ЧАСТЬ 1. НАЧАЛО ПЕРЕВОРОТА
ГЛАВА 2. ДЕТСТВО
1
Так что же делать теперь, когда так хотелось начать новую жизнь? Пережитое в школе и в Шанхайчике (так называлась рабочая окраина) воспринималось ей неоднозначно, особенно в раннем возрасте. Шанхайчик состоял в основном из частного сек-тора, славился беспробудным пьянством и обилием лиц, освободившихся из мест заключения. Жила Ната в стареньком домике с мамой и бабушкой. Её мама, Алина Ивановна, не работала из-за тяжкой болезни, и все силы, всё время и душу отдавала дочери. Это была невысокая женщина с молодым красивым лицом и выразительными синими глазами, слегка раскосыми. Ната унаследовала от неё продолговатый овал лица и мягкие вьющиеся волосы. В остальном она походила на отца, красавца капитана дальнего плаванья, с которым виделась лишь дважды в раннем детстве. У девочки в шесть лет начали часто болеть уши, и в холодную погоду мама надевала ей платок. Притом Ната была неуклюжей акселераткой. Вот в таком виде и повстречал её двенадцатилетний Храпов, носивший кличку Кеша, окружённый компанией своих братьев и друзей, в своём переулке, славившемся как притон.
- Здорово, Алёнушка!
- Я Наташа!
- Нет, ты Алёнушка! А ты танцевать умеешь?
- Нет.
- А я научу.
Наивная Ната все насмешки принимала за чистую монету и сильно удивилась, когда в конце концов её там побили. Осознание того, кто есть кто, шло тяжело. Сначала слёзы непонимания, вечный вопрос «За что?». Мысль появляется потом, после бесед с мамой и прочитанных книг. И это так хорошо, так просто, когда Храпов весь настолько плохой! Ну прямо как Квакин у Гайдара! В девять лет у Наты уже была совершенно иная встреча с Храповым у дверей летнего кинотеатра, куда она пришла с соседскими мальчишками. Когда, будто не замечая врага, девочка отворачивалась к заветной двери, которую вот-вот должны были открыть, Храпов под хохот своей компании касался её спины и шеи зажжённой сигаретой.
Девочка оборачивалась, желая поймать подонка с поличным, но сигарета тут же куда-то исчезала, а компания каталась от смеха. «Странно, - подумала Ната, - я же не боюсь их, не плачу, только хочу подглядеть, увидеть точно, что он делает, а они смеются». И тогда она поняла, каким образом может дать отпор. Когда он в очередной раз приставил сигарету к шее Наты, она не обернулась и не пошевелилась. «Храповцы» застыли, им было не до смеха. Но тут билетёрша открыла дверь, и «банда» побежала на последний ряд, а Ната с мальчишками - на первый. Странно, но то происшествие не оставило в душе Наты отрицательных переживаний. Тогда всё было просто: Храпов враг, хулиган. Ему - достойный отпор! Книг о войне Ната прочла уж достаточно. Но как же быть в школе? Ведь вспомнить те же книги: её любимые герои ладили с товарищами, были уважаемы в коллективе. А тут приходишь, и каждый норовит ударить, осмеять. «За что?» «А потому, что ты - дура!» Замкнутый круг, не сразу разберёшься, кто прав и как себя вести. То слёзы, то истерика, то драка на смерть, то ненависть ко всем вокруг. Годам к двенадцати она уже была достаточно стойкой, но сомнения постоянно терзали душу. Мама была самым близким другом. Казалось, Ната делилась с ней всем, но полную картину происходящего нарисовать не решалась. «Ну что тут плохого, что тебя так зовут, Алёнушка ты моя», - говорила мама, прижимая её к себе. Ната вбирала в себя всё, что читала, слышала в