Быль.
Эпиграф.
И в новь о рельсы стукают колёса,
Мелькают пограничные столбы.
И мчатся в спять ущелья, и утёсы
Нам не уйти от собственной судьбы.
Ночь раздвигая фарами своими,
Локомотив везёт меня вперёд.
По юности с друзьями боевыми,
По памяти что тихо слёзы льёт.
Во времени, в пространстве бесконечном,
Где юность перехвачена ремнём
- Мы будем молодые и беспечны
И вечно оставаться будем в нём.
Никто не отберёт воспоминаний,
В пылающих сердцах моих друзей.
От рядовых до самых высших званий,
Желаю встречи с юностью своей.
Хоть к ней не прикоснуться ощущая,
Тепла в озноб прохладнейших ночей.
Вот проводник даёт мне кружку чая,
А на дворе замёрз уже ручей.
Вновь я солдат, стою вот с автоматом,
В вагонных тамбурах стоят мои друзья.
Мы мчимся по восходам и закатам,
О малой родине немножечко грустя.
Анатолий Морев
Из-за скалы осторожно выкатилась луна и, осветив силуэты гор, перекинула через реку лунную дорожку.
Звёзды потускнели и как бы нехотя помигивают с небес. Причудлив рельеф горизонта и если смотреть на
него от заставы в сторону Аракса,который несёт свои воды к Каспийскому морю чуть вправо, то увидишь
спящую красавицу. Размеры впечатляют:контуры искрятся золотистым цветом, подчёркивая красоту форм.
Какой же скульптор изваял её, выдержав все пропорции тела? Вот рука лежит на подушке, волосы рассыпаны,
лоб, нос, губы, подбородок, шея и всё так чётко! Грудь, рука на животе, одна нога согнута в колене,
которая упирается в млечный путь. Другая нога почти горизонтальна, чуть-чуть согнута в колене.
А вот и стопа, и даже пальцы: все пять. А если представить, что она бы встала во весь рост, где бы
оказался её прекрасный профиль? Наверное за звёздным куполом где-то во вселенной.
Но вернёмся к заставе, которая притаилась перед ущельем, огородив себя дувалом и утонула в листве деревьев.
Сонная казарма и лишь из окна дежурки приглушённый свет. Дежурный по заставе вертел в руках патрон.
Потягиваясь, он позёвывал, так как шла вторая половина ночи. Было скучно и жарко. Открытые настежь окна
прохлады не давали и он то и дело посматривал на часы. Со двора доносились трели сверчков и цикад,
да изредка таинственные крики ночных птиц. Горы в лунном свете приблизились, нависли сплошной стеной.
И лишь замысловатые гребни скал на фоне неба отсвечивали желтизной, прорисовывая спящую красавицу.
Отгоняя от себя комаров и прислушиваясь к звукам, по аллейкам ходил часовой. Там, где тьму рассеивали
фонари, летали мотыльки, а по земле изредко пробегали лохматые фаланги. Камни раскалённые за день не спешили
расставаться со своим теплом. Жарко на улице, жарко на заставе.
Дежурный встал, потянувшись расправил плечи и потянувшись ещё раз, вышел из-за барьерчика, стал прохаживаться
вдоль оружейных пирамид, сжимая в руке патрон. Пройдя несколько раз вперёд и назад, он остановился на проходе коридора
и наблюдал некоторое время, как дневальный моет полы. А тот ловко орудуя шваброй, уже сворачивал в коридорчик,
ведущий к выходу между канцелярией и дежуркой. Увлажнённые полы прохлады не дали, а наоборот стало парко и душно.
И он отправился к открытому окну. Мысли его кружились вокруг рассказа бывшего командира заставы, которому пришлось
первому осваивать эти пограничные рубежи.
Три дня назад приехал щупленький старичок, но довольно бодрый, несмотря на то, что годы не баловали его.
Это был тот человек, который заложил первый камень на этой заставе. Он рассказывал, как несли тогда службу,
с чего начинали и как было трудно первое время. Потом повёл пограничников по местам своей боевой славы. Он осматривался
или всматривался в прошлое, ощупывая себя, что-то искал. Вот он остановился у камня, всплакнул и, показывая пальцем,
сказал: "Вот на этом месте мой лучший друг погиб". И посмотрев по сторонам, продолжил: "Как вчера было, а я вон за теми
камнями лежал" продолжая путь, он то слезу смахивал, то смеялся, вспоминая какую нибудь интересную историю.
Но вдруг его взгляд упал на ближайшую скалу, остановившись, он кивнул, указывая пальцем в расщелину: "А ну ребята,
давайте-ка туда поднимемся. Мы здесь когда-то большой бой держали". Тогда все, поддерживая старичка и помогая ему,
полезли в гору. А когда добрались до места, он, отдышавшись немного, продолжил: "Много наших полегло здесь, но мы
не уступили" и по его старческому лицу потекли слёзы.
Глядя на него, кто бы мог подумать, что он имеет несколько пулевых ранений. Ещё тогда в двадцатые, сталь бандитского
ножа едва не оборвала его жизнь. Успокоившись, наш герой сел на камень, наклонился и поднял несколько гильз.
Посмотрел на них внимательно и сказал: "Вот они свидетели той битвы и скалы тоже", - показывая на выщерблины от пуль.
Среди камней в расщелинах, валялось огромное количество стреляных гильз. А среди них попадались и патроны, которыми
не довелось стрельнуть тогда, полвека назад.
