ПОДПОЛЬЩИКИ
Документально-мистическая повесть.
Основано на реальных событиях. Фамилии и имена изменены.
По местным армянским понятиям, берущим своё начало в древних горских обычаях, девушки должны были вести себя скромно. Не смотреть в глаза мужчинам (подобный взгляд воспринимался как сексуальный призыв), не только не материться, но и не использовать никаких грубых слов, никогда не напиваться за столом до состояния заметного со стороны опьянения, ни в коем случае не курить, не допускать знакомства с мужчинами на улице или в общественных местах (кафе, кинотеатрах, общественном транспорте и т.п.), не использовать не только яркую косметику, но и вообще какую бы то ни было (замужним женщинам допускалось использовать неяркую косметику), не надевать платья длиной выше колена или с вырезом, не надевать блузки с декольте или с открытыми плечами. По местным понятиям «правильная» скромная девушка никаким образом не должна пытаться привлечь к себе внимание. Например, во время застолья, особенно с приглашёнными гостями, девушка не должна не только говорить громко, но и вообще говорить, обращаясь к кому-либо первой, а лишь произносить предельно короткие реплики в ответ на обращение к ней других людей. Малейшее нарушение хотя бы одного из этих правил давало основание для косых взглядов, пересуд и всеобщего осуждения. При этом в Ленинакане существовала довольно многочисленная категория девушек, которые нарушали сразу все перечисленные правила – так называемые «фэзэистки».
За много лет до описываемых событий в Ленинакане появилась ткацкая фабрика, а при ней фабрично-заводское училище для рабоче-крестьянской молодёжи, сокращённо ФЗУ. Для обучения в ФЗУ из других республик СССР, преимущественно из Украины и Молдавии, привозили молодых девчонок в возрасте 16-17 лет и селили в общежитиях при ФЗУ. Эти девчонки не знали не только армянского языка, но и не имели никакого представления о местных порядках и обычаях, а их собственные представления при этом существенно отличались от местных. Многие из этих девчонок приехали в Ленинакан не только учиться и обретать профессию, но и за свободой от родительского контроля и сексуальными приключениями. Вели себя они не только, по местным понятиям, нескромно, но и крайне вызывающе. Местное население стало называть их «фэзэистками» от аббревиатуры ФЗУ.
В последствии ткацкая фабрика обросла дополнительными производственными площадями и территориями, была объединена с чулочно-носочной и другими фабриками и получила статус «текстильного комбината». Количество общежитий и учебных заведений при текстильном комбинате из года в год постоянно росло. «Фабрично-заводские училища» (ФЗУ) были переименованы в «профессионально-технические училища» (ПТУ), однако, их учениц по-прежнему называли «фэзэистками», так уж повелось… Количество фэзэисток в городе постоянно росло. Число общежитий, на местном жаргоне «фэзэ», превысило дюжину, они были разбросаны по всему городу. Эти общежития стали своеобразной достопримечательностью Ленинакана. Слава о них разошлась по всей Армении, так что в Ленинакан стали приезжать и молодые армянские парни, и женатые, и даже в почтенном возрасте, и не только из окружающих сёл, но и из других городов Армении для того, чтобы развлечься в весьма популярном доступном для всех желающих ленинаканском «борделе».
Примечательно, что среди томящихся сексуальной истомой мужчин, осаждающих эти общежития, ленинаканцев можно было встретить крайне редко, преимущественно это были приезжие. Сам факт нахождения под окнами общежития мог дать повод для насмешек и пересуд. Тех ребят, которые осаждали общежития «фэзэ», брезгливо называли «фэзэистами», при встрече не подавали им руки, либо, если всё же здоровались, после этого демонстративно протирали руки платком. В таком отношении к «фэзэистам» был определённый резон – местный кожно-венерологический диспансер был переполнен любителями сексуальных приключений, как «фэзэистками», так и «фэзэистами». Местные жители старались обходить эти общежития стороной, чтобы их случайно не увидели в таком месте какие-либо знакомые и не распустили о них нежелательные слухи.
На Тбилисском шоссе, на котором находился наш дом, построили аж четыре таких общежития. Чтобы дойти от своего дома до площади Ленина, то есть, пройти в центр города, мне приходилось проходить мимо всех четырёх общежитий. Дабы не давать повода для слухов, я старался перейти на противоположную сторону улицы и как можно быстрее миновать эти общежития. Одно из таких общежитий построили прямо возле нашего дома, причём так, что его окна смотрели в окна нашей квартиры. Его заселили, когда я учился в 6-м классе. С этого момента прямо под окнами нашего дома постоянно топтались изнывающие от сексуальной истомы армянские парни, как правило, из окружающих Ленинакан сёл и, как правило, очень плохо владеющие русским языком. Эти парни громко, на всю улицу, переговаривались с выглядывающими из окон общежития не менее сексуально-голодными девицами, матерились, и, ужасно коверкая русский язык, приглашали девиц к себе, поскольку охрана общежития мужчин внутрь общежития не пускала: «Эй, слюшай, ты! Нет не ты, а ты! Падэнымысь вниз!»… Чаще всего долго упрашивать не приходилось, какая-нибудь из маячащих в окне девиц «поднималась вниз», чтобы прогуляться с новоявленным ухажёром по рельсам железнодорожной ветки базы Кхахщин до небольшого безлюдного парка, который местные именовали «лесок», где на мягкой травке среди зеленых насаждений происходил процесс выпускания сексуального пара, то есть, спаривания. Иногда за таким процессом скрытно из-за кустов подглядывали любопытные мальчишки с нашего двора.