беседах с учителями. И, конечно, теория о правоте коллектива породила в ней чудовищное чувство вины, мучившее постоянно. Ната усвоила, что «все не могут быть плохими». Это и выводило из колеи. И часто она, неуверенная в себе, закрывала лицо руками, защищаясь от жестокой толпы. Это вызывало смех и реплики «шуганная». Алина Ивановна догадывалась о положении дочери в школе. Конечно, были рассказы о некоторых вопиющих случаях. Что-то мама узнавала от одноклассников. Напри-мер, про драку с длинным и расхлябанным, похожим на шнурок Александровым. Обычно он был вял, спал на уроках и, как выяснилось, употреблял наркотики. Видимо, по чьему-то наущению он набросился на девочку с кулаками. Никто не сдавался, растащили учителя. Вдруг одноклассники сказали: «Смотри, он плачет!» А Ната думала вовсе не о победе, а о том, нет ли её вины и что подумает её любимая учительница, ведь драка всё же считалась чем-то неприличным. Александров плачет, а вдруг самооборона была превышена? Дело замяли. Чуткая Нина Андреевна, учитель математики, как никто другой понимала детские души. Когда Ната пришла домой, её, смеясь, встретили весёлые одноклассницы, пришедшие на несколько минут раньше. «Ты, оказывается, мальчика побила, он даже плакал». Не сразу поняла Ната мамин шутливый тон, опять мелькнула мысль о том, что она что-то сделала не так.
2
Несмотря ни на что, Ната оставалась одной из лучших учениц, участвовала во всех олимпиадах и конкурсах, нередко приносила домой грамоты и похвальные листы. И когда ей вслед кричали: «Дурочка», шёпотом добавляли: «Отличница».
Когда девочке было 13 лет, на экраны вышел художественный фильм «Чучело». Смотрели все: мама, одноклассники, друг семьи Марина Сергеевна, проректор пединститута, литератор. Вряд ли можно было найти человека, не знакомого с этим фильмом. Обсуждали «Чучело» в кухоньке, сидя у растопленной печи. Интересно высказывалась Марина Сергеевна, и даже бабушка с тремя классами образования понимала суть про-изведения. А Ната вспомнила, как год назад их классная по прозвищу Скрипка, оставив её после уроков, долго пыталась втолковать, что надо поставить себя. «Ну как поставить?» «Уже поздно…» Что значит «быть как все»? Теперь благодаря Лене Бессольцевой Ната стала осознавать свою правоту. Фильм вдохнул в неё вторую жизнь. Всё больше раскрывала она маме о своём школьном кошмаре. «Но разве тебя так били, как Лену?» Разве так били? Каждый день, входя в школу, она проходила узкий коридор, полный шанхайской «шушеры», не торопившейся в классы. Они выстраивались вдоль стен, и непременно каждый давал «леща» в плечо или промеж лопаток. Это просто была повседневная реальность. Как-то Ната изобразила эту сцену в стенгазете с другой известной жертвой, помладше, без подписей и фамилий. Стенгазет вывесили море, но именно эта вызвала ярость и была изорвана в клочья.
Теперь в школе Нату частенько стали называть Чучелом, на что Марина Сергеевна сказала: «Ты гордись, что тебя именем такой девочки называют». А когда на дом задали сочинение «Жестокость и зло», Ната писала в заключении, что Лена Бессольцева одержала нравственную победу надклассом. Были в сочинении и сравнения из жизни, что сильно покоробило Скрипку, кричавшую на педсовете, что у неё образцовый коллектив. И со второй половины седьмого класса до окончания школы конфликты стали наиболее жестокими и напряжёнными.
