и самая нестабильная. У некоторых со временем она перерастает в отвращение, у других в омерзение, но чаще всего она проходит и превращается в лёгкую неприязнь, о которой иногда вспоминают с ностальгией и брезгливой гримасой.
– Нет! – выкрикнул Ренард, – моя ненависть к ней никогда не ослабеет! Пап, она просто отвратительная, ты не понимаешь! Когда я вижу её, во мне вскипает такая ярость, что мне хочется грызть её горло зубами!
– Это пройдёт, сынок, это пройдёт. Погоди, а ты говоришь случайно не о дочери вурдалака Паскаля?
– Да! О ней!
– О, сынок, у меня для тебя плохие новости. Я видел Паскаля на прошлой неделе и он жаловался мне на то, что с его дочерью происходят странные вещи.
– Какие?
Рауль цокнул языком и покачал головой, затем вздохнул и с сочувствием посмотрел на своего сына.
– Он говорил, что она сутками бродит по кладбищу, улыбается, отказывается есть плоть и сочиняет какие-то милые стишочки о какой-то голове на шнурке. Сын мой, я только сейчас всё понял.
– Что, отец?! Говори же, я ничего не понимаю.
– Кажется, она в тебя... влюбилась. Голова на шнурке... Да, точно влюбилась. И совершенно точно, что именно в тебя.
После этих слов голова Ренарда всхлипнула и молча втянулась в саркофаг. Крышка задвинулась на место и наступила тишина. Рауль поднялся на ноги, подошёл к саркофагу и положил на него костлявую ладонь.
– Не переживай, сынок. Ты ещё встретишь ту, которая возненавидит тебя так, как никого на свете. А дочь Паскаля... Забудь. Любви не прикажешь. Раз уж она тебя полюбила, то ничего с этим не поделаешь – насильно мерзок не будешь.
***
– Поговорил? – Беатрис металась по комнате, то поднимаясь к потолку, то растворяясь в стене.
– Поговорил. Ты была права – наш сынок возненавидел.
– Какая же это мерзость! – мечтательно прижала руки к груди Беатрис, – и кто же она?
– Дочь вурдалака со старого кладбища, – хмыкнул Рауль и накинул петлю на шею.
– Что? Дочь простолюдина? Наш сын возненавидел девчонку из семьи этих милых компостных червей?
– Не переживай, Беатрис, ты же знаешь – я адски коварен. Я наврал Ренарду о том, что эта девчонка его любит. Ничего, посидит ещё недельку в склепе, а потом найдёт какую-нибудь мразотину из хорошей семьи и возненавидит её. Дочь вурдалака... Ну надо же такую выбрать...
– Ты просто сволочь, Рауль, – рассмеялась Беатрис и бросилась к Раулю на шею, затягивая петлю покрепче.
Ещё никогда это семейство аристократов не было так близко к тому, чтобы покрыть себя позором на долгие века. Где такое видано, чтобы замковые обитатели ненавидели кладбищенских червяков? Это настолько мило, что даже смешно. Впрочем, всё случилось так, как и сказал Рауль – Ренард вскоре забыл о дочери вурдалака и даже не вспоминал о ней, а вскоре познакомился с дочерью полтергейста из заброшенной крепости. Говорят, что на свадьбе они выглядели очень несчастными. Это была настоящая ненависть. Да и родители были разочарованы.
©ЧеширКо