Дед Струков, по прозвищу Стручок, самый старый из жителей мужского пола в Листвяжном. Ему было уже за восемьдесят, но выглядел и держался он ещё бодро. Знакомы мы были давно, ещё с моего детства, когда я жил в соседнем поселке. Он даже приходился мне дальним родственником. На мой вопрос - какой же степени у нас родство, он ответил: - Я вашему забору, Саньша, двоюродный плетень. Дед имел ясный ум, хорошую память и, хотя, в общении держался просто, но на самом деле был себе на уме. Я не всегда понимал, когда он говорит всерьёз, а когда с некой подоплёкой, ему одному известной; а ты уж догадывайся сам, что он имеет в виду. Жители посёлка его не то что недолюбливали, но в разговоры с ним по собственной инициативе никогда не вязались.
***
Как-то года два назад, когда я стал часто наезжать в Листвянку, как промеж собою в просторечии звали жители свой посёлок, я возвращался утренней
электричкой в город. Со мной вместе в один вагон сел и дед Струков. Он вёз в город на продажу две корзины отборных белых грибов.
–Здорово, Саньша, айда, сядись рядком, поговорим ладком, - пригласил он меня к себе на лавку.
–Доброго здоровьица, Дмитрий Иванович, - поприветствовал я его.
Деда Струкова я всегда называл по имени отчеству. В посёлке его все звали Стручок. Я его так ни разу не назвал, даже про себя.
Поговорив немного об охоте, о том какая будет осень, он заговорил о том, что, видимо, давно его волновало.
– Ты, Саньша ,гляжу к фершалице нашей всё катаешься. Девушка она, кончено, красивая и блюдёт себя, не какая-нибудь халда непутёвая. Ты, ведь знаешь, что у ей два мужика уже было, а ей и тридцати годов нету. Оно, конечное дело, оба, можно сказать, трагически погибли, и она вроде и не при чём. С обоими жила мирно, хорошо: спокойные мужики у ей были, а вот пропали. Я что сказать хочу, Саньша, ты мне не чужой - в третьем колене у нас родство с тобой. Не она их на тот свет спровадила, и в мыслях такого не держала поди-ко, а всё ж таки, вот не стало их. Примету – где два покойника там третьего жди, ты знашь? Она тебя любит, конечно. После того как с тобой встречаться стала - ожила, а то всё ровно молодой старушкой была. Только знашь, Саня, бедоносица она. Сама не хочет, а рядом с ней гибнет всё, пропадат, право слово. Ты, Саньша, поберегись, опять же семья у тебя в городу, дети малые.
–Ладно, Дмитрий Иванович, я подумаю, - пообещал я старику.
– Не в обиду, Саня, не подумай чего, я тебе плохого не пожелаю, - похлопал меня по колену дед.
***
Макс напился воды из речки, встал на ноги и спросил, указав рукой на деда Струкова,
-Кто этот уважаемый аксакал с оригинальным чувством юмора?
- Это старейший житель Листвянки – Струков Дмитрий Иванович, мой дальний родственник, -представил я деда.
– Аа, ну тогда ладно, - сказал Макс, - но всё равно, человека сравнивать с собакой не хорошо.
– Да он же пошутил, не обижайся Максим.
–Ладно, мне не привыкать.
Дмитрий Иванович, стоявший от нас метрах в пятнадцати, разговора нашего не слышал – всё-таки, слух к старости у него стал плохой. По жестам и выражению лица Макса, он, наверное, догадался, что тот обиделся.
-Извини, внучок, ежели, обидел чем, я ведь не со зла,- подходя к нам, сказал дед.
Лицо у Макса после водолечения вниз головой было красное, глаза слезились; выглядел он ужасно, но больше не икал.
– Вы счас куда робяты? На вечернюю лошадь поди-ко? Так до неё ещё четыре часа, айда ко мне, у меня перекантуетесь, чаи погоняем. Хотя нет, Яна узнает, что ты, Саньша, здеся был да не зашёл, дак обоим нам вставит фитилей.
– Мы на платформе посидим Дмитрий Иванович, не беспокойся, - надевая рюкзак, сказал я.
Макс сказал, что готов сам нести свою поклажу, так как обрёл необходимую для этого форму. Я навесил на него рюкзак, приторочил корзину с рыжиками и тот опять стал походить на вьючного ослика.
– Мал золотник, да дорог, - улыбнувшись, сказал дед, глядя на него. Ну ладно, заходите, ежели надумаете. Старик оседлал велосипед и по тропинке укатил в сторону посёлка.
