Глава 10.
Василий Абрамович не принимал пищу, ни с кем не разговаривал и не выходил из своих покоев двое суток. Все попытки домочадцев узнать, в чем причина столь необычного поведения не приносили результата, купец не хотел видеть никого, даже горячо любимых дочерей.
И никто бы особо не расстроился и не удивился бы, если бы Василий Абрамович ругался или кричал, но он, не говоря ни слова, отрицательно мотал головой и махал руками.
Купец получил такой мощный моральный и физический стресс, что жизнь для него разделилась на «до» и «после». Жидков прокручивал в голове, то, что с ним произошло, он четко видел глаза быка, мог даже вспомнить запах его дыхания и не мог забыть страх, который сковал все тело. И чем больше Василий Абрамович думал о случившемся, тем четче приходило осознание, что он находился на волосок от смерти.
Купец представлял, что бы было с ним сейчас в эту самую минуту, если бы Сероп не спас ему жизнь. Ему виделись собственные похороны: он лежит в гробу, его бедные девочки и жена рыдают от горя и не представляют, как будут дальше жить без него. Представлял, как забивают крышку гроба, а он все слышит, но не может пошевелиться, и остается там, в кромешной темноте со своим бездыханным телом. Жидков рыдал в эти минуты, ему становилось себя ужасно жалко.
- А если бы вместо Серопа поехал Андрей? Он наверняка не стал бы между мной и быком. И вообще из сотни дармоедов, которые кормятся и живут за мой счет, - купец вытер кулаком слезы, - и никто из этой многочисленной толпы даже не попытался спасти меня, - думал Василий Абрамович.
И чем больше Жидков размышлял и прокручивал в очередной раз происшествие, тем поступок Серопа принимал огромную значимость для него самого и для всей семьи в целом.
До этого события Василий Абрамович о смерти не думал, жил уверенно. Сентиментальность и сердоболие были не для него и, если где-то случалась беда, кто-то умирал в результате продолжительной болезни или несчастного случая. Жидков не сочувствовал, не оказывал помощь, более того, если была возможность не принимать участия в благотворительности, то он непременно использовал ее. Купец не разделял ни чью беду.
В тоже время, Жидков свято верил, что он и его семья в полной безопасности: - «В конце концов, его материальное положение позволит поправить любую ситуацию».
И вот купец снова и снова вспоминал, события того злосчастного дня. Как в дверь постучали:
- Хозяин я вам покушать принесла, немного жидкого хоть похлебайте,- говорила заботливо и с особой тревогой Прасковья. Девушка повязала слюнявчик, чтобы не заляпать пижаму. Жидков не сопротивлялся, и когда Прасковья поднесла ко рту купца ложку с похлебкой. Василий Абрамович почувствовал мясной запах бульона и у него непроизвольно возникли рвотные потуги.
- Из какого мяса эта стряпня? – спокойно и как-то обреченно спросил купец.
- Из какого еще? Из того, что вы с фермы давеча привезли! – немного импульсивно говорила Прасковья.
Василий Абрамович рукой отодвинул еду и отвернул голову в противоположную сторону. Ему привиделся дух Буяна.
Никто не знает, до чего могли довести мысли и видения Василия Абрамовича, если бы не открылась дверь и в комнату вместе с поваром Натальей не ворвалась бы буря положительной энергии. Она влетела в спальню, как цунами, не обращая никакого внимания на мычание и махание руками купца. Открыла окно и как военный предводитель скомандовала:
- Что это еще? Который день будете валяться? Проша убрать не может, развели тут вонь и антисанитарию, - громко, энергично говорила кухарка.
В словах Натальи не было ни одной нотки жалости или сострадания. До сих пор никто так и не мог понять, что же произошло. Хозяин не был похож на больного, но и здоровым его назвать было трудно.
Скорее всего, он нуждался в человеке, который придет и «встряхнет» расклеенное сознание купца и на самом деле, слова и действия кухарки оказались отрезвляющими, он «взял себя в руки», привел в порядок свое тело.
Когда Жидков появился в конюшне, у Андрея отлегло от сердца. Конюху нравилось жить в поместье, о другой жизни Андрей не мечтал и поэтому искренне желал хозяину долгих лет жизни во здравии и достатке.
До этого момента, как не пытался Андрей узнать у Серопа, что же произошло на ферме, так и не смог. Сероп потел, пыхтел, но толком объяснить ничего не мог. И вот теперь, Василий Абрамович осунувшийся, исхудавший и постаревший сидел на лавке в конюшне.
- Покажи нож, - обратился купец к Серопу.
Сероп достал из-за пояса нож, вытащил его из ножен, взял за лезвие и протянул купцу. Василий Абрамович смотрел на нож, словно зачарованный крепкая нержавеющая сталь притягивала взор, купец гладил рукоятку и лезвие с кровотоком, такой нож он видел впервые. Жидков держал в руках холодное оружие, которым несколько дней назад Сероп убил быка Буяна и тем самым спас его от смерти.