Немного ярких личностей могла вспомнить Ната среди своих одноклассников. В основном это была серая, безликая масса, все «как все», объятые животным страхом, с лозунгом «не выделяться». Были ли подруги? Когда-то в четвёртом классе подружилась Ната с Розой Нырковой. В начальной школе обе девочки отлично учились. Но дружбы между ними не было, Ната всегда чувствовала со стороны Розы холодное презрение. В четвёртом классе девочка поступила в художественную школу. Когда прошло полгода, Роза тоже решила пойти в ДХШ. Ната побеспокоилась о ней, всё разузнала, поговорила с преподавателем. Роза стала часто ходить в гости, дарила подарки. Ната полностью доверяла ей, зачастую не замечая хитрых ухмылок. Девочке почему-то казалось, что отличница не может быть подлой, что она сама в чём-то виновата, и потому Роза холодно относилась к ней раньше. Теперь Ната делилась с ней самым сокровенным. Роза всегда внимательно слушала, пристально глядя на собеседницу лисьими карими глазами, и улыбалась, ямочки появлялись на пухлых щёчках. Её улыбка была такой же хитрой, как и глаза. Вкрадчивая, слегка медлительная красавица Роза полностью завоевала доверие Наты. И девочка вдохновенно рассказывала о прочитанных книгах, о любви к Родине и о том, как хотелось подражать любимым героям. А Роза не переставала улыбаться. Да и кто мог подумать, что мысли о прочитанных книгах могут быть подвергнуты осмеянию? О войне, о тех, кто жизнь за Родину отдал! Ведь не Храпов хихикал, а пионерка - отличница. А потом Роза стала издеваться как все. Иногда мирились, и Ната много раз прощала. Как-то родители на собрании пропустили мысль о том, что Роза завидует. Конечно, можно допустить. Было какое-то соперничество. Одноклассники долго рассказывали, как фыркала Роза, увидев более удачную ёлочную игрушку, принесённую Натой на конкурс. На теме зависти закручиваются многие романы, но это не тот случай. Детскими мозгами понять трудно было, что не зависть их разделяла, что и соперничать-то было не в чем. Ныркова не могла понять эту странную, настолько не похожую на себя максималистку Тищенко. Ине могла тогда Ната дога-даться о том, что, осмеивая её убеждения, Роза ненавидит Советскую власть. И сильно удивилась, когда Ныркова в комсомол вступать отказалась. В момент перемирья Ната спросила Розу: «Куда поступать будешь?» Розочка подняла на неё свои красивые хитроватые глаза: «Да ты что, думаешь, я, как ты, сумасшедшая? Я в торгаши пойду. Ну что такое сейчас художник? А у товароведа блат, связи». Как удивительно! Умная, красивая Роза рассуждает так приземлённо.
3
Как-то в «художке» итоговый просмотр совпал с трудовым рейдом класса за шишками. Все четверо художников не пришли, а на следующий день принесли справку об освобождении. Но виноватой сделали одну Нату. На перемене её просто били тол-пой, а когда прозвенел звонок, Ната стала писать письмо в журнал «Юный художник», но не для того, чтоб отправить, а для выражения протеста. На следующей перемене толпа долго вырывала из её рук портфель. Выкручивали пальцы, кололи в кисти рук, в шею. Потом просто грубо выдернули, достали письмо и стали читать. Передали Скрипке. Опять разговор после уроков. Если год назад было обвинение «ты себя не поставила», то теперь: «Ты выше других себя считаешь!» Как же, выше! Потом посыпались обвинения в адрес семьи. Мама Наты была тяжело больна, нетрудоспособна, а диагноз неясен. Лейкоз в скрытой стадии распознать почти невозможно. Как часто она теряла сознание, лежала в постели бледная, холодная. Ната плакала: «Мамочка, не умирай!» Но официальный статус инвалида отсутствовал, жили на бабушкину пенсию и помощь родственников. Алина Ивановна отличалась красивой внешностью и молодо выглядела, вызывая зависть соседок. Видимо, это и дошло до Скрипки. «Твоя мать не работает? Где её инвалидность? Значит, она тунеядка».
