Фото: 1. Классик русской советской литературы прозаик Леонид Максимович Леонов. 2. Автограф писателя - Ирине Ракше. 17 мая 1983 г. 3. Роман Ирины Ракши "Весь белый свет". "Роман-газета №10..тираж - 3 млн. экз.
ПОСЛЕДНИЙ ИЗ МОГИКАН
эссе
Сегодня случайно услышала по радио слова писателя Юрия Бондарева (из его коротких "Записок") о писателе Леониде Леонове...Подумала. Вот два титана в русской литературе. Какое благо, что они жили на земле в ХХ веке в Москве и почти рядом. Какая радость слышать их, читать, вспоминать о них. А мне было даже подарено благо общаться с ними обоими, говорить и с тем, и с другим. С такими разными, из предыдущих двух поколений. Титан "племени Шолохова" и титан "Лейтенантской прозы". У меня дома на книжной полке стоят их дары - лично мне, их книги с автографами. То есть рядом стоят их души - их мысли, их чувства. Классика. Книга Леонова - год 1983, и книга Бондарева - год 2006.
В каких-то своих дневниках (уже не найти) я как-то вспоминала об одном телефонном звонке, который раздался однажды в моей квартире. Я тогда в ванной комнате полоскала-стирала бельё. Спешила пока члены семьи к вечеру ещё не вернулись домой. Шумит из крана мощный поток воды, мокрый пар стоит коромыслом, у ног тазы скрученного белья. Руки мои по локоть в мыльной пене. И тут в прихожей совсем не к стати звонит телефон. Стряхнув пену с ладоней, раздраженная, выхожу в три шага в прихожую, снимаю трубку, "Алё." Слышу издалека старческий и какой-то бабий голос: "Ирина? Вы меня слышите? Это звонит Леонов." В голове мгновенно проносится: "Какой ещё Леонов? У меня Леоновых несколько. Есть сценарист Леонов, сокурсник по ВГИКу?.. Нет, вроде не он. Космонавт есть Леонов, тоже знакомый. (Я проводила у них в закрытом "Чкаловском"городке в ДК месячную выставку живописи моего мужа-художника. Я даже бывала у них в гостях, благо дом рядом. И космонавт Леонов хотел и стал почти что художником-любителем. Приятельствовала с его женой Светой.) Молча держу трубку, по рукам мыло течёт. Опять слышу: "Алё, Вы меня слышите?.. Это Вам Леонов звонит." Что ответить просто не знаю. Голос совсем не знакомый, и не мужской. Хрипловатый, высокий, воистину бабий. Но видно там поняли моё замешательство и уточнили. "Может, слышали? Есть такой писатель Леонов..." Мой мозг как компьютер предельно напрягся. Выдал. Писатель Леонов? Русский великий классик?.. Это что, стёб что ли? Шутка? Кто-то решил приколоться? Слышу, как в ванной шумит из крана вода, там ждёт бельё. А голос опять: "Да-да. Леонид Максимович...Я вот тут с почтой получил очередную "Роман-газету". За март. Тут ваша проза. Почитал и вот решил позвонить... В справочнике есть ваш номер." (Такой же "Справочник членов союза писателей СССР" с адресами и телефонами лежал у меня рядом в тумбочке. В книжной лавке Москвы на Кузнецком его продавали только по членским билетам СП).
И я поняла - нет, не прикол это. Всё правда, на том конце Леонид Леонов. Память мгновенно выдала названия его книг "Русский лес", "Дорога на океан", "Вор", "Барсуки"... Глупо произношу: "Здравствуйте, Леонид Максимович." (Раньше я его никогда близко не видела. Ни на собраниях, ни в кафе ЦДЛ, только на сцене в президиумах). Слышу: "Вот и прекрасно. Прекрасно. Давайте мы с вами как-нибудь встретимся... Если Вы, конечно, не против." Шепчу: "Давайте... Не против." А в голове смятённо бьётся - "Надо же сам Леонид Леонов... Встретиться хочет... Но, слава Богу, "когда-нибудь"... А в трубке опять: "Так когда?.. А давайте-ка встретимся, например, завтра." У меня трубка из рук чуть не выпала. "Завтра?" "Вот именно, завтра. Я, знаете, уж не очень молод. Приходится дорожить временем... Ну, например, часов в пять? Вам удобно?" Не очень-то соображая, лепечу машинально: "Да... Удобно." А в ответ почти весело: "Вот и прекрасно. Прекрасно. Я на Никитской живу, недалеко от нашего клуба. Пишите адрес."