- Где ты его взял? – спросил купец.
- Из Турции, - спокойно ответил Сероп.
- Ты им убивал людей?
Сероп отрицательно мотал головой. Потом собравшись с мыслями сказал:
- Мой отец дал нож, мы им забивали скот.
Сероп говорил, растягивая слова, он не понимал настроения купца и стоял с опущенной головой и растерянным видом. Армянин не считал свой поступок особенным, поэтому боялся гнева хозяина.
В свою очередь, Андрей не мог скрыть радости, что Василий Абрамович пришел в конюшню, он сгорал от любопытства, что же произошло на ферме. Внятно рассказать мог только купец.
- Хозяин, что там произошло? Пытаю, пытаю Серопа, но он толком ничего сказать не может,- не скрывая интереса, спрашивал Андрей.
Василий Абрамович не спешил рассказывать, он посмотрел на Андрея, потом перевёл взгляд на Серопа. Армянин стоял под пытливым взглядом купца, словно провинившийся школьник перед директором школы. В этот момент Сероп еще сильнее почему-то чувствовал свою вину, словно это он хотел убить хозяина, а не Буян. А Жидков продолжал «сверлить» взглядом, создавалось такое впечатление, что Василий Абрамович впервые видит Серопа. Он старался найти в нем, что-то особенное и не находил. Жидков думал: - «Такой щуплый, невыразительный внешне человек, а какой смелый, пошел на разъяренного быка с практически голыми руками. На это нужно много отваги, как я мог его недооценить?».
Купец перевел взгляд в сторону. Стал в красках рассказывать о случае на ферме. Нужно отметить, что в некоторых моментах Василий Абрамович приукрашивал и свой испуг, и отважные действия Серопа.
Андрей слушал историю и у него шевелились волосы на голове. Конюх понимал, что на месте Серопа мог оказаться он, и Андрею становилось от этого худо. «О Боже! Я не смог бы совладать с Буяном, и скорее всего хозяина уже не было бы в живых», - думал конюх.
И чем дальше хозяин рассказывал эту страшную историю, тем сильнее в глазах конюха Сероп становился героем. Рассказ был таким красочным и эмоциональным, что Андрея начали одолевать угрызения совести за то, что он не стесняясь шутил и подтрунивал над Серопом, а Сероп спас купца и беззаботную, привычную жизнь всех обитателей купеческого поместья. По мере того, как продвигалась история рассказа, купец: то смеялся, то гневно кричал, то плакал как ребенок.
Сероп не подозревал, что в этот самый момент меняется отношение к нему, более того, меняется и их с девочками жизнь. Из того, что говорил купец, Сероп понимал не все, только некоторые слова, но по мимике и темпераменту рассказа, он чувствовал, о чем идет речь.
Сероп не находил в своем поступке ничего особенного, думал, что рассказ посвящается непокорному быку Буяну, поэтому по-прежнему стоял, опустив голову, в некоторых моментах рассказа Василия Абрамовича периодически кивая.
А рассказ купца не заканчивался, он словно плыл на лодке по реке событий того злосчастного для него дня, иногда повторяясь рассказывал о происшедшем, переживал события снова, и снова, временами задыхаясь не в силах сдержать слезы. И когда все события были освещены, эмоции иссякли, наступила гробовая тишина, слышно было только, как лошадь жует сено. Некоторое время все трое молчали Жидков от воспоминаний, Андрей от шока услышанного, Сероп просто молчал, не мог понять - правильно ли он поступил, хвалит его хозяин или проявляет недовольство. В какой-то момент армянин стал переживать за нож, что купец заберет его.
- Завтра рано утром поедешь на ферму, забьёшь двух самых лучших баранов,- говорил Жидков Серопу.
- Самых лучших, понял меня?
Сероп согласительно махнул головой.
- И не задерживайся, мясо должно быть теплым, когда привезешь сюда.
- Вместе со мной пойдешь к Карапету Исаевичу, понял? – спрашивал купец Серопа.
Сероп опять согласительно кивал головой, он был готов ехать прямо сейчас, но хозяин сказал: «Завтра».
Жидков отдал нож Серопу и вышел из конюшни.
Всю ночь Сероп не спал, ворочался на сеновале, все ему было не так, то сено колючее, то душно. Потом так разболелась душа, что он пошел в комнату к девочкам, те мирно спали, на удивление - даже Лиза не металась во сне. Вернувшись обратно на сеновал, старался уснуть, но Андрей так храпел, что бессонница была даже у лошадей, когда Андрей заливался очередной трелью храпа, жеребец, в свою очередь, ржал и фырчал, подпевая хозяину. Сероп и так, и так старался уснуть, понимая, что завтра ему нужны силы, он не может из-за недосыпа провалить задание хозяина. А голова наполнялась все новыми и новыми мыслями, он думал: «Зачем купец собирается его тащить к Карапету? И зачем баранов ему везти?». Потом успокоил себя: «Может быть у Ягоянца завтра день рождения или дочку замуж выдает». На этих мыслях усталость совсем ненадолго сморила тело, и он уснул.