Мама в то время лежала в больнице, дома была бабушка. Поймёт ли? Баба Лиза - труженица, успевавшая всё, в отличие от неуклюжей Наты, обладавшая на редкость уравновешенным характером, просто святая. Но она прекрасно поняла такую непохожую на себя внучку. А к вечеру Ната поехала к маме. Долго и тонко Алина Ивановна объясняла ей, что учителя такие же люди, как и все, и есть и среди них с подлой душой. А ещё сказала, что ноги её больше в школе не будет. Мама сдержала слово, а Скрипка ни разу не спросила, почему она на собрания не ходит.
Вообще, Скрипку трудно было понять. Образованнейший преподаватель английского, она одинаково глубоко знала и английский, и немецкий. Когда не было толкового учителя русского языка, Скрипка взялась вести этот предмет, и её уроки были очень высокого уровня. Но по отношению к классу у неё была особенная позиция. Не часто она связывалась с уголовными авторитетами и шла против большинства. Конечно, по требованию начальства она водворяла Мёртвого и Кирпича на уроки, за что часто была обложена в присутствии класса трёхэтажным матом. Но в том случае мнение начальства стоило больше! Как-то раз Мёртвый стал выкручивать Нате руку у неё на глазах. Что ж, не в первый раз и не в последний, а вот что Скрипка скажет, интересно.
- Славка, ну отпусти её, - шептала Танюшка Гридасова, - кошмар, я бы так не смогла.
«Что ж, буду стоять насмерть», - подумала Ната, у кото-рой в глазах темнело от боли, и спокойно глянула в лицо Скрипки. Та на минуту вспомнила о своём долге:
- Померанцев, отпусти немедленно!
- Вы же видите, ей не больно!
Скрипка отвернулась и стала проверять тетради. Минуты через две Мёртвый сдался. Он вообще был парень не глупый, проигрывать не любил. Зачем глубже лезть в грязь, когда и так в ней по уши: пьяница мать, голод, постоянные вызовы в милицию, клеймо карманника. Прошло три месяца, и полетели в класс надрывающие душу письма из колонии.
4
В той школе много было слабых мест и в плане образования. В старших классах лишь два с половиной года нормально велись русский и литература. Как теперь, в лицее-то хватит знаний? В четвёртых-пятых классах учителя делали ошибки на доске. По биологии читали учебник. Прочитаешь по слогам - «четыре», выразительно - «пять». Географу Кирпич дал кличку Нюхан Субарктический, историку, которого не имели тогда права уволить как молодого специалиста, - Синяк.
Кирпич был самый сильный в классе, широкий в плечах, некрасивый конопатый парень, дремуче неразвитый. Его боялись, ему поклонялись. Он не только нецензурно ругал учителей, но даже дрался с ними. Однажды просунулась в учительскую его конопатая рожа: «Эй ты, Синяк, пойдём выйдем, смахнёмся!» На следующий день бывалый Синяк рассказывал, как на остановке его поджидали одноклассники Наты, вооружённые палками, с Кирпичом во главе. Но обладавший огромной физической силой Костя Синяк разбросал их как дрова, не причинив ни малейшего вреда здоровью, уж очень хорошо он знал закон.
И сколько раз, когда разъярённый Кирпич бросался на Костю на уроке, тот выбрасывал его целым и невредимым в кори-дор как пушинку, а в ответ неслось: «Ты, Синяк, у меня узнаешь, что такое Астрахановка, там тебя поймают, руки-ноги оборвут!»
Кирпич был груб и жесток. Вспоминалось несколько особенно ярких схваток с ним. Как-то, пригвоздив её к стене чьим-то тяжёлым портфелем (своего у него не было), Кирпич стал наступать, тяжело дыша:
- Благодари бога, что ты девчонка! Если бы ты была пацаном, то нежила б уже. Я б тебя закопал…
И он со всей силы ударил Нату по лицу. Обидно, конечно. Боли в такой момент, как правило, не чувствуешь, а вот обида давит. Но тут опять шёпот Танечки Гридасовой:
- Надо же, я бы так не смогла…
Этот шёпот придавал ей силы. Ната выпрямилась.