Через пятнадцать минут мы добрались до перрона и уселись на добротные широкие деревянные скамейки под навесом.
– А что бы нам не пойти к твоей подруге? – Спросил меня Макс.
– Пойдём, вот посидим маленько, отдышимся, а то больно уж мы с тобой на шаромыг похожи стали с этой кашей аглицкой.
- Думаешь, сильно лучше будем выглядеть? – Усомнился Макс.
– Ну, по крайней мере, голова лучше соображать станет.
Растянувшись во весь рост на скамье, я бездумно валялся, глядя на белые облака в небе. Макс сидел с Пентой на скамье рядом со мной. Вдруг он сдёрнул с головы свой клоунский колпак, засунул его в карман рюкзака, и, поплевав на пятерню, стал приглаживать свою лохматую шевелюру. Только что выглядевший утомлённым, Макс вдруг преобразился в мгновение ока – лицо его приобрело некую брутальность; большие глаза бесовски блестели и только что не метали молнии. Я поднялся и сел на скамье. По тропинке к платформе в цветастом полушалке, зелёной куртке, с хворостиной в руках поднималась Яна.
– Макс, не говори ей, где мы ночевали, - успел проинструктировать я товарища. Тот, не отрывая глаз от Янины, кивнул головой в знак согласия, хотя вряд ли понял, что я сказал.
– Вот где сиротинушки казанские мыкаются. Никто-то их не приветит, не приголубит бедных калик перехожих, -улыбаясь, запричитала Янина.
Макс напоминал лохматого керри-блю терьера, очарованного представительницей слабого пола. Он уже стоял, едва ли не по стойке смирно возле скамьи. Я продолжал сидеть – так разница в росте у нас была гораздо меньше, иначе он бы просто исчез на моём фоне, что, безусловно, огорчило бы его.
– Здравствуйте, охотнички, прошу в гости заглянуть: отдохнуть с дороги, пирогов отведать, бражки попить, - Янина потаскала меня за ухо.
– Привет, моя хорошая, - стараясь не дышать, чтобы не сразить Яну перегаром, ответил я.
– Добрый день, мадам, - учтиво поприветствовал Яну мой друг. Я - Максимус Нота. Мы с Александром земляки, представляете: встретились в лесу, случайно, вчера. Чудно правда? Обалдеть, но чудеса, как я вижу, не кончаются. Видеть такую прекрасную женщину в такой глуши ещё большее чудо!
Макса понесло. Он наговорил кучу комплиментов Янине, ввернул несколько фраз на французском и сам же перевёл их. В изысканных выражениях он обосновал невозможность нашего отказа от посещения чертогов лесной феи и угощения национальным напитком.
– Дмитрий Иванович сказал мне, что ты, Саша, на станцию идёшь с кем-то, - врезалась Яна в болтовню Макса, - я сразу пошла вас встречать, а то, думаю, как бы мимо не прошли бродяги. Ну, давай пойдём уже. Тащи, Пента, хозяина, - погладила она прижавшуюся к её ноге собаку.
Мы шли по тропинке среди высоких сосен. Впереди шагал Макс, навьюченный корзиной и уже не таким огромным, как вчера, но всё - таки большим рюкзаком. Он без умолка болтал на ходу, ежеминутно оборачиваясь и что-то разъясняя. Мы с Яной, держась за руки, шли позади. Пента успевала на ходу подсовывать мордочку под руку Яне и получать свою порцию внимания. В спину нам светило неяркое осеннее солнышко; наши длинные тени шагали впереди; сосны, цвета красной меди, в лучах висевшего низко над лесом светила, казались золотыми. Воздух в роще был особенно свеж; запах хвои и снега бодрил и успокаивал одновременно. Макс громко восхищался красотой рощи, погодой и необычайным стечением обстоятельств.
Увидев рябины во дворе фельдшерского пункта, Макс сказал, что ему необходимо сделать несколько фото на фоне такого пейзажа и заставил нас позировать.
- Прекрасные снимки - можно посылать в журнал «Огонёк», - подвёл он результаты своей фотосессии. Яна вопросительно посмотрела на меня.
– Да шутит он, - успокоил я её.
– И где это ты такого конька-горбунка нашёл? - Тихонько спросила меня Яна, пока Макс возился с водворением фотоаппарата в кофр.
Я начал было объяснять.
– Ладно, ладно, ночью расскажешь, - закрыла мне рот ладошкой Яна, - у меня ночевать будете, завтра на без пятнадцати шесть уедете и везде успеете, предваряя мои отговорки, сказала Яна.
