ЧАСТЬ 1. НАЧАЛО ПЕРЕВОРОТА
ГЛАВА 3. ПОСЛЕДНИЕ ИЗ КОМСОМОЛА
1
Так что же теперь делать с Омельяненко? А ничего.
Отвечать на насмешки надо так же, как и на все другие издевательства, тем более, когда иного выхода нет. Жизнь в лицее потекла своим чередом. На первом же комсомольском собрании с легкой руки преподавателей комсоргом была избрана Варя Зиманина. А старостой - Руфь Швец. Варя была предметом восхищения для преподавателей. На родительском собрании Алла Борисовна взахлеб восхищалась её нарядами, а преподаватель психологии, глядя на неё, при всех выразила мысль, что только в семье потомственной интеллигенции может сформироваться истинно интеллигентная личность. Вообще, психолог неприятно поразила Нату, задав на первом занятии сочинение на тему «Моя социальная роль в группе». На первом курсе, когда все только начинается, это выглядело провокацией. А группа распалась на небольшие части(группировки). Варя и Руфь составляли одну из них. К ним примкнули двое из параллельной группы. Маша, которую звали «кровь с творогом», и красивая, точно ангел, Леночка, прекрасно игравшая на фортепьяно. Это были соседки Руфи по комнате в общежитии. Общим у них оказалось то, что они были хорошо образованы, а родители их работали в администрациях местных городишек. Ни одно классное мероприятие, порученное старосте и комсоргу, не обходилось без Маши и Леночки.
Другая группа - шестеро «общежитских» девчонок. Двое из них - с Украины, остальные - из местных деревень. Ната частенько захаживала к ним в гости и приводила к себе домой, отношения были весьма теплые, но интересы были слишком разными. Девчонки курили, пили бражку и жутко матерились. Но, к их чести, ни одна даже не предложила ей выпить или закурить. Они были добры и никогда ни над кем не смеялись. В общежитии звучали песни под гитару, много было интересного в студенческом фольклоре. Песни были насквозь пронизаны живым юмором.
Мальчики из общежития тоже держались отдельной группой. Это были скромные, целеустремлённые ребята, не получившие в деревне подготовки. Теперь они пытались упорным трудом получить упущенное. Городских мальчиков было четверо, но каких! Один из них - уже известный Омельяненко, двое других- гибкие и безвольные, его адъютанты, различавшиеся лишь ростом, Пашка - высокий, Илья - низкий. Они ходили за Омельяненко следом, повторяя, как зеркало, его движения и, как эхо, его слова. И ещё - Димон, широкоплечий, черноволосый, с бритыми висками и злобным взглядом узковатых глаз. Он был сыном художника, прекрасно владел карандашом и вообще не владел красками.
Дима всегда носил альбом с портретом Гитлера и нацистской символикой. Этим же понемногу увлекся и Омельяненко, который в последнее время стал часто приводить в лицей судимых «гостей», сея страх среди общежитских парней и подавляя их личности.
Но самая многочисленная группировка собралась вокруг Риты Комиссаренко. Была около нее подружка по ДХШ, пронзительная Нечипорук, уже успевшая прославиться как невероятная сплетница. У кого вчера пол не вымели, где не так чай подали - все попадало к Нечипорук на язык. А ещё она любила обсуждать темы секса и проституции, выплеснувшиеся в то время, как грязь, в средства массовой информации. Комиссаренко поддерживала эту тему лишь в той мере, в какой это входило в её планы и было востребовано. Постепенно раздражительная Нечипорук удалялась от товарища Риты, а её место начинала занимать Инна Чегодаева из Самарканда. Жила она не в «общаге», а в пригороде, у бабушки, и вполне считалась «городской». Первое время Ната вообще не заметила бы Инну, не отличавшуюся ни красотой, ни талантом, ни интеллектуальным уровнем, если бы её голова постоянно не лежала на плече у Ритки. Всегда на небольшом расстоянии стояла осторожная пухленькая Тиночка Семенихина, шатенка с роскошными длинными волосами. Она была медлительна и часто сама о себе говорила: «Ну я же флегматик. Я всегда много думаю, прежде чем что-то сделать. И вообще, мне все трудно дается». Тихонькая рыженькая Лера Смышляева всегда молча слушала, не спуская глаз с товарища Риты, боясь упустить каждое её слово. Известная в городе спортсменка Наташа Белова со своей подружкой всегда присутствовали и всегда молчали. Они приходили рано, усаживались у высокого готического окна, украшенного витражом, являвшимся дипломной работой выпускников прошлых лет.
2
Утром после родительского собрания, на котором хвалили Вареньку Зиманину за вкус в одежде, придя в лицей, ещё издали Ната услышала взволнованный голос Ритки:
- Да, были у нас в «художке» детки начальников, партийных работников, одетые, как куколки, жили на всём готовеньком. И всё-всё им легко давалось. Выставку персональную - пожалуйста! Комсоргом, конечно же, Вареньку! А тут попробуй, соблюди вкус в одежде! Папа умер, когда мне одиннадцать было. Мама учительница, нас у нее двое. Брат в институте учится в чужом городе. Да, девушка должна быть модной, должна! Должна!
Голос Ритки почти всхлипывал:
- А что это такое? - Ритка эффектно забросила ногу на ногу, показывая старый, видимо, доставшийся от матери сапог.
- Это что, сапоги?
Челка её снова упала на глаз.
- Ненавижу! Ненавижу тех, кому от папеньки с маменькой все достается!