- Ты что ж, подонок, победителем себя считаешь?
- Я сказал уже: твоё счастье, что ты девчонка.
Дома мама встретила со словами: «Что ж ты делаешь, с синяками приходишь?» Наверное, материнский инстинкт, но ведь сомнения такие слова рождают. Ната без утайки рассказала о происшествии. И поняла, как сильно мама переживает.
5
В тот вечер прилетела тётя Лена. Бабушка Наты уже полгода не вставала с постели. В последние дни ей было совсем плохо, и Алина Ивановна дала телеграмму сестре. Утром бабушки не стало. Трудно было тогда, горько. Школьные невзгоды слегка забылись, после похорон Ната ещё две недели не ходила в школу, болела.
Однажды навестить её пришла Саша, самая болтливая девочка в классе.
- Ты представляешь, а у нас Юлька повесилась! - выпалила она с порога.
- Как повесилась?
- У себя во дворе, на черёмухе.
- Насмерть?
- Да нет, живая. Сестра приходит с работы, а она в петле без сознания. Вытащили, откачали. У неё на шее та-ко-ой след от верёвки! И всё из-за Степашки!
Степашкой звали рыжую, с густо покрытым веснушками лицом Женьку Степанову, подругу детских игр Наты. Ещё до школы, увидев на улице весёлую, задорную девчонку, Ната обратилась к ней: «Девочка, поиграй со мной!» Так завязалась дружба. Потом попали в один класс. В начальной школе Женька часто приходила в гости, вместе лазили в чужие огороды. Во втором классе появилась новенькая, Юля. Приходила со Степашкой, вместе обрывали черёмуху под окном у вредной соседки. Юля пела блатные песни «Мурку» и «Крошку Джаней». Но вот к третьему классу стала слишком рано оформляться Ната. Кричит ей вслед маленький взлохмаченный Федченко, вытаращив бессовестные глаза: «А у Тищенко “сиськи”!» Куда деться от стыда? А Юлька так пошло выкладывает все свои познания о половом раз-витии, что Ната готова сквозь землю провалиться. С тех пор она избегала общения с Юлькой. А Юлька и Муха, прозванная так за свой рост, сплотились вокруг Степашки, которая заправляла «беспределом» среди девчонок, знала компанию Храпова и ещё несколько подобных групп. Перед ней лебезила Роза и ещё многие, желающие спокойной жизни. Но простодушная Женька в людях не разбиралась, и часто лесть принимала за чистую монету. Отношения между Натой и Степашкой были переменные. Женька могла подойти на перемене и безо всякой причины двинуть в «фанеру», так что кость затрещит, а после уроков явиться, как ни в чём не бывало, в гости.
Что же произошло между Степашкой и Юлькой? Невероятное! Юлька порвала со своей полукриминальной компанией, как героини её блатных песен. Не вынесла угроз - и в петлю! Юлька, неприметная троечница, так часто говорившая на пошленькие темы и проявлявшая, как казалось Нате, нездоровые интересы. А разве такая уж неприметная? Как же Ната её раньше не разглядела? Тёмно-русая коса, большие синие глаза, полные какой-то грусти. Училась плохо? А была ли у неё возможность учиться? С ней что, сидели, как с Натой, книжки читали, о высоком беседовали? Мать свою личную жизнь устраивала. Юлька и посматривала из-за шторки. Многие так жили. А ведь она, оказалось, тоже много читала. И те же книги. Как только Ната вышла после болезни, они с Юлей сели за одной партой. Болтали на уроках у Синяка, играли, объединившись с соседней партой, в вора-судью-доносчика на уроках Нюхана Субарктического. Уже немолодой седой Нюхан обладал красивой внешностью. На уроках он плёл потусторонний бред, из всей географии вспоминал только тепловые пояса и всем ставил пятёрки. Ната потом долго чувствовала себя ущемлённой среди выпускников элитных, особенно московских, школ.