– Ну, как скажете, Янина Григорьевна, - согласился я.
Усадив нас пить чай, Яна убежала к своей подружайке, как она называла бабу Глашу. Та работала раньше санитаркой в фельдшерском пункте, а недавно вышла на пенсию, но всё равно, каждый день приходила помогать Яне; хотя той и самой делать было особо нечего. Сейчас Глафира Степановна напекла пирогов для нас по просьбе Яны.
Макс не переставал болтать; видимо, красивые женщины были его слабостью. В присутствии Яны он потерял контроль над собой; я его не узнавал, впрочем, что там, я и знал-то его всего одни сутки. Он нахваливал пироги с картошкой и грибами, солёные рыжики со сметаной, жареную картошку и сметал всё со стола в пределах досягаемости вилки в его руке. И то сказать - считай сутки, мы с ним пробавлялись кашей да чаем, так что аппетит Макса был вполне объясним.
– Ой, что это я, про настойку-то забыла, - всплеснула руками Яна и пошла к кухонному шкафу, где у неё стояли бутылки с настойками, наливками и брагой которые она делала сама по рецептам бабы Глаши.
Я разлил зелёную настойку по стаканам. Макс понюхал напиток, произнёс тост за зеленоглазую фею леса и медленно выпил весь стакан. Яна толкнув меня ногой под столом, показала глазами, чтобы я поставил свой стакан. Макс ничего не заметив, поговорил ещё о необычайно интересном букете напитка и подцепил на вилку рыжик. Подняв гриб к абажуру, он стал рассматривать его на свет.
– Какой необычайно золотисто – розовый цвет у этого гриба, как гармонично природа соединила в нём эти два цвета, как они…, а что это за настойка такая у вас Яна? – Без перехода вдруг спросил он.
– Сон-трава на лунном свете, да на меду липовом настоянная, - певучим голосом ответила Яна и погладила его по голове.
– Сон-трава на лунном свете, - хлопая глазами и явно теряя интерес к рецепту напитка, повторил за ней Максимус. Голова его упала на грудь. Усилием воли он ещё попытался открыть глаза и чего-то сказать, но подручные Морфея уже сноровисто пеленали его в свои покрывала.
–Давай положим конька-горбунка на диванчик, устал малыш; утаскал ты его, Саша, - серьёзным голосом пояснила Яна произошедшее.
– Чем это ты Яна его напоила? – Спросил я её, укладывая Макса на диван, который был, как по нему изготовлен.
– Ну, Саш, он так всю ночь болтал бы, крепкий хлопец, - оправдывалась Яна. Ничего с ним не случится несколько капель снотворного и всё. Для его же пользы. Я и так тебя вижу раз в месяц, а тут этот птица-говорун. Практичность Яны забавляла меня и в то же время настораживала – свист аркана, раскручиваемого ловцом, иногда слышался мне в её речах.
– Это он тебя увидел и обалдел, вот его и понесло, - пояснил я поведение друга.
– Он – то обалдел, а ты что-то не сильно рад, - укорила меня Яна,- что всё сомневаешься во мне? Всё опасаешься?
– Мы же договорились Яна, - напомнил я ей наш уговор.
– Ну ладно, не буду больше. Люблю я тебя Саша, ребёнка от тебя хочу.
Я слегка опешил – эту тему Яна никогда не поднимала раньше.
– Так ведь, не получаются у тебя забеременеть, ты ж сама говорила.
– А теперь получится, только твоё согласие нужно, - огорошила меня Яна.
– Как это?
–Пойдём, всё расскажу, пока конёк – горбунок спит.
Глафира Степановна, зная про беду Яны, привезла в Листвянку из соседней области свою старшую сестру-знахарку. Та выспросила всё у Яны про её горе-злосчастие и сказала, что может помочь делу. В подробности Яна меня посвящать не стала, но попросила подумать; на раздумье она отрядила мне время до Нового года.
Уснули мы с Яной уже за полночь, а встали в пять утра по будильнику. Макс спал как убитый, однако, проснулся он сразу после того, как Яна разбудила его пить чай. Я уже сидел за столом.
– Макс, ты проснулся? У тебя семь минут на оправку и умывание, потом пьём чай и на станцию, - поторопил я его.
Вместо подтверждения того, что ему всё понятно, Максимус, обращаясь к Яне, вдруг спросил: - Я вчера себя хорошо вёл Янина Григорьевна?
- Хорошо, Максим, умненько спать лёг и спокойно спал.