Любимыми словами Ритки были «ненавижу» и «обожаю». Ими она давала оценку почти всем в мире вещам.
Да… Монолог был уж очень силён. Ната не знала, что и думать. Уж она-то и так, как Ритка, не была одета, но в чем виновата Варя?
А на следующей перемене монолог Ритки вдруг принял совсем иной оборот, абсолютно обескуражив Нату. Товарищ Рита, гордо вскинув головку, говорила о «Молодой гвардии». Все сокровенное, святое, все то, что она вспоминала в трудные минуты своей жизни и знала наизусть, Рита красиво, захватывающе рассказывала притихшим девочкам.
- А ещё я в «художке» о них композицию делала карандашом. Сцену в камере. В центре - Ульяна. Кулаки сжаты, босые ноги на каменном полу.
Прозвенел звонок, все шли на очередную пару, а Ната вспоминала свои композиции о Зое, о Жанне д’Арк. Думала и том, что, кажется, есть общее между ней и товарищем Ритой. Кажется… Но почему Рита так далека от нее? Может, Ната недостойна? А, может, общего и нет вовсе?
Вот опять около Комиссаренко толпа. Что же там обсуждают? Ната села на свободное место.
- Ой, что я только с собой не делала! - с чувством восклицала товарищ Рита. -Руки спичками жгла, жгучек на спор со смородины снимала, а ещё в «пароль» играли… Приходилось? Ну вот, сама игра, конечно, глупая, но никогда же на ум не приходило выдать этот самый пароль!
Играла ли Ната в эту игру, заключала ли подобные пари? Да, конечно же. Они естественны для подростка. Только мама никогда этого не одобряла, называла глупостью, и в 15 лет Ната стеснялась вот так рассказывать при всех о своих детских попытках доказать, что она не «слабак». Впрочем, все военные игры и споры имели место во время отдыха на Украине, в деревне, на курорте. Лет с девяти-десяти дети Шанхайчика, вообще не играли в войну, а тупо слушали магнитофон и травили пошленькие анекдотики.
Что до острых ощущений, так их искать не приходилось. Приключения случались по принципу: «Здрасте, страсти-мордасти, мы вас не ждали, а вы к нам припёрлись!»
Вдруг чьи-то холодные пальцы сжали плечо задумавшейся Наты. Она подняла голову и увидела ухмыляющуюся рожу Омельяненко, дышащую табачным дымом и перегаром.
- Здравствуй, Аленушка! Привет тебе от Храповых. Мы тут у них новоселье справляли. Квартальчика за два от лицея, квартирку дали как многодетной семье. Ну и в Шанхайчике дом остался. Так что ты теперь везде с Кешей, Гошей и Зегой встретиться можешь. Не хочешь? Лицеистка теперь! А что же ты молчишь? Презираешь меня, мразь такую! Конечно! Ах, да я же ещё и пьян! Ну и молчи себе! Зато я буду рассказывать! Девчонки, слушайте! Меня сейчас у входа её одноклассник Эдик дожидается. Кеши здесь нет, но Эдик может подтвердить, что её Алёнушкой звали. Она там каждый день получала.
- Ты что мелешь, гад, у тебя белая горячка или алкогольный психоз?
- Спокойно, Аленушка, спокойно. Неужто наглости хватит отрицать, что в Шанхайчике ты Чучело местное. Да, здесь, конечно, морду никому не бьют. Институт благородных девиц, и только! Ну, погоди, скоро мы всех возьмем…
Омельяненко достал из сумки общую тетрадь в красной обложке.
Кусочек дерматина был вырезан, и на белом кружочке чернела свастика.
- Ты видела! Мы придем и заберем тебя в гестапо, Аленушка!
- Пошёл вон, подонок!
- Я знаю, что я — подонок! Да ладно, пойду-ка я лучше подобру-поздорову!
- Так ты что ж, поставить себя в школе не смогла? - презрительно бросила Ритка. - Меня в школе уважали!
- Школы, Рита, разные бывают. Моя на окраине. Там учителей матом покрывали. Ты пойми, я же там выстояла, осталась собой.
- Ты себя не поставила. Это слабость!
- А «Чучело» ты смотрела? Лена Бессольцева, по-твоему, тоже слабая?
- Она наивная, не поставила себя. Не знаю, конечно… но меня никто никогда не унижал! Я самолюбивая!
- А как же насчёт его тетрадки со свастикой и Гитлером в ней?
- Да это же несерьёзно!
- Несерьёзно! Ты так горячо о войне рассказываешь, а рядом - неонацисты. Вспомни, как он вчера истерично кричал, что евреев уничтожать надо. Это тоже несерьёзно?
- Ну, Натка, ты прямо как пионерка. Не настоящая взрослая комсомолка, а пионерка-патриотка. Салют, и вперёд!
И Рита презрительно отвернулась.
3
Ната уходила домой подавленной. «Неужто в Риткиных словах есть правда? Ну это мы ещё посмотрим, кто слабый!» Когда Ната говорила о своей школе на окраине, она и подумать не могла, что Рита училась в одной из лучших школ города, ставшей в будущем гимназией. Даже Варя Зиманина окончила школу в рабочем районе, так как её семья жила рядом с заводом, которым руководил отец.
