Глава седьмая.
Проснулся я, когда было уже светло, и шум мотора за окном умолк.
«Значит, таймер сработал, и я сэкономилпять литров бензина», - гордо подумал я.
Мурр сидел в кресле и занимался утренним туалетом: тщательно вылизывал каждый сантиметр своего исполинского тела.
«А что насчет завтрака?» - спросил он меня своим хитрющим взглядом.
- Один момент, сэр! – ответил я ему вслух. – Вам принести сюда или соизволите спуститься в столовую?
Завтрак я приготовил знатный: принес из кладовки мясные консервы, плавленые сырки в фольге и апельсиновый сок не нашего производства.
- На обед у нас будет горячий хлеб, - пообещал яМурру. – Я нашел в кладовке муку и сухие дрожжи. Теперь только остается восстановить в памяти, что делала моя деревенская бабушка для того, чтобы у нее получился такой пышный и вкусный каравай.
После завтрака я отправился осматривать территорию усадьбы, в которой мне предстояла жить в течение, как я надеялся, длительного времени. Прежде всего я решил определить границы своих владений. Спереди такой границей являлся фронтон дома с двумя недлинными невысокими кирпичными заборчиками по бокам. Слева двор был ограничен рядом уже известных вам сараев, за которыми начиналась изгородь из сетки под названием «рабица».
Моя мама, взвалившая на свои плечи строительство нашей подмосковной дачи и одновременно являвшаяся доктором филологических наук, говорила, что это название сетка получила в честь её немецкого изобретателя Карла Рабица.
Сетчатый забор тянулся по направлению к горам метров двадцать, а вдоль него рос бурьян и торчало множество высоких палок, о назначении которых я сразу догадался, так как приезжаю в Абхазию почти каждый год. К ним огородники подвязывают плети фасоли, из которой потом готовят чрезвычайно вкусное блюдо, которое зовется здесь «лобио». Но на этом огороде фасоль никто не выращивал уже два года, и об этом лакомстве следовало забыть.
Справа же от дорожки, по которой я шел, граница не просматривалась, скрываясь за зарослями всевозможных кустов, фруктовых деревьев и лиан.
Прямо под моими ногами я вдруг увидел множествожелтых яблок, поднял одно, понюхал,и у меня закружиласьголова. То ли от удивительного яблочного аромата, то ли счастья, что теперь я смогу есть эти чудесные фрукты всю зиму!
Я с трудом оторвал глаза от поляны, сплошь усыпанной яблоками, поднял голову и увидел в углу сада еще одно чудо: огромное дерево дикой груши, на котором, как на новогодней ёлке, горели под солнцем желтые маленькие шарики. Их было так много, что вся крона дерева казалась громадным золотым шаром, повисшем на небосклоне.
Я часто находил такие деревья, когда бродил по горным лесам Абхазии, и каждый раз радовался этому, как маленький ребенок, потому что нет ничего слаще, чем дикая груша, пролежавшаяс неделю на мягкой подстилке из листьев после того, как она сорвалась с ветки под порывом ветра.
И сейчас я поднял с земли полную жменю этих маленьких плодов и торопливо отправил их в рот: мне не терпелось ощутить этот уже почти забытый, но ни с чем несравнимый вкусдикой груши.
Потом еще один сюрприз: вдоль сетчатого забора, которым заканчивалась территория усадьбы, тянулось несколько шпалер винограда. Его, конечно, никто не обрезал последние два года, поэтому виноградник представлял собой огромный куст с разлапистыми фигурными листьями. Но между ними были видны гроздья винограда разных цветов: бледно-зеленого, черного и розового.
Я попробовал черный, и он мне понравился. Конечно, если бы листья не заслоняли его от солнца, он был ароматней и слаще, но вино из него должно получится неплохое.
Думать о том, что виноделием я никогда не занимался, мне было некогда: я должен спасти урожай, который мне послал милостивый Бог. Эта мысль пришла мне в голову, как только я заметил, что вдали над горами повисли черные тучи.
Я перетащил в дом четыре ведра яблок, два ведра груш и шесть вёдер винограда разных сортов. Во время хождения туда и обратно я обнаружил , что в саду есть еще три яблони, две культурных груши, три сливы с засохшими уже плодами, и две вишни, на которых плодов, естественно, уже не было.
Все фрукты я рассыпал на полу в столовой: пусть они высохнут, а потом я переберу их и помещу в прохладном подвале, который я обнаружил на кухне.
После проделанной работы,у меня заболели руки и заломило в пояснице. Я понял, что к физическому труду надо привыкать постепенно, а пока можно заняться умственным.
Я прилег на постель, дочитал до конца рассказ Мопассана «Вендетта» и нашел его слишком жестоким и надуманным.
Чтобы отомстить убийцам сына, старухаСеверини тренирует свою собаку убивать людей, вгрызаясь им в глотку, а потом отправляется в соседний городок Лонгосардо, где живет Николо Раволати, убивший Антонио, входит в его дом и приказывает Семильянте: «Возьми, возьми, рви, рви…!»
И собака рвет ему глотку…
А о том, как заканчивается рассказ, я вообще не хочу говорить, потому что меня затошнило, когда я прочел последние его строки.
