В школу она пошла в шесть лет. В тот день накрапывал дождь, и Катерина надела на дочь зелёную куртку.
– Мам, я – как лягушка, – сказала Агата.
На рюкзаке у неё тоже красовались два зелёных лягушонка.
– Ты, как факел, – ответила Катерина, вручая Агате букет из трёх огромных гладиолусов, срезанных в Немчиновке. Тогда у них ещё росли цветы.
И правда, с рыжими волосами и длинными алыми цветами Агата, топающая по мокрому асфальту, привлекала взгляды детей и взрослых. Падали и прилипали к асфальту жёлтые листья, и казалось, что Агата вполне может их поджечь.
В школе оказалось немного страшно и довольно скучно. Агата ненавидела, когда учительница ставила их на перемены в пару – мальчик с девочкой – и они должны были таскаться кругами по коридору с некрасивым рыжим паркетом. Агате достался лопоухий Сашка Ковалёв с грязными и вечно исписанными ладонями. После такой перемены Агата часто просилась выйти, чтобы помыть руки.
Постепенно Агата знакомилась с ребятами, но от этого становилось только хуже. Выяснилось, что у всех есть отцы. Она, конечно, не спрашивала об этом в лоб, это узнавалось само собой из болтовни.
– А меня сегодня после уроков папа заберёт.
– А нас с мамой папа вчера к бабушке отвёз.
– А мы с папой в субботу на лыжах катались.
– А я, а я, – сказала Маша – Агатина соседка по парте, – когда я вырасту, выйду за папу замуж!
У Агаты расширились зрачки:
– А так можно?
Из разговоров Агата узнавала, что многие девочки обожают играть в Барби. Маша даже приносила свою Барби в школу и норовила посадить за парту. Иногда учительница отбирала у Маши куклу со словами: «Отдам после уроков», но Маша очень переживала, что не отдадут.
Машу часто забирала из школы бабушка, очень неодобрявшая Барби.
– Что за куклы пошли, прости Господи! Не кукла, а курва – ворчала она, – в наше-то время хорошие пупсы были, добрые игрушки. А с этими Барбами ребёнок только вертихвостить научится.
Маша расстраивалась, а Агата хихикала. У неё тоже имелась Барби, но Агата в неё почти не играла. Ей нравились мягкие уютные звери, а ещё больше она любила читать и рисовать. В девять лет Агата придумала собственный секретный шифр. Он состоял из красивых затейливых знаков (каждый из них соответствовал букве кириллического алфавита). Этим шифром Агата писала шпаргалки и вообще всё, что вздумается, а первая фраза, записанная ею шифром в конце тетради по литературе, была такой: «Кто мой папа?» Потом она немного подумала и приписала: «Где мой папа?». Надписи выглядели красиво, Агата то и дело открывала последний лист тетради, чтобы на них полюбоваться, а также сосредоточиться на вопросах. Ей почему-то казалось, что если она будет усиленно думать об их смысле, то ответ отыщется сам собой.
– Клёнова, что это за художества? – металлическим голосом спросила учительница литературы. Этот голос никак не сочетался с гуманизмом русских писателей, о которых она вещала. – Здесь тебе не урок рисования! Заведи новую тетрадь!
– Ведь всё переписывать придётся, Лилия Степановна.
– Ну и перепишешь, не развалишься. Ты уже у нас писать любишь.
Агата, правда, любила писать истории. Ей ничего не стоило сочинить какую-нибудь ерунду для стенгазеты. Но это в рамках общественной работы, а для себя она сочиняла, валяясь вечером в кровати, длинные истории про девочку с ручной пантерой. Случалось, она сочиняла про папу, но придумывая, почему-то робела, и эти фантазии не содержали ничего оригинального: в них папа то бороздил моря в поисках сокровищ (вариант: изучал морскую фауну), то вынужден был жить в другом городе, потому что за ним охотились свирепые бандиты (папа владел каким-нибудь страшно ценным секретом, а, может, вообще был разведчиком). Или ещё папу похищали инопланетяне, так как его ум представлял для них исключительную ценность, увозили на Плутон в летающей тарелке, и там он строил дерзкие планы побега и воссоединения с семьёй.
Несколько раз она спрашивала Катерину о папе, но никакого хоть сколько-нибудь развёрнутого ответа не добилась. Мать всегда повторяла одно и то же: папа плохой, он не хочет тебя знать, лучше о нём забудь. «Нет, это не так», – убеждала себя Агата, очень раздражаясь на мать, тем более она замечала, что Катерина, говоря об отце, чуть не плачет. Не желая расстраивать её ещё больше, Агата спрашивать об отце перестала. Вместо этого убеждала себя, что отец ушёл, так как Катерина плохая и жить с ней – малоприятное дело. Не то что путешествовать с инопланетянами!
Некоторые истории про приключения папы Агата записывала в отдельную тетрадь специальным шифром. Помимо выдуманных историй она иногда записывала туда и настоящие события своей жизни. Особенно много записей появилось летом две тысячи четвёртого года. Если б Катерина знала, как расшифровать секретные знаки, она бы прочитала кое-что шокирующее, но тайные каракули дочери её не интересовали.