Учеба в лицее была серьезной и интересной. Здесь можно было получить хорошую подготовку как художнику, глубоко изучить гуманитарные предметы, которые в школе давались намного слабее. Да, ребята здесь были сильные, не то, что в Шанхайчике. Руфь писала такие красивые сочинения и никогда не пользовалась материалом! Она училась в какой-то закрытой школе маленького городка с детьми работников администрации. Прекрасно излагала свои мысли и Варя. Нате так трудно было отойти от копирования чужих мыслей из материала, хотя она, ещё учась в школе, занимала по городу первое место за сочинение «Мой край». Она не списывала, роль играла необычная память. Но разве обманешь Валентину Дмитриевну? И Ната училась всему: писать, мыслить, конспектировать. А как чудесно велась история! Ната слушала, затаив дыхание. Учить не приходилось. Раз проглядев умные лекции, Ната уверенно и доказательно отвечала, вызывая восторг преподавателей. Постоянно везде рисовала: дома, в гостях, в мастерских на «до;пах». «До;пами» называли занятия после уроков. Всегда для лицеистов доступны были ключи от мастерских. Несмотря на неоднозначное отношение к преподавателю, Ната глубоко интересовалась психологией. Кто есть я? Кто вокруг меня? Вот проходят тему «Темперамент». Всегда спокойная в стенах лицея, Ната подошла к Инессе Владимировне.
- А что бы вы сказали о моем темпераменте?
- Ты типичный флегматик. Тут о другом и речи быть не может.
Никто не называл Нату флегматиком. «Конечно, лучше бы сангвиником, но флегматиком тоже не плохо! Сильный, уравновешенный. Эти слова чего-то стоят!» Не хотелось, чтобы в ней разглядели черты меланхолического темперамента, что сочтут за слабость. Дома в тот вечер гостила Марго с мужем Игорем. Она постоянно намекала Нате, что в ней много меланхолика. Это казалось обидным. Что же она теперь скажет?
Супруги преподавали в институте и много интересного могли дать по предметам. Игорь вёл историю, но был чрезвычайно способен по точным наукам, помогал по физике.
Психологию они знали оба. Ответ Марго «холерически-меланхолический» показался Нате приговором. Но сегодня Марго была добрая и долго рассказывала о том, что тип нервной системы не есть характер, а воля может быть у всех. Притом Марго привела примеры тех с чертами меланхолического темперамента, кто был для Наты святым. Игорь обещал принести тест Айзенка, где долю каждого темперамента можно узнать в процентах. Ната любила умные беседы с Игорем, но часто спорила с ним о политике. Со многими спорила она в это «смутное» время. Тогда ещё не вполне ясно было, на что направлена перестройка, но поток грязи в прессе лился на идеи равенства, социализма, на имена тех, кто, не жалея жизней, боролся за счастье своего народа.
Душа Наты слишком остро воспринимала подмену ценностей, и девочка защищала свои убеждения перед всеми, кто смел на них посягнуть.
Она вела тяжелые, изматывающие споры с Марком, который вдруг стал приезжать из Владивостока.
Ната познакомилась с ним на курорте в 13 лет. Они были одногодками. Ещё тогда Марк глядел на нее влюбленными глазами, а Ната вовсе не замечала этого, её мысли были где-то далеко. Политика шла рядом со взглядом на мир, и спор о государственном устройстве был часто рядом со спором о модернизме и авангарде, о картинах Малевича и фильмах Тарковского.
В лицее подобные темы любила обсуждать Руфь. Варя тоже участвовала в дискуссиях, но была мягче в суждениях.
Задание о темпераменте горячо обсуждалось на следующий день в компании Ритки.
- Я типичный холерик, - выступала Рита, человек настроения. - Есть вдохновение - пишу. Нет - пропади всё пропадом! Я вспыльчивая, но не злопамятная.
Холериком себя считала и Чегодаева, что было почти правдой, им она была не на сто процентов. Ната училась давать более полные характеристики, исследовать тонко. Она знала, что в чистом виде типы темпераментов встречаются редко, ждала с нетерпением от Игоря новых тестов и учебников. А про себя ре-шила карты не раскрывать. Ведь Ритка потом все переворачивает. И сдала работу, проанализировав тип своего темперамента как флегматический. Все согласились:
- Да ты действительно флегматик, хладнокровно идущий к цели. Цель твоя - учёба, а от товарищей ты далека, - со вздохом произнесла Комиссаренко.
А комсорг со старостой стали думать о выполнении своего долга. Компания у них была творческая. И первое, что они сделали, - привели на классный час экзотическую фигуру перестройки, их однокурсника Димона. Да не просто привели. Обвешанный цепями, страшный, с гребнем и бритыми висками, Димон целый час рассказывал о металлическом роке, включая запись непонятной, очень громкой и лязгающей музыки.
Потом был объявлен классный час, посвящённый Владимиру Высоцкому. Его проводила Руфь с девочками из своей комнаты. Интересно было. Сколько записей! Только Комиссаренко и её компания не пришли, а это больше половины девочек. Да и парни разбрелись куда-то. Поздно вернулась тогда Ната домой. Руфь рассказывала много невероятного, нового и таинственного. Её родители работали в администрации маленького городишки, но сведения получали ого-го. Руфь говорила про какого-то Ельцина, которого сняли за то, что он выступил против Горбачева. «Да, от политики Горбачёва отдаёт предательством, - думала Ната, - но кто такой этот Ельцин?»
В честность и искренность Руфи она верила все меньше. А Руфь вечно пыталась представить Нату как нечто неполноценное. Ну совсем как Марго!