После нескольких месяцев пребывания в Ленинакане некоторым фэзэисткам наскучивало общение с брюнетами, которых вокруг был бескрайний океан, и они начинали обращать внимание на крайне редких для Ленинакана блондинов. Я в ту пору был блондином, проживающим в непосредственной близости от одного из таких общежитий. Стоило мне выйти во двор, чтобы, например, поиграть в футбол, в окнах соседнего общежития тут же возникало несколько «болельщиц», которые выкрикивали в мой адрес реплики, пытаясь привлечь моё внимание. Они не знали моего имени, но, поскольку регулярно предлагали мне прогуляться в лесок, они прозвали меня Леском.
– Эй, Лесок! Бросай футбол, пошли в лесок! – кричали они из окна.
– Смотри, Андрей, как ты у фэзэисток популярен, – подтрунивали надо мной ребята с нашего двора. – Ты им в ответ рукой помаши. Или чем-нибудь ещё…
Все эти шутки мне были неприятны. Иногда мне приходилось прерывать игру и уходить домой под надуманными предлогами.
Фэзэисток из соседнего общежития очень забавляли мои попытки как можно быстрее от них слинять. Видимо, они решили, что я стеснительный и пугливый, и это ещё больше их раззадоривало. Чтобы пройтись в город, мне приходилось выбирать момент, когда в окнах соседнего дома не было никого видно, и я старался быстрее прошмыгнуть мимо них, пока меня не заметили. К сожалению, сделать это незаметно удавалось далеко не всегда. Заметившая меня фэзэистка подавала знак другим: «Девчонки! Лесок идёт!», и тут же в окнах возникала беснующаяся толпа: «Эй, Лесок! Иди к нам! Прогуляемся в лесок!». Некоторые из них выбегали из ворот и пытались перегородить мне дорогу. Некоторые из окон кидали в меня всякий мусор, однажды даже бутылку кинули, и мне пришлось от неё уворачиваться.
Стоящие у ворот общежития фэзэистки обычно переговаривались между собой так громко, словно они выступали на сцене, стараясь, чтобы их было слышно в соседнем квартале. При этом они матерились как сапожники, курили и сплёвывали себе под ноги как зэки. Некоторые из них лущили семечки, чавкая как свиньи и плюясь шелухой себе под ноги. Некоторые отхлёбывали пиво из горла, делая отрыжки и гогоча над издаваемыми звуками, по всей видимости, находя их забавными. Я же удивлялся, для каких целей и почему именно в Ленинакане кто-то додумался собрать столь отборные отбросы общества с полным отсутствием чувства юмора, культуры и интеллекта. Я был отнюдь не стеснительный и не пугливый, но, как и все коренные жители Ленинакана, опасался прослыть фэзэистом. К тому же, я избегал фэзэисток потому, что испытывал к ним отвращение.
* * *
Однажды меня в очередной раз застал врасплох почечный приступ. Для того, чтобы его купировать, меня положили в 4-ю больницу, которая находилась в пяти минутах ходьбы от моего дома. Заселяясь в больничную палату, я познакомился с её обитателями, один из которых выглядел лет на шестьдесят. Он попросил меня подойти к его койке.
– Акоп, – представился он по-армянски. – Извини, не могу встать.
– Андрей, – представился я.
– По-нашему, выходит Андраник. Или Андо. Не против, если буду так тебя звать?
– Не против, если вам так удобней. А почему вы не можете встать?
– Почки… Гломерулонефрит…
– У меня тоже гломерулонефрит…
– Ты такой молодой… Плохо, когда такие молодые по больницам болтаются. Я уже много лет в больницах провёл. Не представляешь, как мне надоел этот больничный запах, эти обшарпанные стены. Скука тут ужасная…
– Я из дома нарды принёс. Будете в нарды играть?
– Нарды – это хорошо. Буду, конечно. Только ты табуретку придвинь, чтобы я мог с кровати зары(*) бросать…
--------------------------
(*) Зары – в игре в нарды пара игральных кубиков, которые бросают на доску в процессе игры.
--------------------------
Мы с Акопом весь день играли в нарды. На следующий день я сдал анализы, прошёл процедуры… Вечером предупредил своих товарищей по палате:
– Завтра выходной. Все врачи, кроме дежурного, ушли. Вы меня прикройте, хочу дома переночевать. У меня дом в пяти минутах ходьбы. Вернусь к утреннему обходу, ладно?
– Конечно, Андо, иди, – согласился Акоп. – Если кто спросит, скажем, что ты во двор вышел. Это хорошо, что твой дом так близко. Очень удобно. Лучше дома ночевать, чем здесь.
Я ушёл домой прямо в больничной одежде. Когда утром вернулся, койка Акопа оказалась пустой, матрас его был скручен.
– А где Акоп? – удивился я. – Его что, выписали?
– В морге Акоп. Почки отказали. Умер сегодня ночью. Тихо, никто ничего не слышал. Мы думали, он спит. Сестра пришла ему капельницу ставить, а он не дышит.
Я сел на свою койку и некоторое время смотрел то на свёрнутый матрас, то на нарды. Вот только что был человек, и вот его уже нет его. Нарды, в которые мы с ним вчера ещё играли, есть, а человека уже нет. Странно как-то…
Через три дня к нам в палату подселили мальчика лет десяти. «Вот твоя койка», – сказала мальчику старшая медсестра, указывая на место, где прежде лежал Акоп, и которую успели заправить. Мальчик тут же уселся на неё и стал покачиваться.
– Привет. Как тебя зовут? – спросил я.
– Овик, – ответил он.
– Я Андрей.
– Это хорошо, что ты здесь, такой молодой. Я думал, как в прошлый раз, одни старики будут. С ними скучно.
– В прошлый раз? Ты не в первый раз в больницу ложишься?
– Нет, я уже много раз лежал. Уже четыре года болею. Гломерулонефрит у меня…
– У меня тоже гломерулонефрит…
– Значит, мы с тобой подружимся, раз наши болезни уже подружились, – засмеялся он. – С тобой будет веселее, чем со старикашками. Ты ведь придумаешь что-нибудь прикольное, чтобы как-нибудь повеселиться?
