Мне уже очень много лет, сегодня исполнилось 76. Конечно, за такую жизнь всякое случалось в моей жизни, и думаю, за это время мои многочисленные родственники по-разному относились ко мне. А родни у меня много. У отца был брат и три сестры с их многочисленными детьми, мамина семья состояла из трех сыновей и четырех дочерей, причем мама была старшей. И у моих родственников по линии Пастернаков хватало детей.
Помните, как такие многочисленные семьи жили в 50-60-70-е годы? На счет материального достатка я ничего не буду писать, но вот на счет отношений между родственниками могу сказать, что все жили дружно. Правда, не скажу, что более взрослые мальчики и девочки тесно дружили с малышней, но никто никого не обижал.
Так уж сложились жизненные обстоятельства, что я более тесно контактировал с родней по линии мамы. Пока бабушка с дедушкой жили в Приамгунье в деревне Малышевское, где дедушка был председателем колхоза, меня одного привозили родители, учителя школы в другом поселке Херпучи в тех же краях, на лето, попить свежего молочка и поесть свежих овощей и ягод. Так что там у меня были родственники – дедушка Степан и бабушка Ульяна, их дочери Нина и Алла, и самый главный родственник - мой дядя Вова, мальчик всего на один год старше меня. У него были свои друзья, один из них, Ванька Алейников, был самый близкий. Вот с ними я все лето и бегал, играя в кавалеристов-чапаевцев. Какая от нас, дошкольников, могла быть помощь взрослым, да еще в глухой деревне, куда лишь раз в неделю доплывает пароход? Никакой, одни хлопоты. Так что мы были предоставлены сами себе. Помню, как бабушка звала нас с Вовкой попить парного молока после дойки коровы. Давала нам в руки кружки с еще теплым молоком и кусок хлеба, мы ели, потом садились верхом на прутик, который у нас был вместо коня, и снова куда-то скакали.
Я был самый старший из внуков, поэтому и увидел своими глазами деревенскую жизнь на севере Хабаровского края. А вот у других дядей и тетей дети появились позднее, уже когда бабушка с дедушкой перебрались под Хабаровск, где дед устроился работать директором подсобного хозяйства краевой психбольницы, и им дали служебную квартиру. Я вскоре стал учиться в школе, но все равно на лето меня привозили родители в более теплый климат по сравнению с тем, который был в поселке, где мы жили, там зимой были морозы в 40-50 градусов, а лето хоть и жаркое, но короткое. У бабушки с дедушкой и под Хабаровском была корова, так что свежее молоко и кисло-молочные продукты на столе были постоянно. Был большой огород, свои овощи, ягоды и немного фруктов с пары деревьев в огороде. Там у меня уже появились обязанности. Вначале я пропалывал и окучивал картофель, складывал в поленницу дрова, которые пилили взрослые. Потом нам с Вовкой доверяли пасти корову, вместе и другими соседским пацанами, которые пасли своих коров.
Потом, когда мы с Вовкой подросли, стали выполнять и чисто мужские работы. Пилили дрова, носили воду из колодца, а потом даже ездили со взрослыми на покос. Мне вначале поручали переворачивать валки скошенной травы, чтобы она быстрее сохла, и потом мы её сгребали и делали небольшие копна сена. А в конце покоса, уже переносили эти копна в одно место и там складывали в большой стог, чтобы затем увезти на подсобное хозяйство. Поэтому я думаю, что отношение ко мне со стороны взрослых, в первую очередь бабушки с дедушкой, было благоприятным. Не доставлял проблем я и своим родителям, хорошо учился и делать все дела, что мне поручали, по дому.
В это время на подсобное стали привозить и других детей, двух девочек Таню и Наташу из семьи более младшей сестры мамы Лизы, которые жили на севере, в Охотске. Потом, когда дедушка с помощью детей построил частный дом там же, на подсобном хозяйстве, в нем стала жить одна из их дочерей, Нина, с своим мужем, и в этой семье появились трое детей, две девочки-близняшки – Лариса и Ира, и сын Игорь. Вот таким кагалом мы и проводили летнее время. Изредка к бабушке и дедушке привозил своих дочерей один из сыновей, Виктор, но это было не очень часто, потому что у девчонок были и другие бабушка с дедушкой, по линии семьи Тепляшиных, т.е. жены Виктора. И лишь иногда и не очень часто, мы видели еще и детей второго сына – Петра, да и то, когда они были совсем маленькими девочками. К этому времени и у меня появился младший брат Витя, который тоже проводил часть лета у бабушки с дедушкой. Но с учетом обилия детей в этом не очень большом доме, он больше жил в семье наших многолетних соседей по поселку, Кокориных. У них не было своих детей, поэтому они охотно брали к себе Витю.