Не дожидаясь рассвета, Сероп выехал на ферму. Рабочие встретили его с удивлением, за время их пребывания на ферме никогда не было такого, чтобы купец не появлялся здесь столько времени. И когда удивленные крестьяне увидели, что армянин приехал сам, затревожились, опять начались мучительные для Серопа расспросы.
Нужно отметить, что Яшку с того самого злополучного дня больше никто не видел. Работники не видели, как он слез и не знали куда парень, делся.
- Куда Яшка убежал?
- Кто теперь будет быков валять?
- Хоть бы нож оставил!
- Он, наверное, улетел! А что, худой и легкий, как мотылек.
Переговаривались между собой крестьяне.
Сероп был неразговорчив и сосредоточен. Естественно, он не наводил страх, не кричал и не проверял порядок на ферме, как это делал Жидков. Выполнять поставленную купцом задачу было несложно, людей в подмастерье у Серопа было много, каждый знал, чем ему в этот момент заниматься. Рабочие делали все быстро и качественно, в какой-то момент Сероп понял, что крестьяне его побаиваются, словно он был Василием Абрамовичем. Сероп сам того не желая руководил рабочими и внутри себя, отметил, что проверять работу сделанную другими гораздо приятнее и проще, чем делать самому. Одним словом, Сероп впервые в жизни почувствовал власть над людьми. Под чутким руководством Серопа выбрали двух самых лучших молодых баранов, разделали их и к обеду Сероп подъезжал к поместью.
Василий Абрамович любил прохаживаться по улице мимо своей усадьбы. Для него было традицией встречать гостей возле калитки. Скорее всего, ему нравилось наблюдать за реакцией людей, попавших сюда впервые, купец не мог пропустить эмоции и хвалебные восхищения с самого порога. Так выработалась привычка прохаживаться вдоль забора в ожидании гостей.
Сейчас, Жидков просто сидел на лавочке, смотрел на прохожих и проезжающие телеги. Когда он увидел возвращающегося Серопа, искренне удивился, купец не ожидал, что армянин так быстро справится с поставленной задачей.
На противоположном углу бывшей Армянской и Хоперской улиц (сегодня - ул. Шаумяна и Г. Голенева) и сейчас красуется двухэтажный дом из ракушечника. Первоначально на этом месте стоял неприметный дом купца Николая Деревщикова, позже приобретенный банкиром Макаром Поповым. Карапет Исаевич Ягоянц купил эту постройку в начале XX века и на этом месте построил в 1905 году новый белокаменный терем.
Хочу отметить, что это здание выдержало погодные катаклизмы, военные и политические невзгоды, при этом уцелело и сохранилось до наших времен, тем самым увековечив благородное имя Карапета Исаевича Ягоянца.
И опять любовь к моему родному городу не дает продолжать дальше повествовать историю. Я с великим трепетом прохожу по «Старому городу», моя душа наполнена бесконечным чувством благодарности к тем людям, которые строили здания на века и к тем, кто их сохранил и реставрировал. Лично для меня эти постройки словно встреча с историей и вечностью. Захватывает дух, когда думаю, о том, что по этим самым улицам ходили Сероп, Лиза, Майрам, что здесь родились, жили мои бабушка и папа, а вот теперь я с внучкой топаю по этим самым местам. В такие мгновения в душе возникает невероятное восхищение - это моя Родина, моя родная земля.
Карапет Исаевич строил здание под доходный дом, квартиры верхнего этажа сдавал чиновникам рядом расположенной Контрольной палаты. Весь нижний этаж занимал роскошный мануфактурно-галантерейный магазин братьев Сеферовых. Здесь покупателям предлагали товары "Товарищества Зуевской мануфактуры" и "Товарищества Шуйской мануфактуры".
Купец с Серопом подъехали к подворью Доходного двора Карапета Исаевича Ягоянца, со стороны улицы Армянской (сегодня Шаумяна). Василий Абрамович спрыгнул с подводы, энергично зашел в калитку и «растворился» во дворе. В свою очередь открылись ворота, работник подал рукой знак Серопу, чтобы тот заехал вовнутрь.
- Поставь вон там возле забора, - скомандовал крепкий бородатый мужик.
Во дворе Доходного двора не было такого «лоска» как в имении у Жидкова и это было естественно, постояльцы не заботились о порядке, они платили деньги за съем жилья, и их не интересовало, кто будет убирать за ними и создавать уют. У каждого жильца, была своя цель присутствия здесь. Кто-то приехал и остановился в доходном доме, чтобы потратить деньги, кто-то чтобы их заработать. Все остальное мало кого интересовало. Это было настоящее общественное место, и если хорошенько прислушаться, то можно было почувствовать не похожую друг на друга энергию и настроение людей. Посредине двора, из подручного материала соорудив импровизированный стол и стулья, мужчины играли в нарды, громко разговаривали, сквернословили и громко смеялись, не обращая внимания на окружающих.