«Ты, Наташка, вообще такой человек, что всерьёз тебя воспринимать невозможно». И всё же девушка частенько находилась среди них. Любила слушать фортепьянную игру Лены, Варины романсы под гитару, оперные партии Руфи. Руфь обладала редким голосом и совсем слабыми данными в изобразительном искусстве. На вопросы удивленных однокурсников отвечала, что искать успеха в музыке, всё равно что биться голо-вой об стену. Здесь всегда обсуждали новинки литературы, которые Ната потом доставала через Марго и Игоря, хотя не всё в этих новинках она воспринимала положительно.
Кругом кричали о поднятии престижа депутата. «Ленин выдвинул лозунг: “Вся власть Советам!” Его извратили. Власть много лет была в руках партии! Мы не отрицаем главенствующей, направляющей роли нашей партии…» Куда они клонят? Недостатков было много. Но все больше сердце Наты сжималось от предчувствия: а вдруг это не перестройка, неумный и всесторонний взгляд на достоинства и недостатки того, что у нас было, а гнусное и подлое предательство?
Вот седьмое ноября. Кругом лозунги: «Вся власть Советам!» Значки с этими лозунгами. Все с этими значками, красными бантиками: и Ната, которой это близко и дорого, и Руфь, которая вчера на всех переменах только и делала, что пыталась доказать преимущество капиталистического строя.
4
Холодный ветер дул с Амура, швыряя в лицо мокрый снег. Ритка стояла без головного убора, ветер развевал её стриженные по моде волосы чуть выше плеч и длинную чёлку. Её шею обвивал хвост чернобурки, который очень сочетался с сереньким пальто и шёл ей к лицу, подчёркивая романтический облик.
Обсуждали вчерашний телефильм о делегатах первого съезда. Нате не удалось его посмотреть, но, судя по поднятой девочками проблеме, фильм этот выглядел новым. Ритка описывала юную девушку, кажется, вынужденную заниматься проституцией.
- Вот идёт она по улице… в одежде, конечно, все выделено: грудь, талия, ножки почти голые, туфельки на каблучках. Обыватели косо смотрят, презирают. Дворник, горничная из борделя - в платке, «крестушка» такая! Полицейский плюется. Чего плюется? Завидно? Женщина женщиной должна быть, а не «крестушкой»! Ненавижу таких!
И Комиссаренко вдруг посмотрела в сторону Наты. Чего ради? Не было у Наты возможности одеться. Так из того, что родственники отдавали, они с мамой всегда старались со вкусом подобрать, чтоб сочеталось.
Сленговое слово «крестушка» использовалось в значении «крестьянка».
Тоже как-то не по-советски.
Но Комиссаренко ничего не сказала в её адрес и продолжала повествование:
- Схватили их белогвардейцы, и некого на съезд отправить. А надо, чтобы хоть один добрался… Белогвардейцы все спрашивают: «Кто здесь делегат?» Вышла тогда она: «Я делегатка!» А перед тем, как на расстрел их повели, разуться заставили, и среди грубых солдатских сапог стояли женские изящные туфельки на каблучках… Был такой кадр крупным планом… Понимаете, девочки?
Долго все молчали. Потом Ната спросила, как фильм называется, очень уж посмотреть хотелось, но Ритка ответила:
- Иди ты!
И никто так и не сказал.
5
Кончился первый семестр, и выделились четверо лучших с одинаковым количеством четвёрок, которое здесь допускалось для красного диплома. Ната, Варя, Рита и Тиночка Семенихина. Руфь имела безнадёжные тройки по рисунку и живописи, что помешало ей выйти в отличницы. Слабым местом Наты оставался рисунок, которому мешали паралитические движения, но она находила всякие методы, чтобы глубоко изучить форму и тон, обходя жестокую природу. И её работы выглядели вовсе неплохо. Акварели дышали жизнью. Цвета были насыщенны, но при этом не терялась прозрачность. Стиль Наты был наиболее реалистичен. Варины работы сохраняли тонкий декоративный стиль, сложившийся ещё в ДХШ. Акварели Ритки были прозрачны и свежи. Она не любила ни в чём долго копаться, и преподаватели часто упрекали её за отсутствие глубины.
Но этюды получались красивыми и эффектными, как сама Ритка. А вот работы Тиночки были на уровень послабее. Старательно выведенные, как будто детской рукой, они несли в себе множество ошибок и часто выглядели не творческими работами, а наглядными пособиями для детского сада. Но Тиночка так старалась…
Шла перестройка, менялись ценности, ничто не стояло на месте. И жизнь лицея неслась полным ходом. Варя и Руфь обсуждали Рыбакова и Солженицына, а вокруг Ритки часто анализировали программные произведения по литературе. Предмет этот давался шикарно. Обсуждали тему героизма подлинного и показного, связанную в романе Толстого с образом Долохова. Ритка долго что-то красиво говорила. Осмелевшая Тиночка несколько раз сравнивала себя с Пьером Безуховым. Как-то вовремя очередного такого сравнения Комиссаренко прорвало:
- Слушай, замолчи! Тебе до Пьера Безухова как до луны пешком! Девочки, как меня раздражает эта зубрилка! Вся такая правильная, аккуратненькая, ну Мальвинка, и только! Ненавижу!
А Чегодаева всё также лежала на плече Ритки. Она не умела так красиво говорить, но иногда заявляла о себе. Как-то просунулся на лекции в дверь страшненький взъерошенный Перец из параллельной группы, очень похожий на Димона. Покривлялся минуту. Что тут с Инной стало! Покраснела, встрепенулась, вскочила, как закричала:
- Ты подонок!
- Я подонок! Ха-ха-ха!
Дверь захлопнулась, потом снова открылась:
- Все слышали: я по-до-нок.