Потом я задал себе вопрос: хозяин любил читать такие жестокие произведения или случайно прочел то, что на глаза попалось?Чтобы выяснить это, я отправился в его кабинет и тщательно осмотрел все книги на полках.
По внешнему их виду нетрудно было определить, какие книги читались чаще всего, какие реже, а какие не читались совсем. И я догадался, что хозяин дома предпочитал французских авторов: Гюго, Мериме, Стендаля,Бальзака и Дюма.Причем, и у этих писателей читал не все, а лишь произведения, в которых говорилось о мести.
Вот список романов и рассказов явно прочитанных отцом семейства за время его проживания в горах: «Отверженные» Виктора Гюго, «Кармен» Проспера Мериме, «Красное и черное» Мари-Анри Стендаля и «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма.
И мне подумалось, что он выбирал такие произведения не просто потому, что любил приключения, а соотнося их с какими-то событиями из своей жизни.
Прошлыми или будущими?
Скорее всего, будущими, потому что о жестоком прошлом обычно хочется забыть.
Думал он о мести, которую хотел совершить сам, или о той, что угрожала ему?
Этот вопрос был сложнее, чем все предыдущие. Чтобы ответить на него, надо был знать хотя бы, чем занимался этот человек до того, как поселился в горах. И тогда станет ясно, скрывался ли он здесь от мести или готовился совершить её.
От этих мыслей у меня разболелась голова, и я понял, что от умственного труда следует снова перейти к физическому. И вспомнил, что я обещал Мурру испечь хлеб.
Спустившись в кладовку, я нашел там большие металлические коробки с надписью: « Wheat flour. Vacuum packaging. Made in Canada», что означало «Пшеничная мука в вакуумной упаковке. Произведено в Канаде». Мысленно похвалив себя за то, что в школе у меня была «пятерка» по английскому языку, я без труда отыскал на той же полке пакетики с сухими дрожжами. изготовленными в городе Узловая Тульской области.В городе со странным название Узловая я ни разу не был, но часто проезжал станцию Узловую, направляясь на юг, и всегда покупал там у бабулек вкусные пирожки с картошкой и капустой, которые они, вероятно, пекли на этих самых дрожжах.
Полчаса у меня ушло на то, чтобы вспомнить процесс приготовления теста, затем я замесил опару, поставил её в теплое место, чтобы она подошла, а сам отправился в столовую, присел там на пол и занялся поеданием диких груш. Когда я наелся ими до отвала, мне расхотелось печь хлеб, но мысль об экономии продуктов и энергоресурсов не покидала меня с утра, и я с неохотой продолжил это нудное дело.
Только к девяти часам вечера я вытащил из духовки первый каравай хлеба, отломил от него краюшку и с неописуемым наслаждением съел её, посыпав солью. Тут же появился Мурр и с нескрываемой укоризной сказал мне взглядом: «Нехорошо есть втихаря, забыв, что кто–то еще ничего не ел с самого утра».
Зажмурив оба глаза, он обнюхал кусок еще горячего хлеба и, даже еще не попробовав его, промурчал: «Хор-р-р-ошо!» Ты молодец, Кир-р-р-юша!»
И мне представилось, что я нахожусь в деревне у бабушки, она только что испекла хлеб и сейчас пойдет доить корову. Уходя, она строго говорит мне: «Ты, Кирюша, хлебушек не трогай. Вот молочка принесу парного, тогда и поешь». Но едва она скрывается за порогом, как я отламываю от каравая горбушку и торопливо жую её, жмурясь от удовольствия, как Мурр.
Засыпаем мы с ним в одиннадцать часов . Я настолько устал за этот день, что даже не попробовал включить телевизор, о чем думал с утра.
Зато сон, который мне приснился, был интереснее и страшнее любого сериала на ТВ.
Будто иду я по крутой тропе к снежникам, а мне навстречу из-за поворота выходят четыре человека: старуха Северини с собакой, Кармен с кастаньетами, Жан Вальжан в полосатой робе каторжника и Эдмон Дантес, он же граф Монте-Кристо, с черной маской на глазах.
- Ты готов умереть, гражданин Кириллов? – спрашивает меня граф.
- За что? – удивляюсь я.
- За то, что ты погубил столько невинных людей! – отвечает Кармен и щелкает у меня над ушами своими кастаньетами.
- Кого?! -кричу я.
- А. А., A. F., A. S. и A. D.! – тоже кричит по одной букве Жан Вальжан.
- Я не знаю этих девочек, - шепчу я в изнеможении. – Я только видел их инициалы на тетрадках по школьным предметам.
- Мы не верим тебе, ты убил их! И теперь живешь в их доме! – орет старуха Северини. – Семильянта, возьми, возьми его, рви, рви!
Я просыпаюсь в холодном поту и вскакиваю на постели. И тут же понимаю, что это всего лишь сон. Потому что за окном хлещет дождь, в комнате темно, но на противоположной стене голубым светом горит ночник.
«А вчера он не горел, - думаю я. - Значит, подзарядились аккумуляторы. Теперь можно и холодильник включить».
Утром после завтрака я решил начать исполнение своих замыслов: вестидневник событий моей новой жизни в чужом доме и составить план физических и умственныху пражнений с сегодняшнего дня и до нового года.