Временами в доме бабушки одновременно жили до 13-14 человек. За круглый стол на веранде дома все сразу не вмещались, поэтому вначале кушали внуки, а потом взрослые. Мы с Вовкой к этому времени уже считались взрослыми, спали на чердаке дома или на сеновале, потому что спальных мест в квартире хватало лишь на настоящих взрослых. Дети спали на полу, так что ночью было довольно трудно выйти в тот же туалет, не наступив ни на кого. Правда, такие переполненные внуками времена были не всегда.
Так что работать на огороде было кому. К этому времени мы с Вовкой лишь иногда присоединялись к малышне. Но зато на нас возложили задачу обеспечивать продуктами такую большую семью и еще домашний скот, где обычно были корова, телка, свинья, куры и утки. Все магазины располагались довольно далеко от подсобного хозяйства, так что на выполнение этой обязанности уходила парочка часов как минимум. Мы знали, какие товары продовольственного характера завозили в тот или иной день недели, и ходили в магазины МТС, 27 квартала или на «Стройку». Обычно, когда мы шли на «Стройку» (простонародное название микрорайона на окраине Хабаровска), с нами шли кто-то из малышни. И не потому, что они помогали нести продукты, а потому что на «Стройке» им покупали мороженное. Так что сами понимаете, уважаемые читатели, отношение нашей младшей родни к нам с Вовкой было уважительным.
А коль мы не обижали малышню, то и их родители к нам относились благоприятно. Когда Вовка закончил то ли 7-й, то ли 8-й класс, мои родители подарили ему фотоаппарат, а другие родственники фотоувеличитель, чтобы он мог делать фотографии. Поэтому временами мы с Вовкой уединялись в кухне, плотно занавесив окна и двери, и колдовали над фотографиями. Так что большинство фотографий у наших родственников в эти годы были сделаны Вовкой. Отблеск его славы как фотографа отражался и на мне, я ведь тоже принимал участие в производстве фотографий.
В это время взошла звезда певца Иосифа Кобзона, который мне очень нравился. И хотя у меня был плохой музыкальный слух, я горланил песни Кобзона на весь дом и окрестности, чем вызывал улыбки взрослых и насмешки малышки. Но эти насмешки были не саркастические, скорее добрые, поэтому я не обижался. Пожалуй, это был единственный недостаток в моем поведении в годы учебы в школе.
А вот физически я к этому времени окреп. Много занимался спортом, в том числе даже поднимал штангу. Однажды даже смог продемонстрировать свою силу. Это случилось после того, как дедушка после ужина рассказал, что он мог пройти несколько метров с двумя мужиками, которые держались за его сомкнутые на голове руки. Он это даже продемонстрировал, когда мы с Вовкой держались за его руки, и прошел несколько шагов. Тогда я сказал, что тоже могу так сделать, и когда дедушка с Вовкой уцепились за мои руки, прошел на несколько метров дальше дедушки. Причем на глазах всей жившей в это время в их доме родни. Так что кое-кто из них посмотрел на меня другими глазами.
Эта моя физическая сила позже использовалась родней. Меня просили помочь носить мебель при переездах с квартиры на квартиру, копать огороды и дачные участки, помогать при ремонтах. Да мало ли где мог применить силу крепкий вначале юноша, а потом молодой человек. К тому же все знали, я не откажу в их просьбах.
О том, что я начитанный и хорошо образованный юноша был к окончанию средней школы, все поняли, когда я сдал все вступительные экзамены в Хабаровский медицинский институт на «отлично», причем был единственный из всех юношей, поступающих в тот, 1965 год, в институт. Об это сказал председатель приемной комиссии ректору, Серафиму Карповичу Нечепаеву, представляя меня ему. Тот пожелал мне удачной учебы.