- Тише, тише, - Ритка гладила подругу, — нельзя так, глупо. Могут голову ни за что оторвать.
- Я вспыльчивая, холерик ведь.
Но она никогда не набрасывалась на подобных личностей из своей группы. А ещё Инна лучше всех танцевала. Внешне серая, она вдруг ярко, вызывающе красилась, обвешивалась экстравагантной бижутерией и выделывала такие фигуры, что все смотрели на нее как завороженные.
Как-то девчонки собрались после занятий. Рассказчиком на этот раз была Инна Чегодаева. Рассказ вёлся о том, как бил и гонял их с матерью пьяный отец.
- Я вошла в дом ночью, думала, все спят, а он меня за волосы схватил и по лицу. Ты, кричит, шлюха! У меня утром всё лицо было синее, а папка плакал и прощения просил, говорил, что с мамкой перепутал.
Инна пыталась придать своим холодным глазам страдающее выражение, но они оставались глазами волчицы.
- А я всё равно папку люблю больше, чем мамку, - вдруг неожиданно заявила она, — у меня душа такая.
Девчонки смотрели с сочувствием. А Ритка гордо вскинула головку:
- Меня никто никогда так не унижал. Отец один раз в жизни ударил ремнём. Я ушла тогда из дома. Я самолюбивая!
Потом было несколько разговоров на злободневные темы: о наркоманах, проститутках и прочем.
Ната отвлеклась. И вдруг увидела, что спортсменка Белова с медвежьей силой сжимает всем поочередно руки, комментируя: «Видно, конечно, как у всех, но не слабо». Ната увидела перекошенное лицо Инны. На этот раз её выражение было действительно жалобным:
- Ну не могу скрыть. У меня душа живая!
Ната несколько минут колебалась. В пятнадцать лет ввязываться в детский спор! Потом протянула Беловой руку. На лице Ритки отразилось неудовольствие. Она вовсе не хотела участия Наты в этой игре, как, возможно, и во многом другом…
- Ничего себе! По ней ничего не видно!
- Да, девочки, «психологичка» же говорила, что она флегматик. Хладнокровная, её ничего не колышет, кроме учёбы, - злобно выдавила Чегодаева.
Ната в общем-то и не ждала уже особого признания, но тут заговорили о новых фильмах, и она вспомнила, как вчера с таким трудом попала на киноклуб. Она первая в группе посмотрела фильм «Плюмбум, или Опасная игра». Другие видели лишь отрывки.
- Ритка, а я вчера на «Плюмбуме» была.
- А я не желаю смотреть этот протокольный фильм.
- Почему же? Ведь там как раз те проблемы подняты, что вам покоя не дают!
- Ненавижу! Ну везде ты права! Ну на всё, на всё у тебя готов ответ!
Ритка топнула ногой и спрятала лицо в чернобурку.
Тут послышались всхлипывания стоявшей на некотором расстоянии Тиночки Семенихиной.
- Ты что? - спросила подскочившая Ната.
- Уйди! Я бы на твоём месте лучше помолчала. Ритка такой человек…
Тяжело Ната переживала этот день, долго говорила с мамой. И с тех пор не пыталась больше заговорить с Риткой Комиссаренко. Она молча выслушивала издевательства Омельяненко, жадно ловила каждое слово на лекциях, упорно занималась рисунком и живописью.
6
В группе росло недовольство Варенькой Зиманиной.
- Ну что ты за комсорг? - кричала Чегодаева. - Что ты делаешь для других? Живёте с Руфью сами по себе.
А тут ещё Руфь запачкалась в какой-то денежной сделке, сильно задев Варенькину душу с её понятиями чести и порядочности. Хоть они и дружили по-прежнему, но отчуждённость закрадывалась незаметно. Как-тона собрании Варя сказала:
- Недовольны моей работой? Были у нас классные часы, вы не пришли. Предлагайте, я поведу вас.
- Нет, это ты веди, мы ждём.
- Куда вести?
Тогда встала Ната:
- Я тут дело хочу предложить, такое простое. Мы все художники. Творческая интеллигенция. А мат звучит, как у сапожников. Давайте будем бороться за то, чтобы наш лицей стал заведением высокой культуры. И начнём с нашей группы.
Сперва раздались редкие смешки, потом какой-то гул.
- Ну я же говорила, ты как пионерка, - сказала Ритка.
- Да, русский человек всегда матерился и будет материться, - вдруг сказала Варя. Она иногда пропускала в своей речи… мат, будто манерничая. - Да мой отец и то матерился! Да ещё как!
Вот это да! Представительный Сергей Иванович, такой солидный, в каракулевой шапочке, как у Брежнева. Ната так часто видела его по телевизору! Своими ушами она это слышит?
- Ну нравятся вам маты, что ж… И всё же это гадко.
Ната села.
- Ну что, Варенька, предложений нет?
- Я снимаю свою кандидатуру! Выбирайте другого комсорга!
Результат был неожиданным: комсоргом выбрали Инну Чегодаеву, а Ритку лишь старостой. Конечно, Ритка держалась изо всех сил, старалась скрыть своё недовольство.
На следующий день по группе ходили принесённые Риткой листы о «Молодой гвардии», отпечатанные на машинке. Они были полны шокирующих подробностей о казнях и пытках, которые не печатались ранее по этическим соображениям.
- Видите, девочки, наше поколение уже совсем другое. Мы все напичканы разной химией, воздух отравлен, отравлены наши организмы. Здоровье у всех слабое, а от здоровья многое зависит… В наше время вряд ли кто выдержал бы…
Ната сидела поодаль и молчала. Ритка несла явную чушь. Хотелось крикнуть: «Не организмы отравлены, души!» Да кто её услышит! От здоровья зависит? А как Овод, как же Павка Корчагин?