Литературу последний год преподавала Галина Васильевна, прекрасно читавшая стихи, энергично готовившая к экзаменам и, главное, не боявшаяся высказать своё мнение. Она несколько раз заступалась за Нату, бросив обидчикам: «Вы скользкие как ужи», не боясь подобрать такой эпитет к «советским школьникам».
Как-то раз она вышвырнула за дверь обругавшего её матом Кирпича.
Через несколько минут долговязый директор вошёл в класс с Кирпичом подмышкой.
- По какому праву вы выгоняете ученика с урока? Вы что, постановление не читали?
- Он меня обматерил.
- Да не материл я её!
- Так материл или нет?
В классе воцарилась леденящая тишина. И тут зазвенел голос Наты:
- Материл!
Потом тихо, как эхо, повторила Танечка Гридасова:
- Материл.
- Ну всё, Наташка, не сносить тебе головы, - шепнула Юлька.
В конце дня на классном часе Скрипку прорвало:
- Вы что, все одного Кирпичникова боитесь? Почему же Тищенко, к которой вы так относитесь, не испугалась, а вы?
- Да они все «сыкуны», - закатился Кирпич.
6
Учёба подходила к концу, скоро лицей, новая жизнь. К весне, как всегда, трудовые рейды. Это самое худшее. С одной стороны, всегда можно придраться к паралитическим движениям Наты. Она работала по дому не меньше других, а чем докажешь? Кто скажет: «неумеха», кто — «лентяйка», как ни старайся. Не всегда, конечно. Где-то удаётся скрыть невероятными усилиями свою неполноценность. Даже грамота одна трудовая есть. Но самое худшее в трудовых рейдах отнюдь не труд. Никто почти не работает. Вырвавшись на свободу, деточки, цветы жизни, ищут развлечений. От недостатка ума первое, что приходит на ум, - дать соседу подзатыльник, а то и два. Сколько видов этой трудовой практики впереди!
Вот первый: выехали сажать деревца. Тянется длинная полоска. Всё новая и новая ёлочка погружается в лунку. Вот вместо ёлочки впереди возникают знакомые «морды», а затем и «мордобой». И так всю дорогу.
Впрочем, многие дерутся со скуки. Устали, пошли все в автобус. Какая-то перебранка из-за мест. Ната села перед Скрипкой. На требования уйти не реагировала. Всё равно будут издеваться, не важно, на сиденье или к стене припрут. Как град посыпались лещи, кто-то зажал пальцы оконным стеклом. Она сидела, окаменев, в уши въедался истерический мат. Скрипка тоже сидела тихо, видимо, довольствовалась, что не ей маты адресованы. Кто-то выдернул пучок волос. Ни в коем случае не показать им слабости, уйти достойно! Кто-то, сидевший рядом со Скрипкой, протащил руку через сиденье и начал выламывать. Скрипка несколько раз просила прекратить, её не слушали. Что-то хрустнуло. Ещё не хватало, чтоб сломали! Уголовным делом пахнет… В глазах Скрипки мелькнул страх. Но вот остановка. Вперёд, домой, не останавливаясь! Ната вошла в пустой дом. Мама теперь работала, чтобы дать дочери возможность получить образование. Идти помогать уже поздно. Ната разогревала в сенях обед. Вдруг рыдания стали душить её. Всё равно никто не слышит. И всё равно нет ответа на вопрос: «Что я такое есть?» Почему кузина Марго со своим мужем Игорем так часто намекают на её неполноценность?