Дежурный поднёс патрон к глазам, потёр пулю, поскрёб её и подумал: "она могла кого-то убить" потом его взгляд упал на
станковый пулемёт, который стоял на подставке здесь же в дежурке. И снова мысль: "Эти патроны должны подойти к станкачу"
и он приблизившись к пулемёту, потрогал его руками, открыл затвор и начал медленно вводить патрон в патронник.
Неожиданно в дверях показался часовой со словами: "Сколько времени, сменяться не пора там?" "Рано ещё", - нехотя ответил
дежурный. Часовой, взглянув на настенные часы, пошёл к выходу. А дежурный без задней мысли закрыл затвор и надавил на
гашетку. Раздался выстрел. В ночной тишине он показался оглушительным. Дежурный отшатнулся, а в дверях появился часовой
и дневальный. "Ты что?" - произнёс часовой. А дневальный добавил: "Я ж только полы помыл". Дежурный растеряно смотрел
то на ребят, то на пулемёт. Потом увидев гильзу, наклонившись, поднял её. "Не понял", - слегка заикаясь, сказал он, -
"Как это у меня вышло?". А дневальный придя в себя: "Да ты замалым чуть Колька не угрохал, прям перед носом. А ну иди
посмотри что натворил" - и попятился к коридорчику. Часовой, отплёвываясь побелкой, и сметая с себя штукатурку, пошёл
следом. За ними поспешил и дежурный, до боли в ладони сжимая гильзу, эхо двадцатых полувекового забвения.
Выйдя в коридорчик, он отчётливо увидел развороченную стену. Повсюду валялись обломки и вывернутые кирпичи.
"Как это у меня, что же теперь будет?", - со страхом в глазах растерянно шептал дежурный. "Да ничего,
- ответил дневальный, - сейчас приберём, да заштукатурим. А ты, Колёк раз живой остался, сгоняй на собачню. Там в пустом
вольере извёстка стоит". Потом они торопливо принялись реставрировать стену. И лишь когда на свежей штукатурке появился
толстый слой извёстки, дежурный облегчённо вздохнул, и взглянув на время, сказал: "Пора поднимать наряды".
Уже совсем расцвело когда майор вышел из дома и направился к заставе. Он шёл, глядя под ноги, не обращая на великолепие,
которое окружало его. За долгие годы службы он уже не замечал красоты гор. А пейзаж был воистину прекрасен. голубое небо
такое высокое и в тоже время кажется можно дотронуться до него рукой. И куда не кинешь взор кругом горы, горы,
скалы, склоны. И главное скудность растительности совсем не портила, а наоборот добавляла какое-то очарование. Перед
заставой майор остановился, посмотрел по сторонам ещё раз под ноги и не понял, что его насторожило. Вошёл в двери,
достал ключи, открыл канцелярию и лишь только переступил порог, как глаза его округлились. Весь пол был в штукатурке,
а в стене зияла огромная рана. Прикрыв за собой дверь, он подошёл и внимательно рассмотрел её. Потом вышел и взглянул
на то же место с другой стороны. В коридорчике пахло свежей побелкой. Он потрогал пальцем маленькое отверстие и,
развернувшись, тронул противоположную сырую стену. Постояв минуту, майор пошёл дальше. На встречу ему вышел дежурный и,
Взяв под козырёк, доложил: "Товарищ майор, за время несения службы признаков нарушения границы не обнаружено".
Майор глядя на невозмутимое лицо дежурного, улыбнулся: "Так говоришь порядок?". "Так точно", - рапортовал тот.
Майор бросил искоса взгляд на стену и, убедившись что напротив ствола есть маленькое пятнышко свежей побелки, сказал:
"А мне приснилось, что пулемёт этой ночью стрельнул. К чему бы это?". Дежурный опустил голову "Так я не слышу,
к чему бы это?". Тот молчал. "Не слышу" - почти шёпотом произнёс майор. И вдруг резко, как ток выстрел выкрикнул:
"К гауптвахте юноша, к гауптвахте, а может к дисбату. Следуй за мной". И повернувшись, направился к канцелярии.
Майор, выслушав в крации признание дежурного, указал на стол: "Вот бумага и ручки, и что бы подробно. А я пойду
соучастников пытать". Дежурный съёжился, его обдало холодом. А майор, помедлив немного, подошёл к пробоине и ткнув
сапогом кучу, продолжил: "Напишешь, потом приберёшь и стену подлечишь". После того как вышел майор, дежурный посмотрел
на развороченную стену и подумал: "Надо же, две стены насквозь. Казалось бы, что в том патроне, да к тому же
пятьдесят лет под открытым небом провалялся. Его и жарило, и морозило, дождями обливало, и надо же,
такую силу сохранить".
Отдохнувшее солнце весело выкатилось из-за скалы. И слизывая ночные тени гор, оно вновь принялось нагревать
неостывшие камни. Камни, подставив свои макушки лучам, впитывали тепло. А нижнюю часть, как убежище, предоставили
фалангам, скорпионам и змеям. Гюрза, любившая по весне греться под солнышком поползла в своё потаённое место.
Новорождённое небольшое облако прижалось к вершине горы, на которой неровной шапочкой лежит снег. А в синеве прозрачного
неба парит орёл, зорко всматриваясь, выискивая добычу. И лишь когда выследит её, он сужая круги приблизится чтобы
упасть камнем и схватить острыми когтями, вонзив крепкий клюв, клокоча от удовольствия. А на чьей территории это
произойдёт, ему всё ровно. Он ведь не знает, что граница священна и неприкосновенна, и что нарушать её никак нельзя.