Лёшка умер Алексеев. Друг, священник и просто хороший человек. Мне было с ним всегда интересно.
Ушёл он всего в 55.
На своём благородном посту Лёша снискал определённое внимание паствы, но миллионов на этом не нажил. Даже тысяч. Похоже, и сотен. Хоронят его за счёт Самарской епархии.
Несмотря на своё положение в церкви, предполагающее любовь ко всем ближним, Лёшка не был никогда филантропом. Он презирал даже своих близких родственников. Большинство людей для него просто не существовали. Не то, что как личности — вообще. Он называл их почему-то сварщиками. Иногда колунами. То есть никем. Может быть, потому, что не считал себе равными представителей рабочих профессий.
Нравилась ли ему церковная ноша, не знаю. Скорее всего, он и это просто воспринимал вроде привычного ремесла. Помню, как во время похорон его двоюродной сестры он взял крест на могилу, забросил его на плечо, как винтовку, и, опережая гроб с покойницей, последовал к траурному автобусу. Строевым шагом.
Специалист же! Знает тонкости дел подобных. Чего терять время?
—Лё-ёша, — тихо осадил его я. — Может, как-то скромней?
Намекая на некую торжественность и степенность траурной процедуры.
Смутно осознавал я, что двигало им по жизни. Возможно, и вера в Бога. Хотя, мне кажется, и сама эта вера стала следствием смерти его юной дочери, погибшей в автомобильной катастрофе. Так или иначе, личностью он был неоднозначной и сложной.
Выпить любил. Это отвлекало от многих печалей.
—И сколько же ты выпиваешь в день обычно? — спросил его как-то.
—Литр, — ответил он коротко.
—Не много, Лёш? С утра-то как?
—Бывает. Но, если совсем невтерпёж, обращаюсь к НЕМУ и осеняю себя трижды.
—И как?
—Помогает.
И вот. Однажды не помогло.
Почему мы тянулись друг к другу? Не знаю. Скорее всего, дело в известной поговорке: скажи кто твой друг, и я скажу, кто ты. Я, действительно, отчасти такой же.
Жаль Лёшку. Царствие ему небесное!