Я украл ваш краткий век.
Сколько вас пошло травой,
Я один за всех живой.
(Ворон. М. Петровых)
Николай Васильевич Рогов, молодой и успешный журналист, прибыл на петербургский форум учёных-славистов. Он поселился в Гранд-отель на Большой Конюшенной. Из окна номера было видно, как беспокойно клубится октябрьское небо. Легионы туч двигались с запада на город. Николай Васильевич перекусил в маленькой "Пышечной" напротив отеля и пошёл прогуляться в Михайловский сквер. Он пересёк Малую Конюшенную, где между рядами фонарей мелькнула знакомая фигура его знаменитого тёзки, и вышел на Набережную Грибоедова. Он любил эти бесчисленные мосты, тихие изогнутые улочки. В сто первый раз в голове его мелькнула мысль, что вот по этой перекошенной мостовой должно быть ходили Пушкин, Достоевский, Ахматова. Итальянский мостик, несмотря на низко опустившееся небо, уже с утра облюбовали местные музыканты. Он мельком заметил, как большая туча над Храмом Спаса На Kрови погасила краски мозаичных куполов. Мостик вывел его на одноимённую улицу, с которой Рогов завернул в Михайловский сквер. Он встал перед скульптурой Пушкина. На бронзовом плече поэта сидела большая чёрная птица, гордо поглядывая вокруг: мол, что мне брат Пушкин, я с ним накоротке - на плече его, как видите, пребываю. И Николай Васильевич, усмехнувшись, снял его на свой мобильник. Снимок вышел отличный, хотя день над Пертербургом мрачнел, и небо тенями скользило по длинному лицу старинного фасада Набережной.
Однако времени до форума было предостаточно, и Николай Васильевич вернулся на Невский проспект, где сел в метро на Васильевский. На острове Рогов добрался маршруткой до известного музея современного искусства "Эратра" В залах музея в этот предобеденный час было почти пусто. Постояв возле замечательных творений молодых петербургских художников, он перешёл в мрачноватый зал современных инсталляций. Остановился, недоумевая, перед бесформенной глыбой плохо перемешанной глины. И в эту минуту кто-то хмыкнул за его спиной. Он оглянулся. Пусто. В следующую минуту из огромного изогнутого пласта ржавого металла в дыру вдруг глянул на него чей-то круглый глаз. И когда Рогов нагнулся, чтобы рассмотреть его, что-то стремительно вылетело из-за железа и, задев крылом голову журналиста, скрылось в соседней нише под потолком.
- Черт! Да так поседеть можно, - сказал себе Николай Васильевич, переводя дух.
Пора было возвращаться на материк. Рогов сел в метро. По привычке, почти рассеянно, начал листать фотоснимки на мобильнике. Вдруг его точно ударило: на снимке с бронзового плеча исчезла птица.
- Не может быть, - прошептал Николай Васильевич, продолжая беспокойно листать смартфон туда и обратно, словно птица могла перелететь на другие снимки,- я же собственно из-за птицы...
- Может,- сказал тихо чей-то голос рядом,- здесь, на Невском, возможна всякая фантасмагория.
Николай поднял голову. Возле его плеча сидел господин в длинном старинного покроя пальто с налипшей на подол мелкой опавшей листвой. Казалось, он дремал. У него был чудный воронообразный профиль с косо упавшим на бледный лоб крылом. Незнакомец на секунду открыл глаз и хитро посмотрел на Рогова.
- Ворон, - сказал себе Николай Васильевич, - и глаз круглый, вороний... И, главное, будто знакомый.
Далее попутчик не проронил ни слова, погрузившись в свой сон-бдение. Он вышел вместе с Роговым на станции "Гостиный двор" и, подметая мостовую полой длинного пальто, смешался с уличной толпой. Был тот час, когда вспыхнувший огнями Невский своей ажурно-чугунной вуалью на лице становится похож на таинственную даму. И чем более чернело небо, тем ярче делался проспект.
Страстно-красным вспыхнули буквы над входом в Дом Зингера с его светящейся башенкой на крыше. Волнуясь, молодой журналист переступил порог роскошного здания. Менеджер, вежливо кивнув, указал ему на внутренний дворик, где под высоким витражный потолком за уютными столиками среди пальм сидели журналисты и учёные мужи, среди коих были и дамы. Усаживаясь за ближайший столик, заметил Рогов и фигуру недавнего своего попутчика. Вранообразный господин в пальто стоял, опершись плечом о дверной косяк и, прищурясь, наблюдал за присутствующими. - Странный господин, - подумалось Николаю Васильевичу. Вообще, после посещения музея "Эратра" в нём возникло и росло ощущение, будто он попал в тёмный тоннель, и в полной тьме несётся навстречу чему-то неотвратимому.