Но вот, несмотря на мои успехи на экзамене, стипендию мне не дали, и не дали место в общежитии. Причины банальны – мои родители работали на севере и на нашу семью из 4-х человек приходилось больше 70 рублей на одного, а студенческое общежитии должны были сдать к новому, 1966 году. Так что весь первый семестр я жил у бабушки с дедушкой, вставал ни свет ни заря, чтобы добраться к началу лекции в институт. А так как тренировки по волейболу, которым я занимался вместо занятий по физкультуре, проходили поздно, то к бабушкиному дому я добирался не раньше полуночи. А утром опять ранний подъем, бабушка, которая вставала еще раньше подоить корову, будила меня и кормила завтраком, и я уходил снова в ночь. Именно тогда я понял выражение «промерзнуть до костей», потому что хабаровский постоянный ветер выдувал из меня и остатки сна, и все тепло. Было верхом удачи, когда я на конечной остановке трамвая «Химфармзавод» садился на сиденье, под которым была электрическая батарея, и она грела. Тогда ехал в относительном тепле 40 минут, временами погружаясь в дремоту. Когда это случалось, я просил соседа или соседку по сиденью разбудить меня на остановке «улица Ленина», чтобы выйти на остановке «Карла Маркса» и дойти до расположенного на площади Ленина корпуса медицинского института.
Единственным днем, когда я высыпался, было воскресенье. После завтрака мы с Вовкой, который в это время работал слесарем на Хабаровском судостроительном заводе, занимались хозяйством – пилили и кололи дрова, носили воду из колодца. А вечером, уединившись в его комнате, начинали делиться анекдотами, услышанными за неделю – я в институте, он на заводе. В это время популярными была анекдоты про Чапаева и его верного ординарца Петьку. Мы рассказывал их друг другу и громко смеялись, чем вызвали внимание бабушки. Та, не зная, кто такой Петька, решила, что мы смеемся над её сыном Петром, и пришла к нам с претензией. Ну тут уж мы с Вовкой стали ржать, как кони, а потом объяснили, что Петька в анекдотах не её сын и старший брат Вовки, а совсем другой персонаж.
Через полгода мне дали место в общежитии, но я раз в две недели в воскресенье старался ездить на подсобное хозяйство и помогать по хозяйству. Дедушка в это время уже вышел на пенсию, состарился, и, хотя был еще вполне крепкий мужчина, я считал своим долгом помогать бабушке с дедушкой. К тому я в выходной зимой я мог покататься с гор на лыжах, куда мы ходили с Вовкой. Да и бабушкина еда после студенческой столовой не шла ни в какое сравнение.
Летом Вовка уехал учиться в Ленинградский кораблестроительный институт, я стал реже приезжать на подсобное хозяйство. К этому времени я уже неплохо зарекомендовал себя как хороший спортсмен, ездил в составе сборной института по легкой атлетике в Ленинград на первенство среди медвузов РСФСР и даже стал чемпионом в составе эстафетной команды 4 по 100 метров. Вернувшись в Хабаровск, я стал жить у бабушки с дедушкой, общаясь и с ними, и тетками, и своими кузинами. Три раза в неделю ездил в зал штанги нашего института выполнять упражнения комплекса, вычитанного в журнале «Спортивная жизнь России», поднимая за тренировку от 8 до 12 тонн железа, а затем шел на пляж купаться и играть в волейбол. Однажды это поход на пляж завершился тем, что у меня украли брюки. Рубашку и туфли оставили, а брюки украли. Пришлось обращаться к милиционеру, тот сообщил в отделение, меня на милицейской машине привезли туда, сняли показания, а потом в одних плавках, рубашке и туфлях отвезли на милицейском мотоцикле с коляской на подсобное хозяйство психбольницы.
Сами понимаете, это был несчастный случай, и я продолжил ездить на тренировки и посещать пляж. Но зато за два месяца занятий с отягощениями накачал фигуру с рельефными мышами, особенно грудными, и на меня на пляже стали обращать внимание девушки, а также мои кузины и тетки. Две мои кузины из Охотска в это лето успешно сдали экзамены в Хабаровский медицинский институт и стали студентками фармацевтического факультета.
Учась на втором курсе, я продолжал активно заниматься спортом, выиграл даже первенство по прыжкам в длину краевого ДСО «Буревестник». Летом у меня были тренировки, всевозможные соревнования (я выступал в качестве подставного лица на первенство краевых «Динамо» и «Труд»), а в конце августа поехал в составе сборной Хабаровского «Буревестника» на чемпионат РСФСР ДСО «Буревестник» по легкой атлетике.