– Ну, не знаю… Подумать надо. Может быть, что-нибудь придумаю до ночи.
– Почему до ночи?
– Придёт время, узнаешь, – я многозначительно посмотрел на Овика.
После ужина мы со старшими сопалатниками поиграли в нарды, а Овик всё ждал наступления ночи. Когда на улице стемнело, я спросил у Овика:
– Ну что, Овик, готов к приключениям?
– Готов! – радостно ответил он.
– Тогда возьми своё большое белое полотенце и обкрути вокруг головы, как я. Оставь только щель для глаз, чтобы видеть, куда идёшь. Будем пугать местных обитателей!
Мы накрутили полотенца на головы и посмотрелись в зеркало – вместо головы у нас был большой белый шар с узкой чёрной щелью вместо глаз. Супер! То, что надо!
– Теперь, просунь левую руку в правый рукав больничного халата, а правую в левый. Вот так, чтобы руки пересеклись на груди – я показал. Половина рукавов теперь болталась пустой. – Теперь смотри… Буууу! – Я помахал руками в рукавах так, чтобы пустые половинки рукавов взвились вверх.
– Ух ты! – восхитился Овик. – Совсем на человека не похож! То ли привидение, то ли инопланетянин!
– Ого! – поразился сосед по палате. – Действительно, страшно! Если бы я увидел такое, да ещё и в темноте, перепугался бы. Пропорции головы, рук и тела совсем не как у людей! Андрей, кто тебя этому научил?
– Никто. Только что сам придумал, чтобы Овика развлечь. Если хотите помочь, дойдите до выключателя и выключите в коридоре свет. Нужно сделать так, чтобы в коридоре было темно.
Мужчина из нашей палаты с удовольствием согласился – ему тоже стало интересно, что выйдет из нашей затеи. Он вышел в коридор и чуть погодя вернулся:
– Готово! Дежурная медсестра спросила, зачем я в коридоре выключаю свет. Я сказал, что в нашей палате душно, поэтому мы дверь в коридор приоткрыли, а свет из коридора мешает спать. Кого будете пугать?
– Ну, для начала… Дежурную медсестру, например.
Мы с Овиком осторожно вышли в коридор и медленно пошли к столу дежурной медсестры. За нами следом на цыпочках последовали остальные обитатели нашей палаты. Медсестра сидела за столом и что-то писала в журнале при свете настольной лампы. Мы тихонько подошли сзади, и я шёпотом произнёс:
– Сестричка, аспиринчику не найдётся?
Медсестра обернулась, и чуть не рухнула со стула:
– О боже!!!
– Уууу! – прогудел Овик, помахав рукавами больничного халата.
Медсестра медленно сползала со стула, вытаращив глаза и беззвучно хлопая ртом.
– Ууу? – добавил я, и тоже так же помахал рукавами халата. – Так дашь аспиринчик или нет?
Наконец, медсестра пригляделась, перевела дух и рассмеялась:
– Фууух! Ну и напугали вы меня! Я таких чудовищ в жизни не видела! Здорово придумали! Огромная круглая голова, вместо глаз чёрные щели, как в скафандре. Одно чудище большое, другое маленькое, и оба – одинаковые. Здорово придумали!
Сопалатники-зрители посмеялись над реакцией медсестры и остались очень довольны нашим розыгрышем.
– Пойдём еще кого-нибудь напугаем, – сказал я Овику.
Мы с Овиком двинулись дальше по коридору. Чуть позади за нами на цыпочках продвигались соседи из нашей палаты и старшая медсестра, которая теперь присоединилась к зрителям.
– Вот в этой палате – все молодые. Давай их напугаем.
– Давай я дверь резко распахну! Вот они испугаются! – предложил Овик.
– Ладно, давай ты. Только быстро распахивать не нужно. Наоборот, открывай дверь очень мееееедленно. И желательно, чтобы она при этом скрипела. Потом так же мееееедленно загляни в палату, но не показывайся сразу весь целиком на свет, а чтобы из темноты так меееедленно ты проявился. Понял? А я буду позади тебя и добавлю спецэффектов в декорациях.
Овик стал медленно приоткрывать дверь, стараясь, чтобы она потихоньку скрипела. Сквозь приоткрытую дверь я увидел её обитателей. Один из них листал журнал, другой рылся в тумбочке, третий что-то обсуждал с четвёртым, лёжа на койке. Тот, который рылся в тумбочке, наконец, обратил внимание на скрипящую дверь, обернулся и тут же сел на пол, поджал ноги, прошептав:
– Ах, аствац! (арм: «О, боже!»)
Овик стал медленно заглядывать в палату. Лежавшие на койках наконец обратили внимание на то, что рывшийся в тумбочке сосед пристально смотрит круглыми глазами на дверь, и оглянулись. Я на фоне Овика тоже стал постепенно проявляться из темноты, чуть-чуть помахивая рукавами халата и раскачиваясь из стороны в сторону. В палате послышался грохот падающих с коек тел.
– Уууу! – произнес Овик и помахал рукавами.
– Уууу! – произнёс я. – Как холодно. Одеяло не одолжите?
Ошеломлённые больные ещё секунд пять смотрели на меня с Овиком, беззвучно разевая рот, пока мы не вышли на свет.
– ААААА! – наконец закричал один из них, осознав, что происходит, и рассмеявшись. – Здорово! Классный розыгрыш! Я чуть в штаны не наложил!
– Ух ты! – наконец пришли в себя и остальные. – Отлично придумали! Пойдём ещё кого-нибудь напугаем!
