Когда измученное войной солнце медленно, как подранок, сползло за коксовый курган, а сумерки настойчиво требовали темноту в унижженную разрывами дикую степь, прапорщик Пономарь подошёл к мобилизованному недозрелку Иваське, хлопнул сзади его по плечу и вполголоса проговорил:
- Сейчас пойдешь со мной…
- Куда? – Переспросил Иваська и слегка передёрнул плечами. Каска-безушанка, не затянутая ремешком, чуть сползла к низу и накрыла брови. Из под неё смотрели на Пономаря два испуганных, почти детских моргающих глаза.
- Пошли, говорю, - повысив нотки в голосе, ответил Пономарь. – вопросы командир задаёт, а рядовой только имеет право отвечать, понял!
- Так точно, товарищ прапорщик!
- То-то же… Пошли!
- Так точно!
- Ну ладно тебе, один раз сказал, другой раз ужо много… Топаем к сороковому окопу, прогуляемси по темноте.
Две фигуры, пригибаясь, пошли по длинному неглубокому, не обшитому досками землепереходу к месту, куда обычно солдаты бегают по нужде.
- В туалет что ли ведёт меня? Да я и сам могу ходить без провожатого… чудно, однако. – Сделал вывод Иваська.
Шли они как два гуся с одного выводка, друг за другом, расплёскивая берцами мутную суглинистую жижу по сторонам. Миновав последнее пулемётное гнездо, недозрелка обратился к Понамарю:
- Товарищ прапорщик, будьте осторожны, тут мин много… западёте… не отмоетесь.
- Каких мин? – Остановился майор и обернулся на Иваська, выжидающе посмотрел ему в глаза.
- Дык это… - стушивался Иваська. - Пацаны наши понаставили где попало, до ветру ходили, наложили куч… противопехотных, склизких, або ещё каких…
- Хе-хе, артисты… устав по вам плачет... Мы не туда, боец… в другую сторону... налево, в направлении к укропам. Видишь слева голый куст, тридцати метрах, вооон за тем пригорком.
- Ну…
- Не ну… а так точно…
- Так точно, товарищ прапорщик!
- Да не ори ты, придурок… укропы услышат... поползли к кусту.
Оба вылезли из окопа, припали к земле, прапорщик чуть впереди, а Иваська в полметрах - поползли. Липкая и не просохшая грязь от дневного дождя скользила, не давала чётко опереться ногами и локтями для очередного гребка. По ходу движения попадались иногда ямки, заросшие травой и наполненные дождевой водой либо жижой… Руки попадая в грязь будто обжигались, было мерзко и противно… Возле куста – огромная воронка от прилёта 154 калибра. Нырнули в неё… Руки тут же снова утонули в донной жиже, за ними последовали по ходу движения подбородок, рот, нос...
Иваська, хлебнув слегка вонючки, закашлялся.
- Тихо, ты… - шлёпнул прапорщик по каске Иваська. – лягушек распугаешь...
- Так точно…
- Не высовывывай голову, придурок. Перевернись на спину и вскрой сумку, достань бинокль с дневничком и тепловизор… - Приказал прапорщик.
Иваська завалился на спину, поправил сумку и пошурудил грязными руками в нижнем широком кармане брезентухи… тепловизор без крепления на шлем и бинокль были на месте.
- Направь тепляк налево, в сторону вон той большой звезды…
- Это не звезда, товарищ прапорщик, а планета, Сатурн называется…
- Не умничай… Ну, что навёл?
- Так точно… Ничего не показывает, чисто… впереди - ни души.
- Теперь возьми ночник с окулярами, наведи в сторону этой твоей сраной планеты…
- Навёл…
- Видишь окоп?
- Ага…
- До него семнадцать метров, поляки вырыли и бросили, когда тикали… Так вот, я там блок сигарет забыл…
- Чего?
- Сигареты, говорю, забыл, слазий-забери… они лежат под бруствером в ящичке с дверкой. Ну в общем сам разберёшься… да, и ещё… в том же ящичке баклажка с французским коньяком, у убиенного поляка с кармана снял… не забудь…
Иваська долго молчал, всматриваясь в лицо Пономаря. В темноте ему было плохо видно, лицо расплывалось.
Темнота между тем уже давно загасила последние краски западного захода солнца.
Нарушил молчание прапорщик. Как бы прочитав мысли бойца, он, опустив глаза, сказал:
- Да это… я бы сам… да там загораживают госдеповские бочки из-под бензина, я не пролезу... животяра мешает…, ты худенький сможешь, между крайними бочками проскочишь… Даю тебе за это полбутылки коняки и три пачки сигарет «кэмел», американские, трофейные… у поляка с сумки снял, дня три назад, когда ихнюю десантуру отсюда выбив…
Последнее слово майор недоговорил… Он слегка дёрнулся головой и ткнулся лбом в мокрую землю.
Иваська вначале ничего не понял. Тронул рукой прапорщика, потормошил:
- Эй, Пономарь, ты чего?
Он молчал. Дрожащими руками боец перевернул прапорщиком лицом к небу и звёздам. Пригляделся. У виска, из дымящейся дырки сочилась кровь.
- Наповал! Снайпер! – Мелькнула в голове.