После третьего курса, в строгом соответствии с одним из девизов студентов-медиков «Сдал фармакологию, можешь жениться», женился на девушке по имени Людмила. Но мои родственники были далеки от медицины и решили, что я женился очень рано. Помню, однажды случайно услышал, как мой дедушка говорил кому-то: «Из Сашки ничего путнего не выйдет, рано женился, дети пошли. То ли дело Таня с Наташей, и хорошо учатся, и о замужестве не думают. Из них толк будет».
В отличие от большинства моих сокурсников я к окончанию института не определился, врачом какой специальности хочу стать. Поэтому распределение меня на флот только помогло. Во-первых, служба на подводной лодке в должности начальниками медицинской службы сделала из бывшего студента мужчину. Во-вторых, я получил навыки врача широкого профиля, лечил всех и от всех болезней, даже дергал кариозные зубы. В-третьих, узнал, как организовано оказание медицинской помощи на флоте.
Когда меня после окончания медицинского института по распределению послали служить на флот, кроме сожаления, что моя служба опасна, ведь я служил на подводной лодке, никто ничего не говорил. Но когда я появился в форме в Хабаровске, и на День Военно-морского флота собрался пройти по городу в парадной форме, моя кузина Наташа захотела составить мне компанию. Еще бы, она и так была видная, высокая черноволосая девушка, а тут под руку с морским офицером, да еще с кортиком, вообще стала неотразимой. Я не отказался пойти с ней на набережную, около которой в этот праздничный день на якорях стояли боевые катера отдельной Амурской речной дивизии. Потом её знакомые, видевшие нас, сказали, что мы смотрелись очень выигрышно на фоне гражданской публики. Вообще военно-морских офицеров в центре Хабаровска редко можно увидеть, они в основном в районе базы КАФ обретаются.
После окончания службы и увольнения в запас я стал работать врачом-рентгенологом городской клинической больницы № 11. Быстро набирался опыта и знаний, со мной стали считаться и профессора нашего медицинского института, с которыми мне доводилось участвовать в консилиумах. Примерно в это время в нашу больницу попала на лечение моя бабушка. Её сын Виктор, ставший к этому времени первым заместителем председателя Хабаровского крайисполкома, очень волновался за здоровья матери. Как мне много позже сказала его дочь, жена Виктора Степановича, Валентина Иннокентьевна, работавшая в медицинском институте на кафедре иностранных языков, сказала мужу, что в больнице работает Саша Щербаков, он, по мнению профессоров, считается хорошим врачом и проследит за лечением своей бабушки. И добавила: «Что за манера, помнить парня школьником или студентом и считать, что он не изменился за столько лет». Так что мне родня доверила следить за лечением бабушки.
Мой выбор «гражданской» врачебной профессии был чисто интуитивный, но позволил попасть в специальность, лучше всего подходящей к моим природным способностям. К тому же мне еще и повезло. Свои первые шаги в рентгенологии я делал в крупной городской клинической больнице, где были кафедры терапии и хирургии, и в ней лежали пациенты с разнообразной патологией. А в те годы около 80% всех диагнозов ставили рентгенологи. Поэтому моя квалификация как врача-рентгенолога росла как на дрожжах. К тому же я, помимо основной специальности освоил амбулаторную травматологию и эндоскопию. Надо было кормить семью, а работая на одну ставку врача, это сделать трудно.
Мой авторитет в глазах родни рос постепенно. Однажды моя тетка Нина, та самая, что жила в доме бабушки с дедушкой, получив свою квартиру, и заведя дачу, на ней получила очень неприятную травму. Небольшая табуреточка, на которую она встала, перевернулась, она села и одна ножка табуретки попала ей в промежность. Это вообще неблагоприятная зона, а тут еще грязная, в земле, ножка. В больнице, куда её госпитализировали, не обещали ничего хорошего. Когда её дочери, Лариса и Ира, позвонили мне и сообщили о травме матери и сказали о перспективах выздоровления, я предложил им выписать мать из городской больницы № 3, где она лежала, и привезти в нашу, 11-ю. У нас был хирург, которого я считал лучшим в крае по лечению гнойных заболеваний, Леонид Жестков. Переговорил с ним, и он согласился лечить мою тетку. И ведь вылечил, за что Нина была благодарна и ему, и мне, который подсказал хорошего врача и договорился с ним.