А завтра я шагала по знаменитой Большой Никитской улице, по правой "нечётной" её стороне. Мимо родного моего клуба ЦДЛ. И дальше, в сторону Бульварного Кольца, манежа, мимо посольств и дип-представительств. Вот и дом Леонова, стандартная добротная башня песочного кирпича с балконами. В холле, у окна, недалеко от лифта, стояло много цветов в горшках. Разные пальмы и фикусы с глянцевыми, как клеёнка, листьями.
- Вы к кому? - спросила дежурная-консьержка. (Мы тогда такого слова ещё не знали. В ходу не было).
- Я к Леонову.
И она назвала этаж.
На этаже у Леонова в тиши залитого солнцем холла тоже стояли цветы на полу, непривычные моему глазу. Взглянув на ручные часы, я нажала кнопку звонка. И очень скоро дверь мне открыла девочка - школьница с восточным, скуластым личиком и азиатскими узкими глазками. Я подумала, что не туда попала. Но малышка сразу сказала: "Здравствуйте, а дедушка Вас уже ждёт. Проходите." Она шла передо мной по сумраку коридора. - А мы с мамой сейчас пойдём в зоопарк, жирафа кормить. Там есть "Площадка молодняка", там все дружат, и волк не ест поросёна.
Протопав в конец коридора, девчушка указала на закрытую дверь. - Вот дедушкин кабинет.
На секунду я замерла и - вошла.
Так близко классика Леонова я видела в первый раз. Он поприветствовал меня и жестом указал на стул у двери. Одет он был тщательно - в шерстяной безрукавке (хотя и лето) и свежей рубашке, и даже в красивом галстуке (всё-таки гостья, дама придёт). Однако был словно бы не причёсан. Лохмат, две седые пряди небрежно спадали на лоб. Правая часть лица его была несколько перекошена. Вероятно парез, от пережитого инсульта, паралича. И потому нижняя губа распухшая до синевы тоже косила в сторону. Старик знал об этом и потому имел под носом седые усы, а на носу роговые очки. И сидел он за столом у окна так, чтобы быть ко мне здоровой стороной. За его спиной на полках стандартно пестрели тома сочинений всемирных классиков. Разного цвета. Какие-то ещё пузырьки и флакончики, рамки и фото. Застыла в прыжке изящная лошадка с летящим хвостом. А на столе дешевая лампа с абажуром - полоски из пластика. Тут же рядом стояла пишущая машинка "Консул", и в ней белая не дописанная страница. (Такие чудо-машинки продавались в спец.магазине только членам Союза Писателей. Такой же "Консул" стоял и у меня дома).
- Знаете, я не случайно позвал Вас к себе. Я ведь прочёл Вас до конца. И про волков тоже. И захотел увидеть, поговорить.
Я обрадованно подумала, что-ж он ещё скажет о моей прозе? Может что-то приятное? Напутствие Мастера - молодому автору? Но всё пошло по-другому. Он стал говорить о том, что больше всего волновало его. А я оказалась просто достойным доверия собеседником.
- Я недавно был в Болгарии. У меня с ними давняя дружба. Ну и попал к провидице Ванге. Конечно, по блату. Вы о ней , конечно, слышали? И знаете, что мне сказала эта слепая старуха? "Работай спокойно. Не умрёшь, говорит, пока не закончишь начатую работу." - Он был доволен собой. Сделал попытку улыбнуться здоровой стороной лица. - Вот я и работаю. И естественно не спешу. - Положил старческую ладонь на край машинки. - Вот он мой роман, моё наваждение, моя неоконченная "Пирамида". - Помолчал. Послышалось как за стеной в коридоре хлопнула входная дверь. - Как Вы считаете, важно ведь не только то, что у пирамиды внутри? Какие там таинства? Загадки, секреты? А и то, что снаружи, вокруг неё. И над ней. То есть, что "вокруг да около". Так сказать, фон бытия. Дела, стройки, жизнь народов, даже привычки. Всех вместе, и каждого... Ну, и то, что выше.
