Она любила отдыхать под этим странным деревом.
Весь сад был странным, но это дерево - особенно. Ветви ярусами, спиралью.
Один ярус ещё без листвы, другой цветёт, третий уже с плодами.
Тоже странными, и видом, и размерами. Одни плоды мелкие, другие крупные,
разные цветом.
Голые ветки, цветущие, с плодами — друг над другом и куда-то ввысь, к небу,
с земли и не видать вершину. Если есть она.
Наверное, и вкус у них разный, хорошо бы попробовать, да нельзя.
Бородатый запретил, строго-настрого. Помрёшь, говорит.
А вот обезьянка ест их, и ничего.
Постоянно появляется, когда Она приходит, и начинает есть.
Дразнит, что ли? Так и тянет попробовать.
Но… Терять такую работу из любопытства?
А любила Она это дерево за запах. Да-да!
Походи по Саду, когда приторные, кричащие запахи всевозможных цветков и плодов
голову кружат так, что и упасть недолго.
А здесь - здесь и не сразу слышно.
Вот когда приляжешь на мелкую, но очень плотную траву, закроешь глаза,
начинаешь дремать, вот тогда!
Тогда тонкий, горьковатый запах начинает обволакивать, тревожить, навевать
какие-то будоражащие видения:
... бесконечной синей воды, по которой скользит что-то белоснежное...
... голосами — мужскими, женскими, детскими…
наверное, детскими, - особенно сладкими…
... полётами в небе, на такой высоте, что даже слоны муравьями кажутся…
... какими-то смутными, непонятными, но очень хорошими,
делающими Её ещё прекраснее, вещами…
Сквозь дрёму раздался противный, мерзкий вопль обезьянки. Ну, уже привычно.
Зелёный тащится. Сейчас начнёт:
- Как вы прекрасны… А можете быть ещё прекрасней…
Лишь только надкусить… Кожа сиять начнёт…
Вы достойны… достойны… достойны…
Точно! Вон, выполз. Языком раздвоенным замельтешил.
Она слегка приподняла голову, подсунув под неё руку, стала внимательно
рассматривать Зелёного, пропуская мимо ушей его вкрадчивый и очень
убедительный голос.
- Хм… Как чешуйки искрятся… Красиво… Кожу поменял? Точно-точно… Тааак…
А у меня глаза-то зелёные? Если его ободрать, сделать сумочку,
очень мне пойдёт…
Прищурив один глаз, начала мысленно раскраивать шкурку, но!
Видимо, Зелёный понял, о чём она думает, замолчал на полуслове и испуганно
шмыгнул в кусты, выстрелив из-под хвоста вонючей жидкостью.
Этот испуг так рассмешил Её:
— Ну, это же невозможно! Ободрать шкуру с живого.
А не живых в этом Саду не бывает!
Так рассмешил, что она рассмеялась безудержно, во весь голос, аж выгнувшись, и!
И тут случилось страшное.
Может, порывом ветра, а может мерзкая обезьянка кинула, это не важно.
Важно, что небольшой плод с дерева попал ей прямо в открытый рот. Да так попал,
что Ей, чтобы не задохнуться, пришлось плод разжевать и проглотить!
Замерев от испуга, она стала прислушиваться:
— Что, Смерть пришла? Не слышно…
Зато пришли те смутные образы, навеваемые Деревом, и стали ясными и понятными.
Вода стала морем, белое — яхтами, и главное!
Главное, - те, сладкие голоса, точно оказались детскими!
Её детей, внуков, правнуков и праправнуков и далее, далее, далее…
Надо найти Его. Хи… Найти? Опять в кустах, тех, куртинкой, лежит. Листья жуёт.
Фу! Гадость!
Надо завязывать. Дети!
- Хм… А что скажет Бородатый? Запрет-то нарушен…
Думай, думай!
Хм… Так несчастный случай, это раз.
Два — Он-то не ел? Плоть от плоти? И?
Как и кого наказывать?
Хи… Пусть у Бородатого голова и болит.
А мне срочно, срочно! Надо к Нему! Дети, такое дело!
Она поднялась, потянулась, наполняясь новой, ещё непривычной, необузданной
энергией и, не сдержавшись, побежала, побежала всё быстрее, быстрее - к Нему…
Мелкая живность еле успевала выскочить из-под её ног, с недоумением глядя на Неё,
такую новую.
А обезьянка… Обезьянка смотрела ей вслед с пониманием.
Пониманием того, что вот, наконец-то, появился Человек.
От неё, от обезьяны!
И не спорьте! Она много плодов съела!