Теперь в след за нами в коридор вышли обитатели уже двух палат и дежурная медсестра. Всем было интересно, как будут реагировать другие больные. Мы потихоньку пошли вдоль коридора. В конце коридора на фоне окна я увидел женскую фигуру. В темноте было не разобрать, кто это, было видно лишь силуэт – кто-то стоял в коридоре и смотрел на улицу в окно. Мы с Овиком стали потихоньку подкрадываться. Сзади, подталкивая друг друга шла толпа зрителей, перешёптываясь: «Да тихо ты!» - «Сам тихо!» – «Подвинься, плохо видно…» – «Не толкайся!».
Заслышав позади какой-то шум, фигура у окна оглянулась.
– Уууу! – Овик помахал рукавами халата.
Никакой реакции не последовало.
– Уууу! – я тоже помахал рукавами халата.
Ноль эмоций. Ну надо же, не сработало. Наверное, женщины – самые бесстрашные существа на Земле.
– Ладно, – сказал я Овику уже обычным голосом. – На сегодня достаточно. Пойдём спать.
– Я ещё хочу! Пойдём вот в эту палату!
– Там пожилые люди. С ними лучше так не делать. Хватит на сегодня. Пойдём спать.
Мы развернулись и пошли назад. И тут я услышал в конце коридора тихий писк:
– Ииии! Ииии!
Это пищал тот, кто стоял у окна. Я удивился, развернулся и пошёл к окну. Фигура вдруг стала размахивать руками. Подойдя ближе, я в сумерках разглядел девушку. Она махала руками и издавала какие-то странные звуки. То ли плакала, то ли пищала:
– Ииии!
– Ладно, концерт окончен, – произнёс я. Вынул руки из противоположных рукавов халата и смотал со своей головы простынь. – Извините, если напугали. – Развернулся и пошел к нашей палате.
– Смотрите! Она тоже испугалась! – зрители были довольны.
– А кто бы не испугался!
– Здорово придумали!
Когда мы вернулись в палату, Овик весь светился от радости:
– Хорошо, что ты тоже в этой больнице болеешь вместе со мной! Мне очень понравилось! Давай завтра опять повторим!
– Завтра уже не прокатит. Все уже знать будут, никто не испугается.
– Ну, может быть, ты тогда ещё что-нибудь придумаешь?
– Может быть, и придумаю.
Утром в столовой я увидел молодую девушку в больничном халате, которую прежде я среди больных не видел. Похожа на русскую. Она стояла в очереди на раздачу блюд. Отдала свою посуду, тихо сказала санитарке, что ей положить. Взяла тарелку и, глядя в пол, дошла до соседнего стола. Села за него одна. Не та ли это, кого мы напугали ночью? Вроде бы, похожа. Она мельком взглянула на нас с Овиком и опять занялась своей тарелкой. А может быть, и не она, судя по тому, что мы с Овиком не вызвали у неё никакой реакции. Мы с Овиком перекусили рыбой с картошкой. Я с любопытством поглядывал на девушку. Симпатичная. Интересно, кто такая? Она доела свой завтрак и молча ушла в женскую палату напротив столовой. Я обратил внимание, что с армянками из своей палаты она ни одним словом не перекинулась. Наверное, всё-таки русская. Разговаривает тихо, ест аккуратно, не чавкает, голодными глазами на мужиков не смотрит. Скорее всего, русская, но не фэзэистка. Наверное, дочка какого-нибудь офицера из военного городка… Если бы она была из нашей школы, я бы её узнал. Значит она из какой-то другой русской школы – в городе таких было ещё две помимо нашей…
Вечером Овик стал теребить меня за рукав:
– Ну что, что-нибудь придумал?
– Придумал. Ты в туалет пойдёшь?
– Нет, я не хочу.
– Ты всё-таки сходи. А то теперь, может быть, не скоро сходить сможешь. И вы все сходите, – сказал я соседям по палате.
– Что, опять какой-нибудь прикол придумал?
– Да. Только нужно, чтобы все в туалет сходили.
Все сопалатники сходили в туалет. Я пошёл последним, захватив с собой нож. Когда выходил из туалета, прикрывая дверь, просунул нож в щель, подцепил им крючок, на который эта дверь закрывалась изнутри, и аккуратно опустил крючок ножом так, чтобы дверь оказалась закрытой на крючок изнутри. Вернулся в свою палату:
– Теперь приоткройте дверь палаты так, чтобы туалет было видно, и наблюдайте. Я дверь туалета с помощью ножа закрыл изнутри, но в туалете при этом никого нет.
– Ну ты и придумщик!
Сопалатники приоткрыли дверь в коридор и стали с интересом наблюдать за туалетом. Один из них развернулся на кровати, переложив подушку в ноги, чтобы ему было лучше видно. Вскоре к туалету подошёл мужичок из отдалённой палаты. Дёрнул дверь – не открывается, занято. Стал ждать… Мы переглянулись между собой и тихонько похихикали. Через несколько минут к мужичку подошёл молодой парень из соседней палаты:
– Что, занято?
– Да.
– Ясно.
– Эй! Тут очередь! – мужичок постучал по двери.
Мы в палате засмеялись, зажимая себе рты руками, чтобы не услышали в коридоре. Я встал, вышел из палаты и подошёл к очереди:
– Кто последний?
– За мной будешь, – произнёс парень.
– Ладно, – я встал третьим. – Давно стоите?
– Минут десять уже, – ответил тот, что постарше. – Эй! Вы там заснули что ли? – и снова постучал в дверь.
Я стал слегка пританцовывать, словно мне приспичило. Из нашей палаты раздался смех, но стоящие у туалета не обратили на него внимания. Чуть погодя из нашей палаты вышел Овик:
– Ты последний?
– Да. Вставай за мной.
– Эй! Выходите уже! Совесть иметь нужно! – в дверь стали колотить уже двое.