Если в имении Жидкова была гармония и единение, которое вызывало желание посидеть на лавочке полюбоваться цветами и окружающей красотой, почитать стихи или книгу, послушать пение птиц. То здесь, в доходном доме все происходило с точностью - наоборот, вокруг был полнейший хаос – телеги, кони, люди, слуги, беготня и суета. Спрятаться от глаз чужих можно было только в комнатах, остальное пространство было достоянием всех.
В глубине двора у подножья векового дуба сидел мужчина и отрешенно играл на дудуке. Казалось, дерево оберегает музыканта своей тенью, наслаждаясь мелодией. На подворье все звуки смешивались между собой, и «пение» дудука на общем фоне было не ярким.
Сероп поставил свою телегу недалеко от дуба. Обратил внимание на музыканта, тот играя, извлекал грустные стоны из абрикосовой веточки, сидя под дубом с закрытыми глазами. Серопа словно ударили током, он старался избегать любое напоминание о трагическом прошлом. Вот и сейчас, Сероп не хотел погружаться в воспоминания. Обошел телегу вокруг, убедился, что она не мешает проходу людей, рукой потрогал мясо, ему очень хотелось, чтобы оно было еще теплым. Сам сел на землю спиной оперся о колесо брички, прикрыл глаза. Плач дудука волшебным образом начал вытеснять посторонние звуки: смех, громкие споры мужчин, ругань слуг, крики горничных, пьяные разговоры ямщиков, ржание лошадей. Музыка проникала в сознание и тело, она разливалась негой от головы, к конечностям, становясь частью сознания, казалось, каждая клеточка организма слушает этот необыкновенный «плач». И снова воспоминания всплыли в мыслях Серопа, он четко видел дорогу и повозку, на которой сидел музыкант и его убитая горем жена. Грани между реальностью и видением постепенно стирались. Вот опять Сероп стоит там, куда ни за что на свете не хотел бы вернуться снова, и вбирает всем своим существом неповторимую музыку абрикосовой ветви - дудука. Мужчина был словно в бреду, скорее всего, усталость и переживание за то, как он справится с поручением хозяина, сморили тело, но мозг не сдавался, он хотел наслаждаться музыкой дудука, будоражил сознание, показывая мрачные картинки из прошлого.
В это самое время Василий Абрамович подошел к двери комнаты Ягоянца, нерешительно постучал, ему никто не ответил. Жидков приложил ухо к двери, услышал шуршание, там явно кто-то был, он еще раз постучал и толкнул дверь рукой. Заглянул в комнату, где находился Ягоянц, вошел и стал терпеливо ждать, когда на него обратят внимание. Карапет Исаевич в послеобеденное время занимался «самым лучшим делом на земле» - считал деньги. После сытного, вкусного обеда под чарку армянского коньячка деньги считаются с особым удовольствием. В такие минуты мешать Карапету Исаевичу никто не решался - не дай Бог собьется, и если по чьей-то вине это произошло, то тому человеку точно не поздоровится, будь перед ним сам Царь. Вот и теперь - Карапет Исаевич сидел в удобном кресле, держа во рту сигару, сосредоточенно считал разного достоинства купюры, делал пометки пером в амбарной книге и дальше продолжал считать. Несомненно, он заметил, что возле двери стоит Жидков, но отвлекаться пока не собирался, слишком важный был подсчет.
В свою очередь, Василий Абрамович терпеливо ждал, когда на него обратят внимание, рассматривал покои Карапета Исаевича, они были достаточно компактными - одна большая комната, которая вмещала в себя все: и гостиную, и спальню, и рабочий кабинет. Купец смотрел на стоящий возле окна обеденный стол, который был завален разносолами, в центре стоял армянский коньяк, и от него кругами расходилась различная закуска, состоящая исключительно из деликатесов: красная и черная икра, запеченная рыба и мясо. Там были такие блюда, название и состав которых были купцу неведомы.
Жидков перевел взгляд на обстановку: «Денег много вложено, но так аляписто и безвкусно расположено, зачем этот ковер тут висит? А эти статуэтки в этом месте совсем не смотрятся, а вот здесь, я бы сделал по-другому», - думал купец. Но Василий Абрамович не знал, что многие вещи были принесены Карапету Исаевичу в виде благодарности или подарка.
