Глава 3. «Хохол»
До поры, до времени Вове удавалось избегать встречи лицом к лицу с Вакулой. Его дико раздражало, что тот развил бурную деятельность в школе и во дворе, то занимаясь на турниках, то играя в футбол или с ребятней в «бабки». Следует признать, что на любом поприще, у него получалось все отлично. Проходя мимо футбольного поля, Вова издалека увидел, как при помощи ловких финтов, Вакула обводит четырех игроков и забивает гол. Удар у него был пушечным: вместе с мячом, в ворота залетела и вратарская кепка.
Затаив глухую завистливую злобу на новенького, Вова наблюдал , как за каких-то две-три недели, тот становится «своим в доску»,что в школе, что в дворовой компании. За мягкий южный говор, новые друзья и приятели дали ему прозвище «Хохол», которое произносили хоть и за глаза, но с ощутимым в голосе уважением. Вова знал, что у него было дворовое погоняло Пыня, но стоило ему краем уха услышать эту кличку, как в ход шли плевки, кулаки и зуботычины. Тем не менее, Пыня приклеилось к нему намертво и, как потом оказалось, на долгие годы вперед.
Однажды, у Вовы не выдержали нервы и он решил напомнить о себе, толкнув в стену добродушного толстяка Марка. Тот жил в одном подъезде с Вакулой.
-Два еврея, третий жид по веревочке бежит, - подразнил Вова и требовательно протянул руку: давай, вытряхивай карманы, жирный! Гони монеты, давай! Если кому-то пикнешь, урою, говна кусок!
-Отстань от меня, иначе я все Хохлу расскажу. Он в два счета тебе наваляет! - решившись на отчаянный бунт, высоким голосом выкрикнул Марк.
Он прижимал к груди папку из белого картона, которую Вова выдернул у него из рук и раскрыл. С мягким шелестом на землю высыпались бумажные листы с нотами.
-Вот тебе, сраный музыкантишко, чо бульки свои выкатил? Говорю тебе, карманы вытряхивай! -с презрением приказал Вова,занеся над бледным лицом Марка острый кулак. Сначала для устрашения, потом и для удара. Но тут чьи-то крепкие руки схватили хулигана за плечи и легко отшвырнули в сторону.
-А ну будь потише, плесень подзалупная! Чого до хлопця доибався? Цэ мой сосед,- никто иной, как собственной персоной, возник Вакула, переведя конфликт в совсем иное русло.
Придя в себя от неожиданности, Вова сцепил зубы и попытался ударить Хохла кулаком в живот, но ничего этим не добился. Вакула остался на месте и просто, без особых усилий, напряг пресс. Закаленная на турниках мускульная защита сработала, отрикошетив вовину руку , будто оловянный детский меч от щита из стали.
-А-ааа… это снова ты, заморыш? -раздался удивленный возглас - куда тогда пропал, крыса мелкая? – насмешливо поинтересовался у Вовы Хохол.
Тот молча, опять кинулся было в драку, но мощный тычок в грудь сбил ему дыхание и немного остудил боевой пыл.
- Не чипай лыхо, докы воно тыхе, дурилка. Чув таку пагаворку? Так шо давай пыздуй, щоб я тэбэ тут бильше нэ бачыв, ферштейн?- проговорил Вакула на малопонятном Вове языке. Впрочем, главный посыл он все же уловил и попятился назад. Хохол ему не мешал.
-Ну ничего, гондон штопаный, на коленях о пощаде молить будешь! -отойдя на безопасное расстояние громко выкрикнул Вова и резво забежал в свой подъезд.
Вечером у него поднялась температура, а утром Мария Ивановна вызвала доктора, который определил у Вовы ангину, причем не простую, а гнойную. Он перешел на строгий постельный режим и мучался две недели с хвостиком, пока горло не пришло в норму. За это время из школы позвонил лишь староста класса, зато дружбаны из спортивной секции проведали его трижды. Аркаша приходил с младшим братом Борей и с ними был еще грузный и косолапый , как медведь, Вася. Друзья принесли килограмм конфет «Мишка на севере», книгу «Три мушкетера» и целую авоську с апельсинами.
В один из визитов Вова рассказал им об Андрее Вакуле, по прозвищу Хохол.
-Черт вообще, все рамсы попутал, берегов, сука, не видит. Даром, что только переехал. Лезет во все дела, все ему надо. И два раза нападал по подлому, со спины - объяснил Вова друзьям, после чего развернул и надкусил шоколадную конфету.
Единственное, о чем он умолчал, так это о вшивом котенке за пазухой, заменив его пойманной возле гаражей крысой, приговоренной им к сожжению на огне.