Следом за Овиком из палаты вышли два остальных её обитателя и тоже пристроились в очередь. Из отдалённой палаты подошёл ещё один:
– Ни фига себе, толпа! Кто последний?
– За мной вставай. Если дотерпишь, конечно.
Пританцовывая, я стал картинно закатывать глаза, корчить рожи и изображать танцевальные па в стиле «лунной походки» Майкла Джексона. Мои сопалатники едва сдерживались, чтобы не заржать во весь голос.
– Да сколько же ещё ждать? – подыгрывая мне, прокричал Овик. – Ну сил же нет терпеть!
Мы стали всей толпой колотить в дверь туалета. В туалете, однако, никто не отзывался. На шум из холла вышла дежурная медсестра:
– Что здесь происходит?
– Кто-то в туалете закрылся и не выходит.
– Давно не выходит?
– Давно! Видите, какая толпа собралась. Мы стучим – никто не отзывается.
– Может быть, там кому-то плохо стало. Нужно дверь открыть.
– Отойдите все в сторону! Я выломаю!
– Зачем же выламывать? – возразил я. – Давайте я постараюсь аккуратно вскрыть.
Я сходил в палату и принёс нож – тот самый, которым закрыл эту дверь. Поддел ножом крючок и открыл дверь. Все тут же ломанулись внутрь и заглянули в кабинку:
– Тут никого нет!
– Как нет? Такого не может быть! Кто-то же закрыл дверь изнутри.
– Смотрите! Окно открыто!
– Наверное, кто-то выпрыгнул из окна!
– Ты что, тут же четвёртый этаж! – несколько человек распахнули створки окна и стали вглядываться в темноту, пытаясь рассмотреть тротуар под окном. Но там ничего не было видно.
– Я сбегаю вниз, проверю, – медсестра забежала сначала в ординаторскую за ключами от входной двери, затем в сопровождении нескольких человек вышла на улицу. Однако, внизу под окном никого не было. Не было также каких-либо следов падения или крови.
– Куда же делся тот, кто заперся в туалете? Не мог же он в канализацию провалиться?
– Наверное, выпрыгнул из окна и убежал, – задумчиво произнёс я.
– Ты что! С четвёртого этажа? Он, как минимум, должен был ноги сломать.
– Ну а какие ещё варианты?
– Не знаю. Чудеса какие-то. Давайте по палатам пройдёмся и проверим, все ли на месте.
Медсестра прошлась по палатам, провела перекличку. Все были на месте, ни одного отсутствующего больного.
– Ничего не понимаю! – дежурная медсестра в растерянности разводила руками.
Мы вернулись в свою палату и уже там поржали от души. Овик хохотал до слёз и подпрыгивал на кровати:
– Здорово получилось!
– Вы только смотрите, никому не скажите, что это я дверь запер, – предупредил я. – А то мне достаться может за такие проделки.
– Не бойся, не скажем! Кто бы мог подумать, что в больнице так весело можно проводить время… Как же хорошо, что ты с нами попал в одну палату! Ну ты и придумщик!
– Да, Андрей! Я сразу понял, что ты классный! Как же хорошо, что ты с нами! – радовался Овик.
На выходные я решил опять переночевать дома. Когда утром вернулся в палату, стараясь успеть к утреннему обходу, увидел, что на койке Овика лежит свёрнутый рулоном матрас. Душа моя похолодела:
– Где Овик?
– Умер Овик. Жалко. Такой молодой был, весёлый. Ему бы жить да жить…
– Как так умер? Да что же это такое! Акоп, а теперь вот ещё Овик. Ему же десять лет всего было! Как же так… – я в смятении сел на свою койку.
– Не переживай ты так. Ты ему последние дни скрасил, уже хорошо.
Я пошёл к старшей медсестре:
– Пожалуйста, больше никого не кладите на эту койку в нашей палате, ладно?
– Да при чём тут койка? У Овика была неизлечимая болезнь, шансов у него, можно сказать не было. Он уже несколько лет жил с одной почкой. Вторую ему вырезали, потому что она отказала. На оставшуюся почку пошла двойная нагрузка. Но она тоже изначально была не в порядке. Вот, она тоже в итоге отказала. Жалко, конечно, хороший был мальчик. Гломерулонефрит – это неизлечимая болезнь. Её развитие можно лишь притормозить, но вылечить невозможно.
Смерть Овика меня потрясла. Ну как же так? Ладно, Акоп, он хотя бы пожить успел. Но это же совсем молодой мальчишка! Он был такой озорной и весёлый! Он прожил вдвое меньше, чем я. За что это ему? И, кстати, у меня ведь тоже гломерулонефрит. Когда мне ждать свой черёд? Если их смерть пришла так внезапно, то и моя тоже может прийти внезапно. Обо всём этом я размышлял, стоя в холле и глядя в окно. Кто-то подошёл к соседнему окну. Я оглянулся и увидел ту самую русскую девушку.
– Здравствуй. Это не тебя ли мы, случайно, ночью напугали?
– Меня.
– Извини. Надеюсь, ты не очень сильно испугалась.
– Сильно, – она посмотрела на меня с укоризной и вновь уставилась в окно.
Гм, какое-то не очень удачное начало разговора.
– Меня Андреем зовут. А тебя?
– Оксана.
– Как же ты в больницу попала?
– Заболела.
– Что у тебя, если не секрет? У меня гломерулонефрит.
– Камни в почках.
Ну, хотя бы у неё не гломерулонефрит. Камни в почках, конечно же, очень неприятно, но не смертельно.
– Ты за мою выходку не сильно на меня сердишься? – спросил я.
– Сильно, – ответила она, не отрывая взгляда от окна.
– Не сердись. Я просто мальчика развеселить хотел. Ты его помнишь?