Марго старше Наты на девять лет, личность яркая. Отец её нанаец, а сама кузина жгуче-чёрная метиска, красавица, полная энергии и живого ума. С детства Нату тянуло к старшей сестре, но та, поиграв, вдруг резко чем-то озадачивала, давая понять, что в этой жизни она лишняя. Ещё давно шестнадцатилетняя Марго, порывистая, ждущая от жизни чего-то чудесного, рассказывала маленькой Нате о своей первой любви, о планах на будущее и вдруг схватила её за руку.
- Хочешь, погадаю?
- А как?
- Видишь линии у себя на ладони? Приглядись, какая буква? Прочитай!
- «М». Так у многих же похоже на букву «м».
- Верно. Так «м» — значит «мука». Вот и будешь всю жизнь мучиться!
- А у тебя разве что другое?
- У меня «ж» — жизнь!
- Но ведь всё это ерунда, сказки.
Марго рассмеялась и многозначительно посмотрела на Нату:
- Увидишь!
И, как всегда, прекратила разговор, называя нудностью все попытки Наты докопаться до истины.
Да если б одна Марго намекала на нелепость её существования! Даже Юлька, подружка, недавно сказала:
- Я бы на твоём месте с собой порешила.
- Но это же слабость, я смогу, выдержу, а летом поступлю в лицей.
Там художники, интеллигенция, всё будет иначе.
- Не забывай, что сестра Приходько тоже там учится.
- Так эта же у них хорошая, не пьёт.
- Для кого, может, хорошая, да не для тебя. Если не пьёт, это ещё не значит, что она такая, как ты.
Следующим трудовым десантом мыли рекреацию. С утра ждали вёдер, после третьего урока пошли в столовую. У Наты были в этом месяце бесплатные талоны, что не особо радовало. Когда их не было, она не ела. Не потому, что денег жаль, а чтобы избавить себя от лишних издевательств. Но раз дали, неудобно отказываться.
В столовой Ната села с Юлькой. Вдруг кто-то выдернул стул - и она на полу. Вокруг рожи, рожи, ни одного человеческого лица, все смеются. Ната вцепилась в горло самому ближнему мёртвой хваткой. Её били по спине, по голове, насилу оторвали. На шее жертвы были следы от пальцев.
- Ты что, шизанулась? В психушку хочешь?
Ната молчала.
Наконец пошли в рекреацию, получив долгожданные вёдра. Кто-то лениво возил тряпкой, кто-то и вовсе ушёл. На Нату шёл Кирпич, раскручивая в воздухе ремень. Решение было принято мгновенно: она пошла на встречу с голыми руками. Кажущаяся глупость была вполне разумной обороной. Кирпич целил по кистям рук, желая сломить волю противника. Хоть по его «понятиям» девчонка не могла быть достойным врагом, но в глубине души, кажется, он так не думал. Ната имитировала оборону, стараясь поймать конец ремня, что характеризовало её действия не как пустую браваду, а как неравный бой. Вместе с тем она прекрасно владела мимикой, доводя Кирпича до бешенства.
- Ты что, думаешь, сила человека в мускулах заключается? -бросила Ната в ответ на грязную брань.
Кирпич пришёл в замешательство, и она поймала ремень. Мгновенно на несколько узлов обмотала вокруг руки и давай дёргать!
- Ты чё, нюх потеряла?
Рывок, ещё рывок.
- Слушай, бери, а то ещё штаны потеряешь!
И ремень полетел в Кирпича. Кирпич ушёл, выматерившись сквозь зубы.
Дома Ната с мамой держали совет. Экзамены сданы. Оценки выставлены. Без трудовой практики не отпустят? Хорошая же у них трудовая практика! Голова гудит после происшествия в столовой. Так ведь и череп проломить могут! Ещё неделя… Конечно, она выдержит, но смысл? Уже в этой истории расставлены все точки.
- Слушай, дочь, а давай вызовем врача!
Врач констатировала травму головы и выписала освобождение на неделю. Когда Ната забирала документы, протянула справку испуганной Скрипке. Та читала её, чуть шевеля побелевшими губами.