Карапет Исаевич был благочинным армянской церкви, и много сделал для её процветания. Им были пожертвованы большие деньги на обновление церковного иконостаса, в том числе на покрытие его золотом. Он неоднократно бывал в Армении, откуда привозил для церкви, приобретенные им армянские древние иконы. Свой вклад Ягоянц внес и в благоустройство армянского кладбища на северном склоне Ташлянской долины. Кладбище это относилось к числу самых богатых на Северном Кавказе. Отличалось дорогими надгробиями, склепами, часовнями. Но это не все, Карапет Исаевич помогал не только служителям церкви, но и простым горожанам оказывал благотворительную помощь, много делал для благоустройства и процветания города Ставрополя. В отличие от Жидкова, Карапет Исаевич мог решить любой вопрос и на любом уровне. Может поэтому Всевышний давал ему возможность увеличивать свой капитал. В благодарность люди несли ему разные дары, которые не всегда гармонировали между собой, но были дороги Ягоянцу и являлись напоминанием о благодеяниях. Карапет Исаевич бережно относился к подаркам, знал историю каждого и причину появления, эти вещи являлись «трофеем добрых дел».
Карапет уже закончил считать деньги и пытливо смотрел на купца. Жидков не вызывал у него положительных эмоций, причиной этому была излишняя скупость. Щедрость Ягоянца и жадность Василия Абрамовича, расставляли их по разные стороны баррикады.
- Чем обязан? – спросил он купца, понимая, что Василий Абрамович пришел к нему не просто так, скорее всего у купца есть просьба, которую не может исполнить никто. Карапет Исаевич так думал, потому что, к нему часто приходили торговцы жаловаться друг на друга, некоторые просили занять денег под процент, другие просили разрешить спор. Кроме того, знатные люди города приглашали на свадьбы, крестины или именины.
Жидков мялся, не зная, как начать разговор.
- Добрый день Карапет Исаевич!
- Как ваше драгоценное здоровье?
Карапет Исаевич согласительно кивал головой, тем самым показывая, что предисловие можно пропустить и переходить к основному вопросу, который привел Жидкова сюда.
- Я привез вам двух баранов,- неуверенно сказал купец.
От удивления у Ягоянца чуть «глаза не вылезли из орбит», такой щедрости от Жидкова он никогда не видел.
- Что случилось?
- Да ты проходи, садись за стол, - поднимаясь с кресла, заинтересованно говорил Ягоянц. Ему становилось интересно, что подвигло этого до ужаса жадного человека привести в дар целых двух баранов.
Жидков еще мялся, переступая с ноги на ногу, а Ягоянц подогреваемый нетерпением узнать причину неожиданной расточительности купца, уже наливал чарку коньячка для более душевной беседы. Василий Абрамович отпил немного крепкого напитка, вкусно закусил и начал рассказывать историю про быка Буяна и ферму.
Карапет Исаевич внимательно слушал не перебивая, он многократно бывал на ферме Жидкова и мог представить, происходящее. Василий Абрамович же в своем рассказе делал акцент исключительно на своих эмоциях, как ему было страшно, обидно и жалко самого себя.
- Баранов Вам привез в знак великой благодарности, что поселили у меня этого армянина с семьей, если бы не он и не его нож, то …., - говорил Жидков, вытирая навернувшиеся слезы.
Ягоянцу не было жалко купца, в этой истории ему больше всего понравился поступок Серопа, он вызывал у него гордость.
Карапет Исаевич налил еще коньяка, мужчины выпили и закусили. Ягоянц взял серебряный колокольчик позвонил, раздался приятный звук, через несколько секунд в комнату вошла горничная. Создалось такое впечатление, словно она все время находилась возле двери.
- Пойди вниз, позови Серопа, ямщика этого купца, - говорил Карапет, показывая на Жидкова.
Девушка кивнула головой и исчезла. Пока она бежала вниз по лестнице, забыла имя, того, кого нужно было позвать, да и купца она не знала. Горничная с крыльца кричала:
- Человек! Мужчина!
На нее обратили внимание все мужчины, находящиеся во дворе, за исключением того, кто был нужен. Она не знала, как внешне выглядит ямщик купца. С горем пополам девушка выяснила, где находится, тот, кого так сильно ждет хозяин.
Проснулся Сероп от того, что кто-то трясет его за плечо.
- Проснись, проснись, ты приехал с купцом? – говорила молодая шустрая горничная.
Крепкий сон унес Серопа очень далеко от этих мест, резкое пробуждение не позволяло осознать, где он. Там, откуда возвращалось его сознание, было страшно и опасно. Поэтому реакция была враждебной. Сероп вскочил на ноги, и уже было замахнулся на девушку, как та отпрыгнула от него и громким визгливым голосом закричала:
- Ненормальный! Меня хозяин послал тебя позвать, а ты драться? Откуда ты такой дикий взялся?
Крик девушки привлек к себе зевак и в тот момент, когда сон окончательно покинул тело и сознание Серопа, вокруг собралась толпа. Сероп очнулся, посмотрел вокруг и пошел к колодцу, умывать лицо. А девчонка бежала за ним, приговаривая:
- Иди, там тебя хозяева ждут, ты что совсем не понимаешь, о чем я тебе говорю?
- Если не пойдешь сейчас же, скажу, что ты не хочешь!