-Он просто здоровый, к тому же старше на два года. Не моя весовая категория, пацаны. Судя по скорости реакции, я не удивлюсь, если он чем-то занимается. Ну то есть в плане единоборств…Ну что, какие наши действия?,– Вова выжидательно оглядел товарищей.
-Ну с этим будем что-то решать, я обязательно чо-то придумаю, Вован,- пообещал Аркаша, кряжистый, небольшого роста, но крепкий с виду парень.
-Он и вправду здоровый такой? – Аркаша наморщил лоб и потянулся за конфетой.
- Ну по росту выше меня и тебя на две головы. А может и на две с половиной. Одним словом - акселерат, - описывал Вакулу Вова.
Аркаша закивал головой и медленно процедил сквозь зубы:
-Ну как известно, чем шкаф больше, тем громче он падает,- и захрустел пальцами. В его, слегка кудрявой, черноволосой голове явно созревал какой-то план.
Наконец, Аркадий важно оттопырил нижнюю губу и выложил свои соображения:
-Он воспользовался фактором внезапности. Мы устроим на пустыре засаду и тоже нападем со спины, хуле. Вася возьмет его в свой медвежий захват, повалит на землю, а мы ногами поможем. Никуда этот гусь от нас не денется ,- подытожил Аркаша.
- Я бы его для начала огрел кастетом или свинчаткой по башке. И то и другое у меня есть ,- счищая с апельсина кожуру, предложил Вова.
-Кастет это хорошо, но если не рассчитать удар, можно легко череп проломить,-подал вдруг голос Вася.
- Похер, все равно с собой возьму. На всякий случай,- твердо решил Володя.
Оставалось лишь определить подходящий для вендетты день.
Когда три товарища разошлись по домам - минут через пятнадцать, с работы вернулся Владимир Спиридонович. Хорошо, что они с ним разминулись: отец не особо любил визиты гостей, возможно, стесняясь тех скромных жилищных условий, в которых проживала его семья.
-Привет симулянтам, - переобувшись в общем коридоре в домашние тапочки, он вошел в комнату.
-Чо это симулянтам? Ты ж видел, что с моим горлом было. Я думал, коньки отброшу,- задвигая под кровать миску с апельсиновой кожурой, возразил Вова отцу.
- Ты две недели жопу с кровати не поднимал, мать звонила, узнавала домашние задания… Ты хоть в учебник какой-то заглядывал? – шаркая тапками по комнате и со скрипом открывая дверцу платяного шкафа, укорял Вову Спиридоныч.
-Заглядывал ,- эхом отозвался тот, украдкой зевая.
-Эх, врешь, как срешь, Вова, врешь как срешь, - покачал головой ленинградский отец. Он что-то взял со средней полки и быстро засунул в нижний карман пиджака. Слух уловил бумажный хруст и Вова понял, что под пестрым тряпьем, Спиридоныч хранит в шкафу заначку. Наверняка, Мария Ивановна знала про этот тайничок, однако запустить в него руку означало то же самое, что и разбудить Змея Горыныча. В приступах гнева или сильного раздражения Владимир Спиридонович легко обращался в психопата и домашнего тирана.
-Да не вру я, бать, сегодня вечером пойду к Димке Аксенову, домашки перепишу. Уже договорился, -не моргнув глазом , соврал Вова.
-Смотри, сынок, у тебя и так одни тройки в табеле. С такими оценками разведчиком не стать, разве что улицы подметать будешь, или на заводе в три смены вкалывать,- несмотря на монотонное чтение нотаций, настроение у ленинградского папы было нормальным, даже ближе к хорошему .
Время шло к вечеру пятницы, а это значило, что впереди у Спиридоныча широкая культурная программа : традиционный поход с друзьями по работе из рюмочной в пивную и обратно. Иногда в пятничный маршрут входили магазин соки-воды, почаще Пельменная, а примерно, через раз – Пирожковая. Спиридоныч почти всегда знал нужную меру, но когда малость перебирал, то мог начать бурю не то, что в стакане, но и в пятидесятиграммовой стопке. В ответ на робкие и тихие укоры Марии Ивановны, Владимир Спиридонович мог запустить в нее тяжелым зимним ботинком из кладовки, мог поднять вверх указательный палец и озвучить девиз своей рабочий бригады : «Ни капли в рот без хорошей закуски!», а мог и вовсе удариться в лирику, переиначивая на свой лад есенинский стих (единственный , который более-менее, он знал наизусть):
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного некрасив?
Смотришь мне в лицо и что то блеешь
От .уйни какой то загрустив
Пожилая, с плачущим е.алом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольким ты сосала?
кто тебе платил за это рубль?
Знаю я — рогатые олени,
Не касались твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь ****ишь вот на меня...
После этих строк Спиридоныч обычно громко икал, потом прямо в верхней одежде заваливался на панцирную кровать и через минуту начинал тяжело храпеть.