В наше время Мартын Степанович Пилецкий-Урбанович (1780 – 1859) более всего известен пушкинистам. В бытность свою инспектором Царскосельского лицея, Мартын Степанович не сумел снискать расположения воспитанников. «Пилецкий, пастырь душ с крестом» — явно-иронически отозвался об инспекторе юный лицеист Александр Пушкин. А один из его однокашников даже нарисовал на Пилецкого далеко не дружеский шарж. Однако ж, даже при подобном негативе, Пушкин и его друзья не могли не отдать должного тонкому интеллекту Пилецкого-Урбановича. И написание взвешенной, объективной биографии этого незаурядного человека представляется мне делом будущего...
В статье Андрея Юрьевича Андреева «Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века» процитированы весьма ценные как в историко-бытовом, так и в идейном отношениях письма студента Гёттингенского университета Алексея Гусятникова — профессору Московского университета И. А. Гейму. Был упомянут в них и гёттингенский студент Пилецкий-Урбанович. И вот что писал Андреев:
*""Случались во взаимоотношениях Августа Шлёцера с русскими студентами и курьезные истории, об одной из которых рассказывает в своем письме Гусятников. Мартын Пилецкий, уроженец города Чугуева на Слободской Украине, служил до приезда в Гёттинген казачьим унтер-офицером. Когда, представляясь профессору Шлёцеру, Пилецкий упомянул об этом, тот «отпрыгнул на десять шагов назад и поднял руки вверх».
Причиной такой, естественно, преувеличенной в описании комичной реакции было, по мнению Гусятникова, «предубеждение, господствующее в Германии против КАЗАЦКОГО НАРОДА».
Шлёцер же завершил сцену обращёнными к Пилецкому словами: «Вы — желанный гость, и тем более, поскольку в состоянии это предубеждение опровергнуть делом», и обещал ему всяческую помощь. Вскоре после этого знакомства привести к ним КАЗАКА, чтобы предложить ему свои услуги, просили у русских студентов и другие гёттингенские профессора."""
А вот что писал в 1816 году Фёдор Николаевич Глинка:
«Все предания соглашаются в том, что казаки всегда были народом, любившим славу и подвиги военные. Земледелием и рыбною ловлею занимались они не иначе, как с оружием в руках, и вот почему без стен и окопов не страшились нападения врагов. «Слава не умирает!»; —; было любимое их выражение. Сии любители славы умели заставить себя уважать. (...) Всем известно, что малороссийские и украинские казаки, хотя и отделены от донских по теперешнему их местному положению, но происходят от одного колена и по близкому сходству образа жизни, обычаев и нравов составляют и поныне один народ. Родоначалие казаков производят иные от скифов, другие от хазар, а некоторые от того славянского племени, которое Нестор называет северою, что значит всадники. (...) От малороссийских и донских казаков произошли: черноморские, запорожские, слободские, волжские, моздокские, терские, уральские и проч., из которых каждые в своем месте службою и верностию своею великую пользу России приносят.»
Итак, словосочетание «казацкий народ», доныне вызывающее столько политизированных споров, — было как в России, так и в Германии начала XIX века вполне себе органичным. Можно было относиться к казакам с предубеждением — но казачья этничность при этом не отрицалась!
Слободская Украина, Слободская Украйна, она же Слобожанщина, есть историческая территория Слободского казачьего войска.
«Старозаимочные земли Слободской Украйны представляют в своём происхождении ту особенность, что начало их положено подданными иноземного государства — Польши, переселившимися на земли также иноземного государства — Крымского ханства, но принявшие подданство Москвы. Черкасы - это те из древне-малороссийских казаков, которые бежали в XVII веке из Польши, заняли татарские степи и приняли подданство Московским царям.» — писал профессор М. М. Ковалевский, потомок есаула Ковалевского, одного из основателей Второго Харькова. А Харьков был вторично основан в 1646 году, через 20 лет после геройской гибели Атамана Харько...