Не меньше Нины радовалась за такой исход лечения и моя мама. Она, как я уже писал, была старшей и по доброте душевной была тем объединяющим звеном, которых скрепляла всех родственников независимо, где они жили. Конечно, и ей, и моему отцу было приятно, что их старшего сына выделяют и он все выше поднимается по карьерной лестнице. Помню, когда меня в сентябре 1977 года избрали парторгом больницы, и я после собрания разговаривал с отцом, коммунистом с многолетним стажем, бывшим директором школы, избиравшегося в райком партии, спросил его совета, как и с чего начинать, он дал мне несколько ценных советов. А потом, уже ночью, когда я вышел на кухню попить, услышал разговор родителей по поводу моего избрания парторгом крупной больницы. Мама волновалась, справлюсь ли я, на что отец ответил, что у меня голова на плечах, а не кочан капусты, и он считает, что избрание парторгом крупной парторганизации это не только оказание доверия, но и оценка моей предыдущей деятельности.
Когда я уже хорошо зарекомендовал себя и как врач, и как парторг, меня пригласили на должность главного врача другой большой больницы, посулив дать квартиру, ведь моя семья жила в кооперативной квартире родителей вместе с ними, семь человек на 27 кв. метрах полезной лощади. Узнав об этом, мой главный врач Людмила Николаевна Яковлева пошла первому секретарю райкома партии Мещерякову с просьбой о выделении нужному больнице специалисту квартиры, и тот пошел навстречу. Вначале я получил двухкомнатную квартиру в «хрущевке», в доме после капитального ремонта, а потом мне дали нормальную для моей семьи трехкомнатную квартиру в кирпичном доме, в которой наша семья прожила 24 года. Родственники поняли, что меня ценят на работе, коль выделили жилье.
Сказать, что моя родня часто обращалась ко мне с просьбами помочь в лечении или обследовании, я не могу. Но если обращались, я всегда помогал. Поэтому они знали о моем карьерном росте. Что стал вначале главным рентгенологом города Хабаровска, потом главным рентгенологом края. Именно в это время случилась трагедия с мои отцом.
В субботу, нерабочий день, он шел за заседания парткома объединения «Дальгеология», где после выхода на пенсию работал в музее уже несколько лет. Его, как принципиального и с большим стажем коммуниста, избрали заместителем секретаря парткома. Был февраль, на улицах скользко. Отец поспешил к автобусу, поскользнулся и упал навзничь. Случился перелом шейного отдела позвоночника и паралич всех конечностей. Когда я прибежал в больницу, куда его увезла скорая, его как раз после осмотра врача направили на рентген. Рентген-лаборант, не зная меня в лицо, после того, как я завез каталку с отцом в кабинет, стала выгонять меня, на что отец с некоторой усмешкой сказал, что я её начальник и так поступать с начальством нельзя. На самом деле она поступала правильно, посторонних не должно быть в кабинете при обследовании.
Когда снимок был готов, я посмотрел его еще мокрым, и мне стало понятно, что у отца очень серьезная травма. Он пролежал в больнице почти полгода, и мы с мамой и братом сделали все возможное, чтобы у него не развились пролежни, но сдавление спинного мозга устранить без операции было невозможно. А она была очень рискованной. Незадолго до кончины моего отца приехал в командировку в Хабаровск мамин брат Виктор, ставший уже заведующим отделом ЦК КПСС. Он нашел время, чтобы навестить отца, которого очень уважал. Перед этим он поинтересовался у руководства крайздравотдела, как работает главный рентгенолог Щербаков, и те дали моей работе высокую оценку. И при посещении отца дядя Витя об этом сказал ему. И когда я вечером был у него, отец с нескрываемым удовольствием сказал, как мою работу оценивает начальство. Не скрою, и мне был приятно это услышать, но еще больше, что о моей работе знает и родня, и мой отец, которого я любил и уважал.
Как-то я поехал на курсы повышения квалификации в Ленинград, где в это время уже проходил службу в качестве военного представителя на судостроительном заводе Володя. Он пригласил меня вместе пообедать в одном небольшом ресторане рядом с Гостиным двором. Когда мы обедали, он сказал, что рад за меня, как складывается у меня служебная карьера, рад, что я уже главный специалист по своей профессии в крае.
Прошло еще несколько лет, я уже работал первым заместителем заведующего отделом здравоохранения крайисполкома, т.е. был вторым лицом в иерархии здравоохранения края. Совершенно неожиданно ко мне в кабинет позвонила тетя Лиза, мать Тани и Наташи. Она мне сказала, что Таня лежит в краевой больнице и врачи не могут ей поставить диагноз. Просила помочь. Я пообещал это сделать и как только в работе появилась пауза, поехал в краевую больницу. От тети знал, что Татьяна лежит в урологическом отделении. Когда зашел в её палату, увидел, что её осматривает доцент из терапии. Чтобы не терять времени, я пошел в знакомый рентгенкабинет, так как тетка сказала, что накануне Татьяне делали рентгеновское исследование. Попросил показать снимки, и сразу понял, что у моей кузины огромное образование в забрюшинном пространстве, которое оттесняет почку, печень, желудок. Таких больных я встречал во время работы в 11-й больнице. Учитывая клинику, скорее всего, это киста.