На письменном столе в стороне лежала желтая "роман-газета" с моим портретом в пол обложки. Он взял её в руки, полистал даже не глядя, и явно думая о своём.
- Наверное и Вас такие вопросы интересовали, когда Вы этот "Белый свет" писали? Полотно-то серьёзное. И названо точно. Весь белый свет. А точно назвать - это уже половина дела, - и небрежно отложил журнал в сторону.
Тут мне как раз уместно было бы ответить, как я работала, как постепенно это писала. И про любимый Алтай, где целину поднимала, где совхоз Урожайный построили, где окончила десятилетку. И про знакомого старика-охотника на Чуйском тракте - главного героя романа. Но даже не открывая рта поняла, что Леонова это вовсе не интересует. - А может быть, - продолжал он, - очень важно даже то как пирамида возникала и как стоит. И опять же, она может стоять не просто обычно, устойчиво, на основании. А как-то особенно, загадочно. Как-нибудь "вверх тормашками"?...(Так и сказал: "Вверх тормашками?". Потому мне и запомнилось это.) Он и дальше говорил что-то глубокое. Размышлял о пирамиде, как о живой сущности и, как бы напоминавшей ему саму его жизнь. Рассуждал неспеша и при этом всё подносил руки к лицу.
А мне всё хотелось спросить, дознаться почему, собственно, он позвонил именно мне? И так неожиданно. И сразу захотел встретиться? Но не спросила. Я всё время была скована. Ощущала неловкость от своего присутствия в этом кабинете. Рядом с таким титаном. Таким мудрецом. Строгим и удалённым. От всех закрытым. (Он сидел, облокотясь о стол, и постоянно держал руки у лица. Словно не только скрывал недуг, а старался закрыться, защитится от мира. То пальцы - у щёк, то ладонь на подбородке.)
А я будучи рядом с моим учителем поэтом Светловым, неудобств никогда не ощущала. Со Светловым мне всегда было легко, просто и гармонично. (Скончался Михаил Аркадьевич в 1964году). Хотя они оба были великие, оба из старшего поколения. Оба "Последние из Могикан". Может, это из-за светловского юмора? Или молодого живого характера?.. (У них в Переделкино даже дачи стояли неподалёку, на одной улице. Но, сколько помнится, они почему-то не общались. Может, из-за сложностей времени? Разности биографий, разности взглядов? Но ценности-то были общие.)
...О чём мы ещё разговаривали с Леоновым, и что он всё-таки сказал о моей прозе я сейчас говорить не стану. И не только из скромности православного человека. Я скажу общее, вообще, что осознала потом. Думаю, читая "Мой белый свет", он ощутил в моей искренней прозе, в её качестве, близость своей душе. Общие ценности. А ещё крепость реализма, ясность формы, силу на выживание. А говоря проще - веру в её будущее. А зная высокую цену себе, своим великим книгам, (не менее значимым, чем Шолоховские), возможно, он отгадал, что наша с ним встреча не сможет пройти бесследно. Останется в душе собеседницы. И продлится уже без него. И надолго, и долго. А, может, и прорастёт когда-то, явится на белый свет живым побегом о нём. Живым ростком в плодоносное время... И ведь он отгадал. Не ошибся...
...Солнце в кабинете уже ушло с подоконника. Переползло на пишущую машинку, и в ней на листок неоконченной "Пирамиды". За дверью в квартире уже слышались голоса семьи. Видно домочадцы давно вернулись из зоопарка. И мне было пора уходить. Как учила моя бабушка: "Пора бы и честь знать." Но видно я чести не знала, и потому не знала как распрощаться. Имею ли право первой сказать об уходе, не наглость ли это? Тут у Леонова я вообще ничего не знала, всё потерялось, забылось. Всё происходящее тут было чем-то особым. Но выручил сам Леонид Максимович. Он тяжело поднялся из-за стола и взял с книжной полки свой роман "Русский лес" в твёрдой обложке. (Таких там стояло несколько в ряд, наверное для подарков). Задушевно сказал:
- Давайте-ка я Вам что-нибудь напишу на память. Подарю, например, этот мой "лес". Чтоб потом вспоминали. Мол, был такой писатель Леонов. Мол, как же, как же, встречались... И, склонясь, стал медленно подписывать. Старомодной авторучкой с синими чернилами. Почерк был стариковский и потому совсем, ну совсем не понятный. (Как загадочный некий иероглиф, как тайна его "Пирамиды", да и его самого). Понятными были только две витиеватых росписи в конце и начале автографа. Ну ещё и дата: 17 июня 83 года. А в середине "...Ирине Евгеньевне Ракше с ...". Но всё остальное... расшифровать я была бессильна. (Это посвящение даю на фото). Одна моя подруга из Петербурга твёрдо предположила: "Изумительной (или исключительной?) Ирине Евгеньевне Ракше"
А ниже: "На добрую память. От автора..." (Возможно что именно так.)