Стало страшно. Задрожали коленки. Задёргалась голова. Из правого боковика достал кнопочную мобилу. Нервно теребя мобилу, нажал несколько раз на кнопку «вызов». Приложил экранчиком к правому уху.
- Товарищ комвзвода, это я, Иваська,... я тут возле сорокового укрепа… Пономоря снайпер завалил. Что делать?
Он долго держал у уха мобильник, иногда кивал головой. Через несколько минут выключил.
- Опять нажрался… Тьфу ты... Когда этого алкаша уберут от нас?
Снова нажал на кнопку и поднёс мобильник к уху.
- Оксана, привет. Как дела? Не спишь? И я не сплю. Что-то не хочется. Не спи. Расскажи мне, как там в Таганроге, чем сегодня чем занималась… Что наша Люсенька творит, растёт поди… Ты это… только говори, говори и говори, а я слушать буду… Я тут амуницию в каптёрке… укладываю в вещмешок, скучно мне.
Он взял с боковухи рюкзака ленту скотч и осторожно, чтобы притупить звуки примотал мобильник к уху, обмотав три раза им голову…
- Оксана, ты это… только разговаривай, а я делом буду заниматься, тут столько работы. – Снова тихо сказал Иваська.
Он снова осторожно, высунувшись из разрыва, навёл тепловизор сначала в сторону Сатурна, потом повёл его вдоль бруствера сорокового окопа. На экране мелькнул розовый сгусток, рядом ещё один, чуть дальше ещё три.
- Чужие! Поляки. Наверно… разведка… - Снова пронеслось в голове. – Сидят суки. Ждут.
Он еще раз приложил тепловизор к левому глазу и поводил им по брестверу.
;
-; Больше никого. - снова подумал он.
;
;Коленки по-прежнему дрожали. В ухе у Иваське не говорила, а пела Оксанка… Рассказывала, как она за хлебом ходила в супермаркет по дождю, как встретила куму и о многом другом житеском, жизненном и очень далеком для Иваськи.
- Ага! – чуть не вскрикнул он, зажав рот ладонью, мысленно продолжил говорить. – Блин, понял! Они меня не видят… Точно не видят… Не знают где я… А я то и вижу! Как на ладошке! Щас я их разведу по могилкам.
Медленно прикрутил глушак к стволу. Еще раз провел тепловизор по горизонту сорокового укрепа. В голове исчислил куда в темноту надо стрелять, примерился и три раза выстрелил ведя ствол автомата по прямой линии, услышал три вскрика. Потом удар в плечо. Завалился на бок.
Очнулся от резкой боли в правом плече.
- Если чую боль, значит не на том свете… живой…
В ухе по-прежнему говорил женский голос. Оксана, рассказывая, чуть ли не скороговоркой, перешла на то, как забрала дочку с садика, зашли в детский магазин купила ей сандалики на лето, шорты какие-то…
- Оксана, ты только говори, не молчи… - Шептал он, не перебивая.
Он приподнялся. Над землёй висела полная луна. Светло как днём. Из плеча сочилась кровь, обмочив красненьким армейскую куртку у плеча, Пошевелил рукой, потом пальцами, они двигались.
- Видно кость и сухожилье не задело навылет проскочила. – Подумал он.
Страха уже не было. Коленки перестали дрожать. В нога и руках чувствовалась монолитная сила, а в душе уверенность.
Поднялся на ноги с автоматом на изготовку.
Подошёл к окопу. Перед ним, как попало, лежали три трупа, и три живых стояли перед ним на коленях.
- Ни убивай, мы мобилизованы з Одессы, а энти – вины польские наёмники… ты их завалил… потом три прилёта, миномётных было… раненые, контуженные мы. - Плачущим, жалобным голосом сказал один из них, тот, что по моложе. Рядом валялись в разброс, замурованные в грязь автоматы на длинных и крепких ремнях, не далеко от них дымилась земля от разрывов, пахло тухлятиной.
- Эй, ты, - обратился Иваська. -Тот что без каски, а ну метнулся к левому краю, залезь под бруствер. Что там?
;
Молодой приподнял голову.
- …Оксана, тю на тебя… да то я не с тобой говорю, то сослуживцы, земляки мои, из Одессы… ты говори, говори…
Молодой, лет двадцати пяти, с белым как мел лицом и трусящимися руками на коленях подобрался к левому брустверу, ощупывая мокрую глину руками.
- Да тут ящик какой-то…
- Открывай! – Приказал Иваська, уверенный что вокруг никого, кроме них.
Молодой завозился. Нервно вскрывая дверцу, поскользнулся, упал, измазался в грязи, поднялся. Наконец-то вскрыл ящик.
- Вижу три упаковки сигарет и полторашку какой-то жидкости…
- Берите каждый себе по три пачки сигарет, в плену вам пригодится… Мне – всё остальное, баклажку конячки тоже мне. А теперь встали и пошли.
- Оксана, стой говорить, я собрал рукзак… и это… что-то важное хочу сказать… да это… в общем без предысловий… спасибо, моя любимая! Ты только что спасла мне жизнь!
У Иваськи навернулись слёзы на глазах. Сбив их ладонью, снова скомандывал:
- А ну, шибчей идите, а то постреляю!