Да, Риту надо поменьше слушать. И так вся информация из колеи выбивает. Вот на истории рассказывали о том, как Ленин добивался большевизации Советов. А что с Советами делают сейчас? Наоборот, их стараются наполнить буржуазными эле-ментами. Это обновление социалистического строя? Ната много раз задавала эти вопросы любимым преподавателям. И многие разделили её боль. А «передовая» Руфь спорила с такими преподавателями, пыталась доказать, что те из «поколения отцов» и им пора на пенсию. Ната спорила и с Руфью, и с вновь приезжавшим Марком. Марк говорил, что спор - это нормально, что в споре рождается истина, а Ната думала о том, что никогда не сможет полюбить его.
И ведь когда-нибудь придет время открыто сказать об этом. О, боже! Ведь он умный, порядочный. Он не говорит о любви, но видно же, что любит. Полюбить за доброту? А убеждения? Она никогда, никогда не сможет от них отказаться. Причём здесь отравленный воздух? Когда в седьмом классе Ната писала сочинение по «Молодой гвардии», одной из главных причин стойкости молодогвардейцев она называла идейную убеждённость. Высокие слова? Но разве можно вдруг предать перед разверзшейся черной бездной или, может, ради жизненных удобств, денег, карьеры? Взять и поверить тем, кто отнимает у тебя всё? Родину, идеалы и даже твои гражданские права! Всё чаще говорили тогда о платном образовании, медицине. И Марк пытался доказать, что это справедливо. Каким жалким он ей тогда казался!
7
По итогам второго семестра Ната оказалась первой по учебе. У нее была единственная четвёрка по физкультуре. В тот же день Ритка выступала:
- Ненавижу отличников! Учиться надо так: пять - два, пять - два! Вот я — человек настроения.
Нату вызвал секретарь комсомольской организации лицея:
- У меня к тебе разговор. Ведь одна-единственная четвёрка. А если взять и поднатужиться…
- У меня была родовая травма. Я тренируюсь каждый день. Даже четвёрка мне многого стоит.
- А, может, справку достать?
Ната задумалась. Физкультура всегда доставляла ей много проблем. Например, сдаёт она прыжок в длину. Дотягивая до четвёрочной отметки, судорожным движением режет воздух. Движения рук и ног несогласованны. Компания Омельяненко просто катается от смеха. «Зачем ты прыгаешь? Это же смешно. Лучше тройку иметь», - учит её Тиночка. Рыхлая, неуклюжая Тиночка сдавала нормы хуже Наты, но ей никогда не ставили тройку.
Оставалось немного до пленэра. И тут преподаватель психологии собрала на новый эксперимент. Раздала листочки. «Напишите. Вопрос первый: с кем я бы пошёл в разведку? Вопрос второй: с кем бы я не пошёл в разведку? И почему? Указывать можно фамилии только из своей группы».
Чегодаева бросила на Нату злой взгляд, после которого упало сердце.
На следующий день Алла Борисовна, преподававшая педагогику, сообщила неутешительный результат:
- Тебе надо подумать о своих отношениях с товарищами. Они пишут, что ты думаешь только об учебе и никого вокруг не замечаешь. Больше всего плюсов набрала Инна Чегодаева, на втором месте Рита Комиссаренко. Присмотрись к ним! Пойми, чем они завоевали уважение товарищей.
Ната вышла из лаборантской. Навстречу — Чегодаева.
- Подумай, ты за учёбой никого не замечаешь! Мы когда писали, все задумались, что тебе в трудный момент важнее будет: учёба или товарищи?Вот я плохо учусь, но какой я человек, какой я товарищ! Потому меня все любят.
Круглая крепкая Рая из «общаги» потянула Нату за руку:
- Да наша комната тебя не писала! Я лично Зиманину указала, потому что она барыня.
8
Потом был поход с историками на раскопки, пленэр. Незабываемые дни студенческой жизни. На раскопки ходили один день. С рюкзаками, палатками шли по сопкам. Историки пели:
Если друг оказался вдруг…
Да вот что-то у «друзей» совсем неожиданные качества проявились в походе. Пока дошли до места, где палатки ставить, естественно, все устали. Историки на раскопки зовут, художники лежат, и многие ноют. А, может, идти им просто неинтересно? Ната ушла вместе с историками, прихватив с собой несколько любознательных второкурсниц. Когда-то в десять-двенадцать лет у нее сильно болели ноги. А неутомимая мама все водила её пеш-ком то по Киеву, то по Москве, то по сопкам в Кульдуре. Алина Ивановна ясно втолковывала ей мысль о том, что ныть - стыдно, и Ната ходила за ней везде. О последствиях травмы мама слушать тогда не желала: «Я тебя родила здоровой». К годам 14 ноги её окрепли, и длительная ходьба давалась уже значительно легче. Поднялись высоко. Где-то далеко внизу пьяный голос Омельяненко выводил пошлую песню. Уже «наклюкался». Ну и пусть! Зато здесь интересно. Историки один за другим извлекли черепки от посуды. Когда вернулись, вечерело. И тут новый сюрприз: палатку делят. Привыкшая к удобствам Варя, доказывает, что свинство - в трехместной палатке спать впятером. В итоге в палатке остаются трое: Варя, Руфь и Леночка. А что же Рита? А товарищ Инна? Вот это интересно. В палатке обыкновенная бабья ругань. Ната соваться туда не хочет. Когда-то в восемь лет играла она с шестнадцатилетней Вероникой, приехавшей к соседке с Камчатки на лето. Играли в пионерский лагерь. И вдруг Вероника заметила, что лучший сшитый мамой комплект кукольного белья Ната стелет своему любимому мишке, пушистому, с резиновой мордочкой и закрывающимися глазами. «Как ты можешь? Разве ты не читала “Как закалялась сталь”?» Нет, в восемь лет она ещё не читала. «Они работали в холод, делились последним куском, - рассказывала Вероника, нет, всё-таки как жаль, что ты не читала “Как закалялась сталь”». Не может ребёнок, да ещё с таким неровным характером, разом стать сознательным. От свойственного всем детям эгоизма Ната избавлялась не в один миг, конечно, но избавилась. Но слова Вероники запомнила на всю жизнь. Лет в двенадцать Нате уже на ум не пришло бы рвать лучший кусок. Взрослые девицы едва не дерутся за место в палатке. Противно, конечно. Вот вылетает раздраженная Нечипорук, громко всех обматерив, уходит со спальным мешком к костру. А вот и Тиночка вышла, села на бревно, закрыла лицо руками и плачет.