– Помню, – она на секунду оторвала взгляд от окна и посмотрела на меня. – Ты русский?
– Да, русский. Хотя родился в Ленинакане.
– Я уже привыкла к тому, что здесь все подряд мне делают какие-нибудь пакости только потому, что я русская. Но к тому, что их делают, в том числе, русские, мне ещё предстоит привыкнуть.
– Да не хотели мы тебе сделать никакой пакости! Это была просто шутка, розыгрыш. Мы устроили такой розыгрыш нескольким людям, и никто из них не обиделся, все лишь вместе с нами посмеялись. Когда мы пугали тебя, мы даже не знали, кто там стоит в темноте. Я просто хотел развлечь мальчика. Ему было десять лет. Этой ночью он умер от неизлечимой болезни. Но он успел хотя бы немного повеселиться, понимаешь?
Она промолчала, глядя в окно.
– Откуда ты приехала?
– Из Львова.
– Давно?
– Три месяца назад.
– Совсем недавно. С родителями?
– Нет. Одна. Родители во Львове остались. Я в ПТУ учусь при текстильном комбинате.
«Боже мой! Да она же фэзэистка!», – поразился я. Первой моей мыслью было немедленно прервать разговор и удалиться в свою палату. Однако, я подумал, что это будет выглядеть несколько нелепо. Поэтому я сдержался и заметил:
– Ты не очень похожа на других учащихся из этого ПТУ.
– Да, не похожа. Там, в основном, деревенские, а я из города.
– И как тебе тут в Ленинакане?
– Ужасно. Я не думала, что ад на самом деле существует и что я могу в него попасть.
– Что, так плохо?
– Это мягко сказано. Армянские парни бесцеремонно лезут ко мне, словно я какая-нибудь гулящая девка, хотя я им для этого повода не давала. Армянские женщины плюются в мою сторону и называют обидными словами, хотя я им ничего плохого не сделала.
– Ты, наверное, в общежитии безвылазно сидишь?
– В общежитии ещё хуже. Там все скучковались. Молдаванок больше всех, они тут давно, и они пытаются всем остальным диктовать условия. Украинок меньше, они в отдельной кучке. Русских совсем мало, им труднее всего. Молдаванки преимущественно из сёл и деревень. Ведут себя нагло и агрессивно по отношению к остальным. Заставляют стирать их бельё и заправлять их постель. Могут силой отнять деньги или личные вещи. Могут ни за что, ни про что избить. Издеваются, унижают, обзывают просто ради своего удовольствия. И никогда не устают этим заниматься. Жаловаться никому нельзя. Если пожалуешься, будет ещё хуже.
– Любопытно. Я не знал, что у вас там бабовщина.
– Бабовщина? – удивилась она.
– Ну это вроде армейской дедовщины. Только женская.
– А, понятно.
– А ты можешь вернуться обратно во Львов к родителям?
– Я бы очень хотела вернуться. Но не могу.
– Почему?
– Я поссорилась с родителями. Собственно, поэтому я сюда и приехала.
– Может быть, настал момент с ними помириться?
– Не знаю. Мы очень сильно с ними поругались. Когда я сюда ехала, я пообещала себе, что ни за что не вернусь. Я была уверена, что они никогда не простят меня, а я не прощу их. Теперь я очень жалею, что уехала. Я бы очень хотела вернуться. Но пока не готова. Мне нужно подумать.
– Кто может быть ближе родителей? Кто может простить то, что, казалось бы, простить невозможно? Подумай, конечно же. Это твоя жизнь, решать тебе.
– Удивительно… – задумчиво произнесла Оксана. – Мы с тобой знакомы всего лишь пять минут, и уже обсуждаем такую тему. Я живу тут уже три месяца, и успела обзавестись близкой подругой, но даже с ней я об этом никогда не говорила.
* * *
Поначалу я опасался, что если меня увидят с Оксаной, то станут называть фэзэистом, и эта слава обо мне может впоследствии распространиться по всему городу. Однако, Оксана держалась ото всех обособленно и вела себя в соответствии с местными представлениями. Похоже, что даже её сопалатницы не знали о том, что она фэзэистка и, скорее всего, думали, что она дочка русского офицера из военного городка, к которым отношение было всё-таки существенно иное. Я порекомендовал Оксане никому не говорить о том, что она учится в училище при текстильном комбинате, и она последовала моему совету. Медперсонал, который знал, откуда она поступила в больницу, судя по всему, не стал об этом распространяться. Мои сопалатники однажды увидели, как я поздоровался с Оксаной в столовой, но не стали спрашивать, кто она такая. Кушать мы с Оксаной садились за разные столы. Однако, постепенно я осмелел. Мы иногда стали встречаться в холле, садились друг напротив друга в кресла и тихонько беседовали на различные темы. Нам было как-то легко общаться друг с другом…
Слово за слово дело дошло до обсуждения тем, которые меня особенно волновали – вопросов социальной справедливости, искажений коммунистической идеологии в нашем обществе, коррупции… Внезапно выяснилось, что мы с Оксаной в этих вопросах являемся единомышленниками. «Ого! – подумал я. – Да у нас есть новый кандидат в НКП! А не попытаться ли мне её завербовать?». Однако, после не очень удачной вербовки Жоры, я решил не торопиться и тщательно обдумать, имеет ли смысл мне это делать. Я теперь решил, что не буду никого вербовать, даже самых близких единомышленников, пока не буду точно понимать, какие конкретно задания намерен им поручить, связанные с целями НКП. Так что мне предстояло подумать над тем, какие конкретно поручения я смогу дать Оксане в случае её вербовки. Однако, что ей можно поручить? В вопросах техники, которые являются приоритетными для меня, она совершенно ничего не понимает... И тут я вспомнил об «объекте». Она может помочь с вербовкой Геворга Петросяна, который мне нужен просто позарез как технический специалист! Вот это и можно ей поручить, если она, конечно же, согласится.
