***
Я? Лежу где-то? Все застыло в прощальном танце, пыль висит, свет. Откуда знаю, что такое пыль? Свет? Ручка, которая открывается (поворачивается), кто-то входит (вбегает, вползает) и замирает, вдыхая запах. Улыбается.
Мне не мешает моя «одежда», она была же частью меня какое-то время назад: когда? Не прошло и недели-то. Не помню.
В голове лишь остались грядки, ровные кустики, нитки подвязки, товарищи в соседних лунках. Животные. Птицы. И Солнце (отчего так тоскливо без него? Он, оно мой друг?), его свет (а-а-а) и лучи проводники. Да!
Этот (дом?), а что…зачем я тут нужен? Для чего я родился? Раздражает и нет ровный, метренный звук. Кто или что его автор? Точно не я…
Глянул (глянуло? глянула?) в стену, а там.
— Здравствуйте! — но часы (а это были именно они) не ответили, продолжая циклический танец, отбрасывая миллионы бликов на рамку. «Это ж вроде называется фотографией? Да?», — я с ужасом поймал пугающий взгляд женщины, что вошла. С улицы её кто-то окликал, но…
— Еста, — какое странное имя, — ты долго там?.. — голос мужчины прерывался шумом машин с автострады. — Ты забыла? …ехали на кладбище?
Он вошёл и женщина, что смотрела на меня со злорадным выражением, вмиг преобразилась и стала просто милой женщиной (даже сказать девушкой), милая, хорошая. Должен сказать, что на меня так многие посматривали, однако… Многие из людей! То, что я не человек понятно, но… Но… Другие люди явно не знали о моём со-зна-ни-и. А она знает! Точно знает. Очень неприятно.
Дверь закрылась, часы тут же обратили на меня внимание.
— Не повезло тебе!
Я возмущён (всё-таки он), взбешён, разъярён.
— Так вы слышали меня? Да?
Ничего более жуткого, чем хохочущие в голос часы я ещё не слышал: стрелки дребезжали и всё тело. Фотография на стене только вздохнула: будь у неё руки, наверное бы, постучала по стене.
— А почему вы не…
Опять вздохи. Но смех, скорее трагический.
— Сам подумай…
Я не хотел думать. Ничего не хотел. Тогда фотография вмешалась.
— Она делает нас такими, понимаешь? Спе-ци-аль-но! — на мой недоумённый взгляд (где он у меня?). — Ей нравится издеваться, зная, что сознание есть…
«Я погибну», — так и осталось висеть в комнате странным невысказанным коромыслом, витая в подсвеченной пыли. Часы (ради устрашения, конечно) завращали стрелками, застрекотали шестерёнками. Снова отворилась дверь.
***
Еста смотрела на меня. Я не мог пошевелиться, вообще ничего не мог: не знал кто конкретно, возможности своего тела. Ничего не выходило. Её дьявольская улыбка, безусловно обольщающая кого угодно, но меня: пугала до дрожи.
Наверное, человеческим мужчинам нравится подобное? Видел тут и такое. С тем самым. Знал бы ты… Знал бы ты… Отчего-то стало жаль человека, рано или поздно ей надоест издеваться над разумными предметами, фруктами, овощами. И она перейдёт на…
Но как? До сих пор вспоминаю с содроганием последние минуты жизни старой шкатулки: она была моей подругой. Я назвал её Зеей. Тогда же, в последний раз, и видел его: влюблённого дурака! Он рассказывал мне (чесноку? Стоп, а это хорошее воспоминание: я чеснок, охренеть), рассказывал, как любит её, что она такая милая, добрая, хорошая, что… В общем не помню; всего точно. Но поведал мне какую-то тайну, кажется, что он немного догадывался о её опытах и продвижении карьеры. «Вот бы ты был разумный! — говорил с восторгом. — Тогда я сейчас не казался себе странным, разговаривающим с продуктами питания…», — и сказал тогда он, что человек-не совсем, у него есть ДНК иноземца, инопланетянина. И сказал, что никто на Земле не знает об этом (кроме меня).
Есту кто-то отвлёк от издевательского поедания меня, как она изначально планировала. И я решил действовать. Помогли и часы, и фотография, и даже дом, который тоже ожил и которому всё надоело! Не знаю каких усилий мне стоило воспользоваться одним из (тоже оживших, но тихих) смартфонов — и отправить весь компромат на Есту…
Ответ был шокирующим: мужик в ужасе узнал, что она тоже потомок каких-то тварей. Из-за которых они и упали сюда. Но он не успел.
***
Пришёл час, когда Еста (с наслаждением) сожрала Чеснок. Да, запись ведут Часы и Фотография.
Потомки инопланетян (в том числе и раскаявшийся тварей) ворвались в Дом, но… Оставалось только снимать шапки.
— Чеснок он погиб сам, но нас в обиду не дал…
***