Слободское казачье войско (СЛКВ) 1651 — 1765 годов было несуверенное государство, вассальное по отношению к Русскому царю, но со своим особым законодательством. Слободская (Слобожанская) юридическая система резко отличалась от русской и частично — от правовых систем других казачьих войск.
Мартын Пилецкий-Урбанович родился на свет через 15 лет после того, как узурпаторша Екатерина II упразднила Слободское казачье войско. Но здесь существует одна тонкость. Родной его город Чугуев, принадлежавший Слобожанщине в историческом, этнографическом и географическом смысле, в XVIII веке в состав Слободского казачьего войска официально НЕ входил.
И Чугуевский казачий полк подчинялся напрямую Военной коллегии в Санкт-Петербурге. Трагедия 1765 года обошла чугуевских казаков стороной.
В самарском музее 5-го Александрийского гусарского полка представлена «Карта расположение Российской Армии с начала войны Августа Месяца 1787 году». Здесь имеется в виду одна из многочисленных Русско-турецких войн. В легенде этой карты перечислены все участвовавшие в той кампании воинские формирования. И под № 31 идут Чугуевские казаки.
Но в 1803 году очередной узурпатор Александр I лишил казачьего звания граждан города Чугуева и отчислил их из Чугуевского казачьего полка. Остальное население Чугуевского юртА на какое-то время сохранило прежний статус, но в 1808 году их также лишили казачьего звания и перечислили в состав Аракчеевских Военных поселений.
В 1819 году чугуевцы поднялись за волю и право. Народное восстание было потоплено в крови, а руководил его подавлением туповато-злобный и трусоватый временщик А. А. Аракчеев. По его приказу 275 казаков были казнены, 160 умерли под шпицрутенами! Были среди них, кстати сказать, и родственники великого художника Ильи Ефимовича Репина, неустанно прославлявшего казачье наследие от пламенной Колхиды до Финских хладных скал...
«Кто не содрогался при слухах о том,
что происходило в военных поселениях в Чугуеве!
— как бы для утончения жестокости, гоняли вдруг сквозь строй;
матери, при виде варварства и насилий, убивали детей своих...
Сердце стесняется от одного воображения!» — писал по свежим следам трагедии будущий декабрист В. И. Штейнгель.
Осенью 1819 года Пушкин сочинил эпиграмму на Аракчеева:
В столице он — капрал, в ЧУГУЕВЕ — Нерон:
Кинжала Зандова везде достоин он.
Можно предположить, что служба Пилецкого в Чугуевском казачьем полку пришлась на интервал 1798-1803 годов. И на момент приезда в Гёттинген (кстати, ставший для Пушкина живым олицетворением «Германии свободной») Пилецкий-Урбанович официально уже не имел казачьего звания. НО неофициально он им гордился, и повсюду подчёркивал свою принадлежность к КАЗАЦКОМУ НАРОДУ. Для чего потребовалось безусловное гражданское мужество.
Люди, знавшие Мартына Пилецкого по Царскому Селу и Петербургу, писали о нём как о личности нервной и желчной. Так это, в общем, и неудивительно, если смотреть в контексте пережитых Пилецким мытарств...
Ведь мы не ведаем, какие бури бушевали в груди Пилецкого...
...Но стоило бы в данной связи процитировать письмо Вадима Васильевича Пассека (1808 — 1842), сына репрессированного смоленского шляхтича чешского происхождения. Вот что писал Пассек 24 августа 1832 года своей невесте Татьяне Кучиной:
«О Харькове и Волчанске я уже говорил тебе, теперь о Чугуеве. (...)
Рассказывают, что прежде весь город был в садах.
Теперь нет ни одного.
Прежние казаки переформированы в уланов. (...)
Не стану говорить тебе об ужасах,
с какими было вводимо и принято это преобразование.
Теперь всё тихо.»