Коротко о белорусской перестройке.
Самым серьёзным событием в те годы оказался для нас Чернобыль. Хорошо, что мама нашей сотрудницы - врач - подсказала в первые дни после аварии, что нужно пить йодсодержащие препараты, и мы исправно это делали; слава богу, и тогда, когда отправлялись на первомайскую демонстрацию... Из-за радиоактивного загрязнения гомельские и могилёвские земли и предприятия надолго выпали из экономики, досталось и другим областям, кроме Витебской. Постепенно все наши турбазы, дома отдыха, профилактории были преобразованы в санатории, поскольку практически всё население нуждалось в регулярном оздоровлении.
Несмотря на то, что продуктов и товаров было негусто, зарплаты до 1990 года в науке и журналистике (где работали мы с мужем) были очень весомые - и каждый отпуск мы могли отдохнуть втроём с сыном на Балтийском или Черном море дней двадцать. После августовского путча ГКЧП (за которым я наблюдала из Болгарии, отдыхая в пансионате журналистов) и развала Союза разом рухнули наши крупные оборонные заводы, на которых работало по 7 тысяч человек, предприятия автомобильной промышленности, производившие узлы и детали, как и те, что работали на хлопке из Средней Азии. Тысячи и тысячи инженеров, учителей и врачей подались сначала на рынок - продавать местную продукцию, потом - в челноки, возить товары из Польши и Турции. Нам с мужем повезло: наши ниши в университете и газете оказались устойчивыми, и никаким другим образом нам подрабатывать не пришлось.
Когда на волне демократической эйфории наш парламент избрал главой государства академика-физика Шушкевича, ликовали все. Но воспитание и интеллигентность не позволили ему навести в стране порядок. Ещё горше стало со следующим главой - Кебичем. Введение "зайчиков" было вынужденным, причём процесс шёл постепенно. Поначалу зарплату выдавали наполовину «зайчиками» и старыми советскими рублями, которые всё хуже и хуже поступали в республику, потом – только «зайчиками», «белочками» и другой живностью. Разные деньги довольно быстро отдалили нас от России. Бывая в те дни в Москве и расплачиваясь в магазине новыми российскими рублями, я вдруг ловила себя на мысли: "А на том ли языке говорю?", поскольку ощущение было таким, будто я за границей, а не в столице былой большой Родины...
Когда в Москве в октябре 1993-го танки обстреливали Белый дом и парламент, я была рада, что этого не видит отец (за год до этого он умер). Даже у меня в голове не укладывался тот ужас, а уж у него бы, думаю, и подавно. 1994-й год был у нас критическим: в магазинах пусто, люди бродят меж полок с голодными глазами, цены скачут вверх каждый день. Увы, именно в тот год сын окончил школу и выбирал вуз. Но - когда-то охватывавшая весь Союз система высшего образования распалась, в Москву было не сунуться, да и в Минск мы побоялись его отпускать: уже вовсю расцветали проституция, наркомания и бандитизм. Поступил в местный университет, и мы тихо эгоистично радовались, что ребёнок рядом...
В августе 1994-го натерпевшийся народ осознанно выбрал президентом оппозиционного (по отношению к пробудившимся белорусским националистам) депутата Лукашенко. К 9 мая 1995-го он восстановил в достоинствах и почестях совсем было затурканных и приниженных ветеранов войны и сам День Победы (который в России уже сходил на нет), а затем вернул пошатнувшийся статус русскому языку.
Мы перестали ездить на моря и летать самолётами, оставшись практически без гражданской авиации и при скромных доходах, а отдыхали теперь в санаториях на своих реках и озерах. Зато стали чаще выезжать за границу, область активно налаживала деловые и культурные связи с Польшей, благодаря профессии мне не раз пришлось побывать там, а еще в Чехии, Германии, Франции. В областной газете я освещала в основном вопросы промышленности, а с активизацией бизнеса вызвалась вести и эту тему, с тайной целью как-то препятствовать её нечистоплотному развитию и разгулу капитализма. Думаю, у меня получилось, поскольку республиканский Союз предпринимателей отметил мою работу грандиозной по тем временам премией. Правда, редактор, чтобы я не очень-то воображала, щедро разделил её между теми, кто был непричастен, но и за отрезанный мне "кусок пирога" я смогла купить новый телевизор "Gold Star", хотя, достанься мне вся премия, я планировала обзавестись электронной пишущей машинкой. Компьютеров у нас тогда еще не было.
Приватизация жилья прошла в Белоруссии более-менее логично и осмысленно: все, у кого были приватизационные чеки, практически даром стали частными владельцами былых государственных квартир, но поменяло это только то, что теперь квартиру можно передавать по наследству, а в случае сноса дома владелец такой квартиры имеет некоторые преимущества. Но как платили раньше за пользование государственным жильем, столько же продолжали платить за приватизированное. Вероятно, и в России было то же самое.
А вот народная приватизация предприятий оказалась, как и следовало ожидать, полной профанацией. Мало кто вкладывал свои виртуальные чеки в акционируемые небольшие заводы и фабрики (большие ещё долго оставались в руках государства), а те, кто вложил (включая меня), получает очень смешные дивиденды. Фермерство у нас не прижилось, поскольку мелкое сельхозпроизводство оказалось нерентабельным, да и молодёжь, которой оно было бы под силу, предпочитает комфорт и разнообразие городской жизни. Зато колхозы развалить не успели, постепенно преобразовав их в агропромышленные комплексы, поэтому продовольственная блокада стране не страшна.
Первоначальный капитал наши бизнесмены наживали на перепродаже польского и турецкого ширпотреба, а более сметливые и имевшие доступ к промышленному производству - вагонами гнали в Сибирь всё, что могли.
С 1998-го года, став собкором республиканской парламентской газеты, я получила возможность писать на все темы, а не только на экономические, как в основном приходилось раньше. И самое главное - не надо было ходить на работу в редакцию, отныне моё рабочее место было дома за столом и компьютером, плюс к этому командировки, вылазки на интервью, пресс-конференции и изредка - поездки в Минск, в редакцию. Думаю, белорусская перестройка закончилась в 2000 году, когда наша промышленность стала наконец вылезать из ямы и приближаться к доперестроечным цифрам.