Уходила я от Леонова всё по той же, "нечётной" стороне Большой Никитской улицы. Вокруг всё было ярко, солнечно. Всё сияло и пело, как и у меня в душе). Летом солнце в России садится поздно. А мы с Леоновым проговорили с пяти часов и аж до пол девятого. Жаль, в то время у меня не было диктофона, чтобы записать всё дословно. Всё-всё. И я шагая к метро, думала, вот вернусь домой и тотчас всё запишу. До словечка точно, буквально. Ведь каждое слово такого титана так ценно, так интересно. И не для меня одной. Для поколений, а может и для литературы. И было странно, что в стране в отличие от Шолохова, творчество Леонида Леонова как-то не стало широко популярным. Не вошло даже в список, в изучение школьных программ. Подумала - а может быть потому, что он был не слишком близок к верховной власти? Например, к Сталину? Но при этом широко печатался, был почитАем (вокруг всегда были гении- первачи - Горький, Есенин, А.Толстой, Эренбург, Чуковский и Федин). И ни на что не смотря, он выжил, и жил достойно и полноценно. "Жизнь моя сложная, - между прочим, сказал мне Леонов. Сказал мельком, сухо и скупо. - За жизнь было шесть ордеров на арест". Я тут же мысленно встрепенулась. Но задать вопроса он мне не дал. Продолжал говорить. Но и дальше об этом и слова не было.
Уже гораздо позже я узнала, как Берия сказал о нём на одном совещании: "А вот ещё загадочная личность... Вот кого поскрести надо". И Леонова поскребли. Но не один из ордеров на его арест так и не был вождём подписан.
...Приехав домой, я, к сожалению, почему-то сразу не кинулась к "Консулу". Тут же не села за письменный стол. Не стала всё вспоминать до минуты, до слова. И ничего не записала. Ни строчки, ни пол страницы. "Завтра, завтра, - в суете разных дел успокаивала я себя.. - Ещё успею. Успею". Но именно суета повседневной жизни так плотно меня окружила, так закружила, что план стал удаляться, а впечатления истаивать, исчезать. И вспомнила я об этой уникальной встрече лишь годы спустя, именно годы.
А вот сегодня, размышляя о Леониде Максимовиче понимаю цену его веса, его значения в литературе ХХ века. Ведь нет в прозе ни одной формы, ни одного направления, в котором бы он не работал. (Романы, повести, пьесы, рассказы, очерки, речи, статьи). И не оставил бы доброго следа своих открытий. Учёные литературоведы давно написали о нём объёмные диссертации. Однако я думаю, при всей доступности (взял книгу с полки и ныряй) в нём была некая тайна. Он был как бесценная "вещь в себе". И её открытие - в будущем.
Я же не "вед", не учёный, и на своих страницах оставляю лишь малый штрих к портрету большого мастера. Вдруг этот штрих покажется интересным кому-то ещё кроме меня.
Умер Леонид Максимович 8 августа 1994 года. Ему, свидетелю очень сложной эпохи, минуло 95 лет. Воистину долгожитель. После той единственной моей встречи с ним прошло 11 лет. Но он так и не дописал своего "наваждения". Не закончил свою сложно-задуманную философскую "Пирамиду". Как сам считал - "главную книгу жизни". И это всё, может быть, не случайно? Может быть, глубоко загадочно?..И, возможно, кто-то когда-то разгадает тайну творца.
Похоронен великий мастер Слова на - Новодевичьем кладбище. Вечная ему память!