Пользуясь свои служебным положением, вызвал в ординаторскую рентгенкабинета заведующего урологическим отделением и высказал свое предположение, и какие исследования для уточнения диагноза следует провести. Потом пошел в палату к Татьяне, которую уже перестал смотреть доцент. И на салфетке ручкой нарисовал, что за болячка у Тани, которую не могут распознать врачи краевой больницы. Моё предположение подтвердилось, была огромная 3-х литровая киста забрюшинного пространства. Доцентом-хирургом Александром Павловичем Панюшкиным была сделана операция. Удалить кисту было невозможно, Панюшкин подшил её к петле тонкой кишки, куда содержимое кисты и вытекало. Киста спала, все органы встали на место. А так как тетя Лиза в семье Пастернаков была авторитетной, то вся родня узнала, какой я хороший врач-диагност. А мой рисунок на салфетке Таня хранила как дорогую реликвию.
Этот случай с Татьяной был весьма редким, и его показали на заседании краевого научного общества хирургов. Когда Панюшкин рассказал о лечении, предоставили слово самой Татьяне. И она сказала, что правильный диагноз смог поставить её кузен, т.е. я. Я присутствовал на этом заседании научного общества хирургов по просьбе Татьяны. И об этом тоже узнали мои родственники.
Помог я тете Нине получить квалифицированную помощь, когда у неё обнаружили рак молочной железы. Её лечил заведующий онкологическим диспансером Владимир Матвеевич Киндялов, и продлил жизнь тети больше, чем на семь лет.
А последний, или как сейчас принято говорить, крайний, случай, когда я помог родственнику, закончился не так благополучно. Тот самый хирург Леонид Жестков, который вылечил мою тетю Нину, стал к этому времени уже заведующим хирургического отделения 11-й больницы, позвонил мне, и попросил, чтобы я оказал свое влияние на бывшего мужа Нины Анатолия, который по пьянке отморозил ноги. Началась гангрена, требовалась операция, от которой он категорически отказывался. Ампутация в конце концов была сделана, но уже поздно, интоксикация привела к смерти. Так что не всегда мои усилия приводили к выздоровлению.
Но моя медицинская специальность имела еще одну сторону. Именно мне пришлось забирать из морга тела моей бабушки, потом дедушки, отца и мамы. Выполнение этой миссии было весьма тяжело в психологическом плане, и как это повлияло на мое сердце, я не могу сказать.
Так что я думаю, что мои многочисленные родственники правильно оценивали меня как человека и специалиста. А то, что семья большая, видно на фотографии. И это только половина родственников, на ней нет родни по линии Щербаковых. Я на пенсии занялся составление генеалогического древа, и нашел 1113 человек, которые входят в него, на пять поколений старше моего поколения, и на три младше. И почти у половины есть их фотографии.
Но не только родня, но и мои коллеги и начальство высоко оценивали мою деятельность. Я имею две высших категории врача, одну по рентгенологии, вторую по организации здравоохранения и социальной гигиене. Избирался членом правлений краевого и республиканского научных обществ рентгенологов. Так что я успел неплохо себя зарекомендовать в отечественном здравоохранении на региональном уровне.
Сравнивая наши отношения между родственниками в 50-70-е годы и сейчас, вижу, как они изменились и, по-моему, не в лучшую сторону. К сожалению, носители старых семейных традиций ушли в мир иной, я по пальцам одной руки могу перечислить ныне живущих с той фотографии, которая на заставке. Да и мы практически не общаемся, у всех своя жизнь, свои проблемы, свои интересы. Да и жить ныне пенсионерам в России сложно, это скорее не жизнь, а выживание. Мне лично обидно, что моя работа по составлению генеалогического древа практически не интересует моих родственников, за редким исключением. Видимо, не зря о нас говорят на западе «Иваны, не помнящая родства». Но уж такие мы, Щербаковы, Пастернаки, Прохорихины, Мартыновы и другие многочисленные фамилии родни в нашем древе.