– А я не говорил такие слова как «сиреневенький» и «мотоцикл»? – Снова задал странный вопрос Макс.
– Нет, не говорил, а что такое? - удивилась его вопросу Яна.
– Да, это тест у меня такой для самопроверки; я всегда, когда пью алкоголь, проверяю так степень своего опьянения. Если не могу выговорить эти слова, то значит уже пьяный и ложусь спать. А если я вчера себя не тестировал, то, как я спать лёг? - Потряс нас он своими откровениями.
– А я не учил вас, как просто запомнить слово Гвадалквивир?- ошарашил нас Макс ещё одним непонятным вопросом.
– Макс, ты о чём? – не понимая его речей, спросил я.
- Если я всего этого не говорил, то значит, я был не пьяный, а раз не пьяный, то почему уснул? – Макс подозрительно посмотрел на нас.
Настойку помнишь как пил? – Ориентируя товарища в его воспоминаниях, спросил я.
– Ааа, так вы меня опоили! – Театрально возмутился Макс, - мерзавцы, а если бы вы дозы не рассчитали и я кони двинул. Чем вы меня напоили? Признавайтесь.
– Сон-травой на лунном свете; настойка эта от бессонницы - народное средство; Яна всё-таки медик, знает толк в снадобьях, - успокоил я Макса - не переживай друг – всё нормально.
–А ты не уснул почему?
– Ну, я настойку не пил – у меня дела.
– Какие дела? А, ну да, - соображал Макс по ходу пьесы и расставлял вслух ремарки к своему тексту. Блин, чисто кот Базилио и лиса Алиса, - возмущался он.
– Вот видишь, мальчик, не зря тебе тётя связала колпак как у Буратино, - голосом сказочника пояснил я суть происходящего, - сказка продолжается, и нам пора бежать.
Яна сдержанно улыбалась. Макс, конечно, всё понял и рассмеялся. – Да, уж с вами не скучно. Мне это как раз в тему – я месяца три уже в депрессии, от того и пошёл приключений искать в лес. Развеяться, так сказать. Получилось, ещё как, даже слишком. И всего за двадцать четыре часа и литр спирта. Я, прямо, как Индиана Джонс вятского разлива, - закончил Макс свою сумбурную речь и снова рассмеялся.
Ночью выпал снег. Мы шли по свежей пороше, снег скрипел под ногами. Пента бежала впереди, принюхиваясь на ходу к упавшим веточкам хвои. Порывы сырого ветра, гудевшего в кронах сосен, напоминали о скорой зиме. Впереди горели прожектора полустанка. На платформе стоял Дмитрий Иванович с корзиной рыжиков.
Промелькнула вереница окон подошедшей электрички; последний вагон остановился возле нас. Яна чмокнула в щёку Макса, потрепала Пенту за ухом, порывисто обняв меня, шепнула: - Подумай, Саша. Приезжай скорей.
Макс помахал в окно Яне, вздохнул, и, навалившись на стену вагона, закрыл глаза. Вдруг он рассмеялся вслух и открыл глаза.
– Ты чего? - Спросил я его.
– Да, так, афтершоки после ночных приколов, уклончиво ответил тот и снова, закрыв глаза, навалился на стенку вагона.
–Чё с ём?- Теперь уже Дмитрий Иванович, пораженный непонятным словом, захотел узнать причину такого поведения Макса.
– Успокоиться не может, очень уж ему наши приключения понравились, - негромко ответил я.
Макс спал, видимо остаточные явления после употребления настойки продолжали действовать.
За окнами проплывали контуры леса, темнеющие на фоне начинающего светлеть неба, на северо-западе ущербная луна оправлялась на отдых, дремотно зевая после бессонной ночи.
Я уезжал из Листвяжного утренней электричкой, что случалось нечасто. Рядом со мной ехал необычный во всех отношениях, случайно встретившийся мне на охоте «мужичок с ноготок», которого я знал чуть больше суток, а, казалось, будто знаком с ним с детства.
На одной скамье со мной сидел дед Струков, который был старше меня в два с половиной раза и доводился мне дальним родственником.
В Листвяжном осталась ждать меня женщина, которую я любил и в то же время, из-за предрассудков, в которые, я однако верил, опасался с ней сближаться.
А между тем, в скором будущем они сыграют в моей судьбе заглавные роли, от которых будет зависеть вся моя последующая жизнь. Наверное, тот, который пишет судьбы там, на небе, набирал новую труппу для постановки новой главы. Что ж, как сказал великий Шекспир: «Весь мир театр, а люди в нём актёры».