Однажды мы с Оксаной поздно вечером сидели в холле и, как обычно, тихонько разговаривали. В этот же холл пришёл дедулька из отдалённой палаты и включил телевизор. Поскольку он плохо слышал, он прибавил громкость. Дедулька, конечно же, наш разговор с Оксаной услышать не мог, поскольку мы разговаривали очень тихо, но теперь нашему разговору стал мешать телевизор.
– Давай отсюда перейдём в другое место, – предложила Оксана. – А то тут разговаривать невозможно.
– Куда?
– Пошли к нам в палату.
– Мне, мужчине, в женскую палату? Твои соседки меня тут же сожрут вместе с потрохами.
– Всех моих соседок выписали. Я в палате одна. Пойдем.
– Ладно. Только лучше это сделать так, чтобы никто не видел. Иначе потом заобсуждают до дыр и тебя, и меня. Ты иди, а я приду чуть позже. Заскочу так, чтобы никто не видел.
Минут через десять мы уже были одни в палате Оксаны. Она села на койку, я на стул напротив. Теперь нам никто не мешал, мы были одни. Мне показалось, что это весьма удобный момент для вербовки.
– Вот мы с тобой, Оксана, говорили о социальной справедливости. А готова ли ты бороться за эту самую социальную справедливость?
– Готова.
– Ты не спеши с ответом. Помнишь о том, как поступали настоящие революционеры? Они были готовы жертвовать собой ради тех идей, за которые боролись. Ты тоже готова жертвовать собой?
– Готова.
– Ты уверена?
– Абсолютно!
– Тогда я хочу предложить тебе вступить в подпольную парию, в которой я состою. Она называется «Неокоммунистическая партия», сокращённо НКП.
– Ты это серьёзно?
– Серьёзнее не бывает. Мы готовимся выводить коррупционеров на чистую воду, прослушивая скрытно их переговоры. Печатать подпольную газету и листовки. Добиваться очищения власти от бесчестных людей и продвигать в неё честных. Как ты к этому относишься?
– Положительно.
– Теперь о твоей роли в этой подпольной организации. Видишь ли, нам очень нужно раздобыть компромат на одного человека. Твоя задача его скомпрометировать перед девушкой, которую он любит.
– Он коррупционер?
– Нет. Совсем наоборот. Это очень полезный для нашей организации человек. Компромат нужен для того, чтобы он сотрудничал с нашей подпольной организацией.
– А подробнее?
– Подробнее тебе знать не нужно. Главное я тебе сказал. Компромат – это его фотографии в обнажённом виде с тобой. Ты согласишься выполнить такое задание?
– Ты хочешь, чтобы я с ним переспала? – удивилась Оксана. – Мне как-то не очень нравится такое задание… Тебе так важно, чтобы именно я выполнила такое задание?
– Мне важно, чтобы такое задание было выполнено. Кроме тебя мне не к кому обратиться. Спать с ним нет необходимости. Ты должна будешь с ним немного пофлиртовать и заманить в укромное место. Далее дашь ему отхлебнуть там какой-нибудь напиток, например, вино, в которое добавишь клофелин, которым мы тебя обеспечим. Он уснёт. Ты разденешь его и разденешься сама. Далее мы делаем ваши фотки – компромат готов. На этом твоё участие в операции можно считать законченным. Однако, учти, в дальнейшем, возможно, потребуется проведение других подобных операций. Ты очень хороший кандидат на подобную роль.
– А если мне не удастся его заманить?
– Нужно постараться. Ты очень симпатичная девушка, у тебя всё получится. Важный нюанс – при знакомстве ты ему скажешь, что ты дочка офицера, живешь в военном городке в танковой части. Ни в коем случае не говори, что ты из ПТУ при текстильном комбинате.
– Это так важно?
– Это очень важно. Иначе у тебя точно ничего не получится. Поняла?
– Поняла.
– Теперь, собственно, главный вопрос.
– Главный вопрос? – Оксана встала с койки, подошла ко мне, села мне на колени, положила свои руки мне на плечи и заглянула в глаза. – Я внимательно слушаю.
– Гхм… – я несколько растерялся и потерял мысль. Мне стало совершенно ясно, какого она ожидает продолжения. Конечно же, она была симпатичная, и мои гормоны в крови моментально вскипели. Однако, я хорошо помнил, что она фэзэистка. В мои планы совершенно не входило помимо 4-й больницы оказаться ещё и в кожвендиспансере. – Ну так вот. Главный вопрос. Ты готова вступить в НКП? Если готова, то тебе придётся выполнить такое задание. Подумай как следует.
– Андрей, можешь не сомневаться. Я на всё готова, – прошептала она, прижимаясь ко мне.
– Оксана, пожалуйста…
– Да?
– Пожалуйста, сядь на койку. Мне в таком положении очень трудно с тобой обсуждать подобные вопросы. А вопросы эти очень серьёзные.
Оксана пересела на койку и обиженно взглянула на меня.
– Пожалуйста, не обижайся. Я стараюсь ответственно подходить как к личным отношениям, так и к деятельности в подпольной организации. По этой причине принципиально их между собой не смешиваю. Ты очень симпатичная девушка, но, если ты согласишься быть членом НКП, никаких личных отношений между нами быть не может.
– А если я откажусь быть членом НКП?
– Если откажешься, тогда всё возможно, – заметил я. Я заподозрил, что её ранее озвученное согласие на сотрудничество с НКП было вызвано симпатией ко мне, и решил проверить своё предположение. Если она откажется вступить в НКП, значит она весьма ненадёжный кандидат для НКП. Влечение к парню – это не тот мотив, который мне требуется. В любом случае спать я с ней не собирался. – Итак, пожалуйста соберись и ответь на вопрос, согласна ли ты вступить в НКП и готова ли выполнить задание по добыче компромата на нужного для нашей организации человека?