К двери покоев Ягоянца Сероп подошел с тревожным чувством. Постучал, в ответ громкий разогретый коньяком голос сказал:
- Ну что так долго, заходи, мы ждем тебя!
Сероп вошел, сердце колотилось, он не мог понять, что послужило причиной такого нетерпеливого ожидания этих знатных людей. Серопу было очень неловко, он стеснялся своего внешнего вида, ему казалось, что если он пройдет дальше в комнату, то сможет выпачкать ковры. Поэтому продолжал стоять возле двери, держа в руках головной убор.
Карапет Исаевич видел и понимал, с чем связана неуверенность Серопа. Поэтому встал из-за стола и направился прямо к Серопу, широко расставив руки для объятий.
- Брат мой! – обратился на армянском языке к Серопу Ягоянц.
Сероп осознал, что сейчас окажется в объятиях Карапета и стал переживать, что своей рабочей одеждой и не чистыми руками сможет выпачкать его, да и вообще, как он сейчас обнимет его Серопа? Поэтому покорно опустил голову и ждал, что будет дальше. Карапет Исаевич, невзирая на непрезентабельный внешний вид и стеснение заключил в крепкие мужские объятия Серопа не боясь вымазаться о его одежды.
- Мне Василий Абрамович рассказал всю историю, рассказал, как ты храбро убил этого быка.
- Горжусь тобой, ты смелый и отважный человек, - говорил Ягоянц на родном армянском языке понятном только им двоим в этой комнате.
У Серопа отлегло от сердца, теперь он начинал понимать, с чем связана такая доброта, доверие и прекрасное расположение к нему со стороны Жидкова.
- Покажи нож, - попросил Карапет Серопа.
Сероп протянул нож. Карапет Исаевич сел за стол, взял монокуляр, который используют ювелиры или часовых дел мастера, и начал скрупулёзно рассматривать клинок и рукоятку ножа. Да, Карапет был знатоком таких изделий, через его руки прошло множество различных ножей и сабель известных мастеров. Казалось, удивить его было невозможно, но такой клинок Ягоянц видел впервые. Василий Абрамович и Сероп наблюдали, с каким интересом, постепенно переходящим в восхищение, рассматривал нож Ягоянц. В какой-то момент Жидков стал переживать, что Карапет захочет оставить себе это холодное оружие и купец останется без должной охраны. Серопу же, напротив, было совсем не жалко своего «стального друга», и он мог запросто подарить его Ягоянцу в знак великого уважения. Насладившись прохладой стального лезвия, Карапет Исаевич отложил нож на рабочий стол, рядом с разложенными по номиналу кучами золотых и медных монет, а также стопками аккуратно сложенных бумажных купюр.
- Хороший нож, впервые вижу такую превосходную работу,- говорил на армянском языке Карапет Серопу.
- Я не знаю мастера, который делал его, мой отец им забивал скот, а когда заболел, отдал мне, - говорил Сероп, как-то неуверенно, стесняясь своих слов, голоса, внешнего вида. Он осознавал, что не ровня этим знатным господам и ему очень хотелось очутиться в конюшне у Андрея, где все было привычным. Но Ягоянц не спешил отпускать Серопа восвояси.
- Проходи брат, покушай вместе с нами, - говорил Карапет, разливая по чаркам коньяк.
Сероп был не готов к такому повороту событий, лицо «загорелось жаром», в висках пульсировала кровь, волнение переполняло. Серопу ни разу в жизни не приходилось сидеть со знатными людьми за одним столом, он и не имел ни малейшего представления о правилах этикета. А Карапета не волновал ни внешний вид, ни натруженные мозолистые руки, он обнял Серопа за плечи, проводил к накрытому деликатесами столу, тем самым показывая присутствующим великое расположение духа к этому простому человеку. Сероп сел на краешек стула, положил руки на колени, словно послушный ученик. И когда Ягоянц протянул ему серебряную посуду, наполненную коньяком, послушно взял и осушил ее до дна, закусил лепешкой, не решаясь отведать другой закуски.
- Закусывай, не стесняйся, - говорил Карапет, зачерпывая ложкой черную икру.
Но Серопу «кусок в горло не лез». Он хотел, чтобы вся эта церемония побыстрей закончилась, и его отпустили. Василий Абрамович тоже чувствовал себя неловко, ему откровенно не нравилось соседство Серопа за столом. А Карапет Исаевич был неутомим, рассказывал разные истории, связанные с кинжалами и ножами. Потом, в какой-то момент Карапет позвонил в колокольчик, мгновенно вбежала горничная в ожидании указаний.
- Собери ему со стола еду, - говорил Ягоянц, показывая на Серопа.
Сероп радостно подскочил, понимая, что сейчас сможет уйти. На протяжении всего времени Василий Абрамович периодически бросал взгляд на нож Серопа, ему не давала покоя мысль, что Ягоянц заберет его себе и Сероп останется без оружия, сможет ли он владеть другим ножом также искусно как этим.