Вокруг все прекрасно. Спать совсем не хочется. До глубокой ночи историки у костра. Песни, смех. А утром, отражаясь в реке, восходит солнце. Каждую минуту краски меняются, хочется запечатлеть, остановить мгновение.
9
На пленэре та же восторженность, любование природой. Увлеченные, они хотели отобразить все прекрасное, что было вокруг. Жили там в корпусах. Самая большая комната была заполнена компанией Ритки. Понятно, делать там нечего. Но и Варя не желала принимать Нату в свою компанию. Она с самого начала держалась на каком-то расстоянии. А тут ещё неуклюжие движения Наты, которые были помехой везде. В низкокультурной среде они давали повод для насмешек, а в высококультурной смотрелись как отсутствие манер. Её позвала в свою комнату Рая и оказалась очень доброй и надёжной соседкой. В дождливые дни у Раи собирались её подруги по общежитию, сидели, скучали. Когда были в настроении, просили что-нибудь рассказать, и Ната начинала чувствовать себя нужной. Она заходила к Варе послушать романсы. Ещё Руфь приносила шокирующие записи Асмолова.
Встал из гроба
Призрак капитализма,
Цепи перегрыз, гад.
А у Ритки опять что-то слушают. «Сердце Бонивура». Книгу, перечитанную много раз, со знакомыми наизусть страницами, ту самую, что Ната прижимала к сердцу.
- И вот этот фельдшер, жалкий, мелкий человек, умирая, потянул за собой чужие жизни, - выразительно рассказывала Ритка, стоя в эффектной позе посреди комнаты…
- Дождь кончился! Идем работать! — звал кто-то из парней.
Снова шёл дождь и Руфь пела арию из «Принцессы цирка». В этот момент у Комиссаренко хор девочек затянул:
Стоит средь лесов деревенька,
Жила там когда-то давненько,
Жила там когда-то давненько
Девчонка по имени Женька.
- О боже, певицы выискались, - вздохнула Руфь.
- Что ж, будем умнее, замолчим первыми.
Как-то ночью вломилась в Риткину комнату пьяная компания, собираясь взломать и другие. Маты, визг, оскорбления, возмущенный голос Наташки Беловой, видимо, пытавшейся съездить кому-то по лицу. Может, они и не причинят никому вреда, но лучше от них избавиться. Посовещавшись с Раей, Ната вылезла в окно, когда от него отошли незнакомые фигуры. Пробравшись кустами, покрытыми ночной росой, влетела в корпус к преподавателям. Минута, и они бегут с фонарем на помощь, освещая дорогу. Из корпуса спешно вылетают три мужские фигуры. Топот удирающих ног, и снова всё тихо. Омельяненко, знавший этих подонков, долго потом посмеивался над Натой. Рая оценила её поступок положительно, а остальные, кажется, и не узнали. Ну и хорошо, ведь Ритка и здесь найдёт, что перевернуть. А «ночные гости» объявились ещё раз, позвав девчонок гулять в сопки. Они увели тихую, безвольную Люду из «пьющей комнаты». Все собрались у костра, Люды не было. Рая нервничала, не сводила с сопок глаз. Почти до утра пели романсы, читали стихи. Как красиво пела Варя о княгине, потерявшей любимого мужа. А Руфь исполняла арию Виолетты:
Я на свете всем чужая,
Одинокий путь прошла я.
Прочитали все знакомые стихи Есенина. Казалось, Нату никто и не попросит выступать, хотя на уроках и мероприятиях у нее были и стихи, и роли. Странно, попросили, видно, по совету преподавателей. Уже почти все, что она знала, прочитали. А на уме любимый отрывок из поэмы Некрасова. Скажут сейчас, что из программы. Но ведь его никто не задавал, она запомнила его потому, что он созвучен был её мыслям, взглядам, всему тому, что таилось внутри. И Ната решилась:
Средь мира дольного
Для сердца вольного
Есть два пути.
Взвесь силу гордую,
Взвесь волю твердую,
Каким идти.
Ее слушали молча, никто не смеялся, все о чем-то думали.
Утром Ната проснулась от сдавленных рыданий. Плакала Люда, уткнувшись в Раин подол.