– Я согласна.
– Согласна на что?
– Согласна вступить в НКП и выполнить твоё задание, раз оно для тебя так важно.
– Отлично. Поздравляю, с сегодняшнего дня ты член НКП. Дай пожалуйста ручку и листок, мне нужно записать твои данные для личного дела. Имя, фамилие, отчество. Адрес во Львове, адрес в Ленинакане. Дата рождения… Чуть позже занесу к тебе квадрат Полибия и покажу, как им пользоваться. Он нужен для шифровки и дешифровки текстов. Выбери себе, пожалуйста, секретный псевдоним.
– Зачем?
– В шифровках имена использовать нельзя в целях конспирации. Только псевдонимы. Мой псевдоним – Каган. Выбери себе такой, который тебе нравится.
– Стрелка.
– Стрелка? Отлично. Теперь по поводу операции, в которой ты будешь участвовать. Взаимодействуешь конкретно со мной. Меня выписывают из больницы завтра. Ты говорила, что тебя выпишут через три дня. Когда ты выпишешься, мы должны будем с тобой встретиться. Вот тебе дата, время и место встречи. Я тебе передам фотографию «объекта» - так мы называем того человека, которого нужно скомпрометировать, клофелин, а также подробные данные о том, где, как и когда с ним можно пересечься. Нам нужно некоторое время, чтобы эту информацию для тебя подготовить. Если что-нибудь непредвиденное, пришли пожалуйста шифровку вот по этому адресу. Вот еще на всякий случай мой домашний телефон, но это на самый крайний случай. Всё ясно?
– Да.
– Я пошёл готовить для тебя квадрат Полибия. Выгляни, проверь пожалуйста, нет ли кого в коридоре. Не хочу, чтобы меня видели выходящим из твоей палаты.
* * *
Когда мы в очередной раз встретились с Арменом и Колей, я, скорчив многозначительную мину, произнёс:
– Мужики, я сейчас вам такую вещь скажу, закачаетесь… Нас в НКП теперь семеро!
– Что, серьёзно? – удивились они. – Когда ты успеваешь народ вербовать? Ты же в больнице, вроде бы, был?
– Вот именно в больнице и завербовал.
– И кто он, этот новый член?
– Не «он», а «она».
– Да ты что! – взвился Армен. – Вот только баб нам в подпольной организации не хватало!
– Не спешите, сейчас всё расскажу. Она русская, изо Львова. Подпольный псевдоним – Стрелка. Учится в ПТУ при текстильном комбинате.
– Она ещё и фэзэистка! – теперь челюсть отвалилась не только у Армена, но и у Коли.
– Ну что, удалось мне вас удивить? Я же говорил, что закачаетесь…
– Ну ты даёшь… Ну и зачем нам фэзэистка? – кипятился Армен. – У тебя там не сильно большая температура была, когда ты вздумал её вербовать?
– Успокойся. Сейчас всё объясню. Нам она нужна, чтобы завербовать «объект». Стрелка довольно симпатичная девчонка и с хорошими манерами, на фэзэистку она не похожа. Она нам поможет добыть компромат на «объекта». Заманит его в укромное место, выдав себя за дочку офицера из военного городка, потому что понятно, что за фэзэисткой он не пойдёт… Подкормит его клофелинчиком, разденет и разденется сама. Я их сфоткаю в таком виде. Компромат готов! А дальше мы уже сами займёмся вербовкой «объекта», используя этот компромат. Скажем ему, если он откажется сотрудничать, что покажем эти фотографии Юле Семёновой, от которой он без ума. Сильно давить на него не будем, а так, самую малость, чтобы палку не перегнуть. К тому же постараемся использовать для него не только кнут, но и пряник. Попытаемся объяснить ему, что цели того, над чем он работает – социальная справедливость.
– Ну ты и закрутил… – удивился Армен. – Но это дело может выгореть. Я уже думал, что «объект» для нас потерян. Оказывается, нет. Ещё остались варианты.
– Надеюсь, «объект» станет восьмым членом НКП. – сказал я. – А Стрелка нам еще может пригодиться. Как раз для подобных операций. Будет нашим штатным шпионом в юбке. Этакой НКП-шной Матой Хари.
– А она знает, что от неё потребуется? Вдруг она не согласится?
– Не только знает, но и уже согласилась.
– Офигеть! Ну ты правда ошеломил сегодня….
– Через несколько дней, когда она выпишется из больницы, у нас с ней состоится встреча. К этому времени мы должны всё подготовить для операции с компрометированием «объекта». Для этого, во-первых, ты, Коля, должен добыть его фотографию. Впоследствии передадим её Стрелке, чтобы она смогла узнать его в лицо.
– Не проблема. У меня дома уже есть, – отозвался Коля.
– Отлично. Во-вторых, опять же, ты, Коля, уточни пожалуйста маршруты его передвижений, расписание занятий и так далее. Обрати внимание, где и когда он бывает один, а где и когда с Юлей. Когда соберешь информацию, нам нужно будет разработать очередной «сценарий КВН». О том как Стрелка «случайно» знакомится с «объектом», куда и как его заманивает. Все детали нужно будет продумать, чтобы ничего не сорвалось.
– Сделаю.
– Твоя задача, Армен, добыть клофелин. Если в аптеках не найдёшь, всё равно расшибись в лепёшку, но добудь к указанному сроку.
– Ладно, сделаем. Но ты, всё-таки расскажи, где и как ты её подцепил. Самому-то в кожвендиспансер обращаться не нужно?
– За кого вы меня принимаете… Ну ладно, слушайте, расскажу теперь в деталях, как мы с нею познакомились…
<продолжение следует>