- Иди к семье, - сказал Карапет Серопу.
Жидков просто подпрыгнул на стуле, мысли о ноже тревожили его сейчас больше, чем что бы ни было. Он не отрываясь смотрел на рукоятку. Ягоянц уловил этот пытливый взгляд, словно прочитал думки купца.
Карапет Исаевич встал со своего места, задумчиво подошел к столу, на котором лежал нож. Посмотрел на кучу монет, взял одну и протянул ее Серопу. В этот момент Жидков чуть не потерял сознание: «Точно нож не отдаст», - думал купец. И если бы этот нож был Жидкова, то Карапет наверняка забрал бы его себе, а так как хозяин этого оружия беззащитный, нищий армянин, у Карапета рука не поднялась лишить Серопа не только орудия защиты, но и памяти об отце. Ягоянц взял со стола нож, рукоять была такой удобной, что выпускать из рук оружие не хотелось. Все это время Жидков внимательно наблюдал за всеми действиями и мимикой, понимая, какое наслаждение получает Ягоянц держа в руках нож и чем больше проявлял восторг Карапет, тем сильнее переживал Жидков, он не отрываясь смотрел на блаженное лицо Ягоянца, гипнотизируя призывал иметь совесть и отдать нож владельцу. А Карапет еще раз полюбовался творением мастера и вернул клинок своему хозяину. Больше всех в этой ситуации обрадовался Жидков, он соскочил с места, схватил собранный горничной узел с едой и поспешил благополучно проводить Серопа.
- Иди в поместье.
- А подводу? – удивленно спросил Сероп.
- Ямщиков полно, привезут, - говорил Жидков, толкая Серопа к выходу.
Карапет Исаевич пожал руку, еще раз обнял Серопа и отпустил с миром.
Майрам и Лиза никогда не видели таким Серопа, они даже не могли понять, что с ним не так. Сероп был невероятно счастливым, словно был большой праздник.
- Идите сюда мои красавицы, смотрите, что я вам принес! – разворачивая тряпицу с едой, говорил Сероп. Запах копчёностей заполнил помещение.
- Лиза смотри, что у нас теперь есть,
Сероп разжал кулак, а там, на ладони была золотая десятирублевая николаевская монета. По тем временам это было целое состояние. С того самого момента, как Карапет дал ему эту монету, Сероп не разжимал кулак, боялся потерять. Это были первые заработанные деньги.
- Лиза спрячь деньги, потом подумаем, что купить, - говорил Сероп, обняв дочку за плечи, и поцеловав в макушку.
С этого дня жизнь Серопа преобразилась. Купец не выходил из дома без сопровождения Серопа, Жидков постепенно привык к неразговорчивости армянина. А Сероп был тенью купца, охранял, словно тот был итальянским мафиози. На ферму все чаще и чаще Жидков отправлял Серопа одного и тот отлично со всем справлялся. Андрей не противился этому факту, а даже наоборот, считал, что небеса послали ему такого замечательного помощника.
В один из дней Лиза и Майрам уставшие от повседневной работы пришли в свою комнату и обнаружили на кровати аккуратно сложенные в стопочки не новые, но чистые вещи купеческих дочерей. Девочки так сильно обрадовались, что усталость сняло, как рукой. Они стали примерять одежду.
- Лиза, можно я себе возьму это бальное красное платье? – говорила Майрам глядя на атласные ленты, которыми была отделана бордовая, как кровь порча.
- Дурак - красному рад!
- Бери, а я себе возьму вот это бархатное синее, - сказала Лиза.
Девочки нарядились в купеческие платья, чулочки и разные женские принадлежности, надели туфельки. Зеркала не было, и они могли только смотреть друг на друга и восхищаться. Одежда была немного великовата, так как Лиза и Майрам были очень худенькие, а в остальном все подошло идеально. Майрам начала кружиться в платье посредине комнаты. Платье превратилось в колокол. Кружась, Майрам ощущала себя кружащимся дервишем, она вспомнила, как они с мамой были на каком-то празднике, и на площади смотрели завораживающий танец кружащихся дервишей.
Танец кружащихся дервишей – уникальное явление, позволяет таким способом полностью подчинить дух и тело божественным силам, объединиться с Всевышним.
- Майрам, прошу тебя, не крутись, у меня голова закружилась!
- Лиза, а куда мы в них пойдем? – спросила Майрам, закрыв глаза, представляя, что у нее в руках ажурный зонтик, при этом, не переставая кружиться.
Лиза смотрела на счастливую Майрам, казалось, платье - колокол стоит на месте, а тело девушки вращается внутри колокола. Этот танец завораживал ее, как будто и правда - это был танец кружащихся дервишей.