А холодный осенний вечер бился в высокие окна, тучи льнули к витражному потолку, смотрели, слушали...
Между тем гости форума, называемого странным словом "Раскол", разделились на две половины. Справа сидели под лозунгом "Запад", а слева, очевидно, - те, кто примыкал к воззрениям "Востока". Слависты ближнего Зарубежья кучковались в углу под огромным панно, на котором дородная славянка стояла у крещенской купели с тремя сыновьями, названными художником Владимиром, Тарасом и Миколой. Над головами гостей чернело с десяток дисплейных экранов. Но вот они, наконец, вспыхнули, и в мертвенно-белом сиянии на них возникли десять человеческих голов. Туловища их были отрезаны экраном, и создавалось впечатление, что над залом витают говорящие головы. После доклада болгарского учёного Плевкева начались дебаты. Каждая из голов вещала только истины. При этом иные из них забывали, что они не только видимы, но и постоянно слышимы, и потому вслед за репликами их следовали порой довольно неофициальные звуки, что нимало веселило публику в зале.
- Наблюдается процесс деславянизации, господа, - печально резюмировала голова доктора филологических наук профессора Бульбулеску- Чурку.
- И это должно было случиться, уважаемые коллеги, потому что славянское единство - это миф! - взревела другая с плеч учёного слависта пана Цыбульского, ныряя вниз и заполняя своё отсутствие бульканьем и хрустом чипсов.
- На западном небосклоне возникают новые, подчеркиваю, новые и чрезвычайно любопытные открытия, - изрекла голова археолога-слависта Ивана Кашерного, - знаете ли вы, коллеги, что малоросы - это древнеукраинский народ, ничего общего не имеющий со славянством? Он имеет арийские корни и, - голова выкатила глаза, глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду, и выдохнула, - представьте себе, язык малоросов предшествовал английскому!
- Послушайте! - взорвалась, подобно бомбе, левая половина зала, - это чёрт знает что!
- Бредовое фэнтези! - закричал кто-то невыдержанный.
- Довольно, господа, - взревела с экрана голова учёного-диалектолога Йозефа Дурека, - хватит великоросам брать на себя в языке и литературе мессианскую роль!
Последний явно забыл отключиться, и далее были слышны его тяжёлое дыхание, стон и потуги роженицы, и, наконец, шум льющейся воды.
- Вы отняли у нас Гоголя, хотя это великий писатель и сын Малороссии! - подхватил кто-то из правого сектора.
- Господа! - пробасили с противоположных столов, - Гоголь - гений, а гений, знаете ли, не приватизируется!
- Позвольте, - заговорила вкрадчиво-певуче голова профессора Ирины Галушки, - Гоголь и сошёл с ума только потому, что имел несчастие поверить в мессианство русского языка!
И в эту самую минуту (о, как долго ещё будут вспоминать эту минуту участники форума!) над головой Галушки вдруг возникла и вздыбилась огромная тень ворона. Зал замер от ужаса на полувздохе. Окаменели, раскрыв рты, головы на экранах. Общее молчание взорвал оглушительный треск прозрачного купола над залом, и на присутствующих посыпались рваные куски цветного стекла. Угрожающе закачались и зазвенели тяжёлые люстры. Синим огнём вспыхнули экраны и, спалив все головы разом, погасли. Зал заполнился едким дымом. Публика с криками ринулась к выходу. Рогов, прижатый толпой к стене, успел заметить, как что-то крылатое метнулось в образовавшуюся в куполе дыру, и к ногам его, щёлкнув по ботинку, упало чёрное блестящее перо...
На следующее утро Николай Васильевич, отъезжая от Московского вокзала и обдумывая свой будущий скандальный репортаж, совершенно случайно увидел в лежащих перед ним "Петербургских новостях" сенсационное сообщение о том, что накануне с Малой Конюшенной исчезла известная скульптура Гоголя, и в подтверждение был помещён снимок с опустевшим постаментом в сквере. Правда, сообщалось далее, после штормовой ночи, изрядно подтопившей василеостровские набережные, скульптура вернулась на место. Сердце Рогова похолодело от восторга: вот оно - разрешившееся предчувствие. И он с тайным трепетом покосился на чёрное перо, узкое, длинное, что лежало у его локтя.
2023