В ту зиму я вступил в христианство. Отец Михаил, краснобай и весельчак, любимец районной детворы, на моё признание в непросвещенности (Евангелие тогда я впервые открыл) лишь рукой махнул, это, мол, дело наживное, и смачно обрызгал меня кистью. С тех пор я только на Троицу ещё и побывал в храме. Службу вёл незнакомый священник. Отца Михаила перевели куда-то. Ну, я вроде бы, и вовсе успокоился. Зажил как прежде. Хотя крестика уже не снимал, чувствовал себя без него будто голым.
И только летом, в командировке, во Владимире, по-настоящему накрыло меня религиозным духом. Состоялось второе крещение удивительное и невероятное.
В холле гостиницы какие-то люди собрались на экскурсию в храм на Нерли. Я попросился с ними, - нашлось свободное место.
Автобусы тогда были ещё без кондиционеров. Разморились все в салоне, увяли. Вышли, обмахиваясь платочками. Под солнцем брели нога за ногу. Я позади всех, досадуя на порыв, - лежал бы сейчас в номере на сквознячке, читал, блаженствовал.
И вдруг на меня как бы холодком повеяло. Переходил по мостику через ручей ещё в километре от маячившего храма, - шагнул с мостика на землю, и словно окно передо мной распахнулось.
До того момента тоже, конечно, обозначалось там вдали что-то белое, необычное, но не достигало сознания. Обводы строения зыбились, плавились в невыносимой жаре. А тут пот с глаз утёр и – будто прозрел, словно бы прыжком приблизился к храму.
Потом я объяснял это как вступление в зону благотворного облучения, попадания внутрь некого преломляющего кристалла. Прямо-таки телепортация какая-то произошла. Шаг – и я уже возле церковной ограды.
Внизу текла река, та самая Нерль. И в ней отражался храм, знаменитый, блистательный четверик. Слева от меня высился он натуральный, стрелой устремлённый вверх, в живую космическую лазурь, а справа точно такой же был опрокинут в глубь реки. И меня вдруг неукротимо потянуло туда, в воду, в это таинственное отражение.
Я стал раздеваться. Мои попутчицы принялись шипеть сзади, обвинять в святотатстве. Но уже ничего не могло меня остановить. Уже я рубашку расстёгивал, брюки стряхивал с ног, едва не падая, как заворожённый скользил голыми пятками по травяному склону, не спуская глаз с подводного белокаменного двойника.
Сразу у берега ещё просвечивало песчаное дно, далее извивались подводные травы, и за ними, уткнувшись в бездну словно бы свисал гигантский сталактит.
Я нырнул, ухватился за стебли кувшинок и, перебирая по ним, стал погружаться.
Стебли рвались. Я загребал что есть силы пока сопротивление воды не сравнялось с моими водолазными усилиями, и я не завис как рыба на уровне дубликатов золочёных закомор, оглаживая руками их волнистые изгибы. И мне уже было всё - равно, вижу ли я отражённый храм в глубине, или сияющий под солнцем на воздухе, они слились воедино.
Отражение волновалось от моих гребков, какие-то пузырьки змейкой струились перед глазами. Надо было сделать ещё один рывок в глубину (в высь) чтобы достичь узких окошек барабана, серебристой маковки на нём (под ним). Но воздух кончился, и я ринулся вслед за пузырьками вверх (или вниз), вынырнул, и держась на плаву, некоторое время сквозь пелену воды на глазах продолжал воспринимать стоящий на холме храм как подводный.
Я брёл по отмели, покачиваясь, голова кружилась. На берегу упал лицом вниз. До слуха донеслись радостно-досадливые возгласы паломниц. Мой живой вид примирил их с моим своеволием. Слава Богу, не утоп!
Я пришёл в себя, оделся. И когда поднялся к церковной ограде и оглянулся, то увидел, что отражение в воде исчезло, рассыпалось рябью, как не бывало. Это набежала тучка, и река стала непроницаема. Я будто только что сон видел, во сне побывал. И лишь мокрые трусы под брюками свидетельствовали о явлении сущностном.
С тех пор минуло много лет. Но мне до сих пор ясно помнится тот знойный день на Нерли. Церковь Покрова с серебристой маковкой. Никогда не забуду того ныряния, того парения под сводом церковного купола, в объятиях вод земных.
(19.06.2023, Москва, Быково.)