Каждое утро начиналось одинаково: девочки вставали очень рано, едва небо начинало светать. Часами служило солнышко, с ним вставали с ним и ложились спать. В это утро настроение у всех было неважное, нельзя было сказать, что что-то произошло, но даже всегда позитивная Наталья ворчала без остановки на всех подряд. Майрам носила воду, Проша чистила печку, все были заняты ежедневной рутинной работой. А Лиза перебирала крупу внимательно, ссыпая чистые зерна в миску, миска с чистой крупой стояла на самом краю стола, непонятно как, но Лиза нечаянно толкнула локтем емкость, и она с грохотом упала на пол, миска не разбилась, а зерна рассыпались по всему полу.
- Ну что ты такая неуклюжая, сонная какая-то, - закричала тетя Наташа от неожиданности.
Лиза опустилась на колени и стала собирать с пола крупу.
- Что ты только по ночам делаешь? – не унималась повариха.
- Ходишь шатаясь, словно пьяная.
Лиза молча собирала зерна. Майраям и Проша прибежали на звук падающей посуды, Майрам присоединилась к Лизе и стала собирать с пола зерна.
- Я только подмела полы, сама в следующий раз будешь убирать,- поддерживала Прасковья недовольство поварихи.
Лиза и Майрам ползали по полу, собирая зерна, а повариха и Прошка ругались сначала на Лизу, а потом и на Майрам.
В какой-то момент Майрам не выдержала упреков, вскочила на ноги и сорвала косынку с головы Лизы. От неожиданности Лиза вздрогнула, волосы, которые были собраны в пучок и удерживались платком, рассыпались и стоящие за спиной Лизы Наталья и Проша увидели огромный красный шрам от макушки и почти до самой шеи. Было понятно, что этот уродливый и страшный шрам результат недавней травмы волосы вокруг него не успели вырасти. Наталья вскрикнула от неожиданности, а Проша закрыла руками глаза от ужаса. Лиза догадывалась, что шрам большой и некрасивый, но увидеть его не могла, а Сероп и Майрам ей не говорили, что вид этого шрама ужасающий. Никто не ожидал, что Майрам сдернет Платок с головы Лизы и все находящиеся там узнают ее тайну. Лиза зло зыркнула на Майрам, посмотрела на Наталью полными от слез глазами.
- Ой, деточка моя, кто это с тобой сделал? – говорила Наталья, сменив гнев на жалость. Повариха протянула руки к Лизе, хотела прижать ее к себе, пожалеть. Но Лиза резко подскочила, выхватила косынку из рук Майрам и побежала в комнату, где они жили. Раньше Лиза никогда не заходила одна в комнату, она очень боялась темных коридоров, ей все время казалось, что кто-то сидит под кроватью или за печкой. Но сейчас, боль разрывала душу, и Лиза хотела, чтобы этот призрак прекратил ее страдания и убил бы ее наконец.
Майрам опять чувствовала свою вину, она не должна была открывать секрет Лизы. Но Майрам было жаль Лизу, потому что Наталья несправедливо ругает ее. Раньше, когда Майрам и Наталья оставались наедине без Лизы и Проши Майрам пыталась поделиться своей болью с поварихой, но ей не хватало словарного запаса, чтобы рассказать о случившимся с ними в Турции. Наталья и без слов догадывалась, что эти люди пережили страшную трагедию, а вот теперь, когда увидела этот шокирующий шрам, поняла, что все было намного трагичнее, чем она думала.
- Кто, кто это с ней сделал, - кричала в голос Наталья, обращаясь к Майрам.
- Это там, в Турции, когда убили всех, а Лиза осталась, ее в колодец бросили, - говорила, вытирая слезы Майрам.
Повариха обняла Майрам, Проша тоже плакала, ей было очень жалко Лизу, в душе она ругала себя, за то, что была с девочками нетерпима, особенно с Лизой. Майрам хотела побежать в комнату вслед за Лизой, но Наталья остановила девочку.
- Постой, не нужно ее сейчас трогать, пусть успокоится.
Наталья подошла к печке, достала мешочек с травой, отсыпала немного в деревянную кружку, залила кипятком.
- Сейчас немного постоит, дадим ей выпить, она и поправится, - говорила повариха, словно ничего не произошло. Проша собирала рассыпанные зерна с пола, вытирая слезы кулаком. Уж она точно знала вкус собственной крови. Нужно сказать, что судьба Прасковью не жалела и ей тоже пришлось многое пережить. Сироту легко обидеть: можно унизить, можно побить, защиты искать не у кого, никому сироту не жалко, а если кто и проявляет жалость, то она, как правило - кратковременная. С болезнями тоже приходится бороться в одиночку. Слава Богу, на пути этой боевой девчонки попалась тетя Наташа. В ней она нашла и заботу, и защиту, и любовь, и понимание, и жалость.
Когда все втроем Майрам, Проша и Наташа зашли в комнату, Лиза уже не плакала, а лежала с открытыми глазами и не обращала на вошедших внимание.
Отвар пошел Лизе на пользу и иногда она даже сама просила Наталью налить ей «волшебного» чая, от него Лиза стала спать по ночам и потихоньку отпускать события прошлого.