10
В сентябре - колхоз. Первый курс - на втором этаже, второй - на первом. И опять среди своих нет места для Наты. Она старалась скрыть свои недостатки и слабости. На поле сдавала самую высокую норму, хотя, по сути, не годна была к крестьянскому труду. Возможно, Нате это удавалось потому, что другие не особо напрягались.
В первый день подъехали к клубу трое деревенских мальчишек лет семи на конях. Маленькие, синюшные, прокуренные. Сразу видно, что никому не нужные. Две деревенские девчонки из параллельной группы решили покататься. Ната - с ними. Седла не было, в гриву вцепилась мертвой хваткой. Удивительно, как не выпала.
А Омельяненко все приходил и доканывал. И перед девчонками выступал. На поле шёл следом, повторяя движения. С ним были его «адъютанты». А вот Димона не было. Отчислили.
Тут же в клубе каждый день фильмы показывают. Все собираются, обсуждают, спорят. А Ната им чужая. «Всерьёз воспринимать нельзя». Ну ладно, в школе примитивная компания была, почему же здесь? Может, действительно неполноценная?
Ната спала под лестницей, дверей не было. А наверху вечером произносят её имя и хихикают. Просто невыносимо. Она натягивает на себя одеяло, сжимаясь в комок, а смех всё равно звучит и звучит. Один раз её просто сорвало. Ещё в детстве мама замечала, что истерика у Наты протекала странно, не так, как у других. Она могла глупо наговорить на себя, и не сразу бросалось в глаза состояние аффекта. Собственно, это типично для многих меланхоликов. Тут, услышав смех, она вбежала на второй этаж возмущённая.
- Девочки, ну за что? Ведь всё же слышно!
Слышно было невольно, а, может, Ритка и добивалась того, чтобы быть услышанной. Но Руфь, как всегда, с подковыркой стала толковать, что подслушивать не хорошо. Ах, её обвиняют в подслушивании!
Так пусть будет, как они говорят! Выбитая из колеи, Ната, спустившись к себе, села на подоконник, демонстративно повернув голову ухом к верху и застыв в истерической позе. Руфь тут как тут. Но когда стали обсуждать поведение Наты, неожиданно вступилась Рая.
- Я с ней жила в одной комнате и прекрасно знаю, какой она человеки товарищ. Вы цепляетесь по ерунде. А сейчас вы же сами её довели, неужели не видно было, что с ней просто истерика?
Потом больше Нату особо не трогали, вопрос закрыли, и всё постепенно утряслось. Ната вынуждена была привыкнуть к тому, что везде она чужая, хотя это всё меньше бросалось в глаза.
11
В начале второго курса вдруг позвали на экстренное комсомольское собрание. Обсуждали вопрос об исключении Раи из лицея. Что могло случиться? Напилась, как всегда, сто пятая комната. А Рая была покрепче других и в таком виде выползла в коридор. Тут же попалась. Варя дрожала от волнения:
- Я за исключение Ковалевой! Если человек нравственно нечистоплотен, он не может оставаться в нашем учебном заведении.
- Я жила с Раей в одной комнате и хорошо её знаю, - уверенно произнесла Ната, - знаю как надёжного, честного чело-века. Да, это печально, что она была в таком виде. Но я знаю её как доброго и чуткого товарища, который в беде протянет руку, когда чистенькие, интеллигентные барышни думают только о себе. Я беру Раю Ковалеву на поруки!
Нату поддержала и скандальная сто пятая. Запачканные в той же грязи, они только вначале молчали, боясь, что их потянут по тому же делу. А Зиманина долго смотрела на Нату с непониманием. «Как же можно, будучи интеллигентным человеком, оправдывать пьяницу?» — думала Варя, выросшая вдали от подобных вещей.
Ко второму курсу перемены произошли в жизни Ритки Комиссаренко. Её всегда раздирало желание красиво одеться, и решить эту проблему было не так-то просто. Когда Ритке исполнилось шестнадцать, она устроилась работать в ночь санитаркой в гинекологию. Теперь любимая тема о патриотизме и слабости напичканного химией нынешнего поколения чередовалась с больничными историями, а в гинекологии они были ого-го какие! Интерес к «запретным ранее» проблемам секса, раздуваемый прессой, всё сильнее проявлялся у взрослеющих девочек.
Часто, отгоняя сон, Ритка выходила из-за мольберта поболтать о высоком.
- Вот мы, девочки, собираемся тут, говорим что-то о героизме, чести, а ведь выйдем замуж, родим детей и все-все забудем!
- Марго! Звал преподаватель, хватит отвлекаться. Что-то ты совсем не серьезно к работе относиться стала.
Этюды её оставались по-прежнему звонкими и чистыми, но всё чаще, изнурённая ночной работой, Рита замечала, что засыпает на лекциях и голос преподавателя звучит как далёкое эхо. Получив первый заработок, девушка купила чудесную голубую куртку аляску. Девочки внимательно разглядывали её, Ритка говорила о том, что сильный человек всегда заработает на свои нужды сам. А потом рассказывала «душераздирающую» историю о том, как видела «настоящий выкидыш» и как «медовские» студенты, завернув это «чудо» в белую тряпочку, пугали девчонок. Ещё Комиссаренко обесцветила свои волосы, и Нате почему-то было обидно, что образ такой выразительной Ритки сделался из-за этой окраски каким-то тусклым.
Варя навсегда порвала с Руфью и теперь постоянно находилась в компании своих подруг детства, поступивших на первый курс. Знаменитые Зиманина, Гуркова, Фролова снова бы-ли вместе. Вместе читали и обсуждали «Мастера и Маргариту», предмет безмерного восхищения Вари.