- Митька, как думаешь, в какой стороне Париж?
- Париж! Ферма внизу, за оврагами. Лавку видно. Вон, за домом Кузьминичны. А Париж? Небось, на юге где-то. Вечно девки там полуголые. А тощие-то! В чём только душа держится.
То ли дело ты у меня!
Митька смачно шлёпнул Зойку по пятой точке и тут же погладил, будто извиняясь.
- Ишь, руки шаловливые! Держись лучше, а то свалишься. Нашёл, где течёт-то?
- Нашёл. Сейчас заделаю. Ты чего про Париж вспомнила?
- Кино смотрела. Башня там есть. Чистое кружево! Красивая. А женщины - прям тростиночки. И верно, в чём душа держится.
- А с чего им быть толстыми? Ты булки-то их видела? Палка сушеная!
- Ладно, булки. Я слышала, что лягушек едят! Прости, Господи!
Зойка сидит на самом коньке крыши и крестится то ли испугавшись, то ли представив себе французский деликатес.
- Лягушек?! Ох ты ж, ёкарный бабай! Вот бедняги-то. Видно, с голоду...
- Зато духи какие у них! Точь-в-точь сирень с малиной! Разве не чувствуешь? Мне Зинка дала чуточку. Дороженные!
- То-то нос у меня чешется. Только лишь дороженные.
- Ой, по-твоему, там вообще ничего нет хорошего. А как песни поют? Что соловушки!
- Будто мы не поём! Вон, на свадьбе вчера у Петровича.
- Да уж, слышала, как голосили там! Особенно ты заливался с Дашкой .
- Ну ладно тебе! Всего-то одну песенку. Смотри, сама не упади. Чего ради забралась?
- Пирожков принесла горячих. Чай, умаялся. Слезай-ка давай - пообедаем.
Гуськом они спускаются по старенькой скрипучей лестнице под Зойкины причитания.
Разглядывают избу с изразцами:
чем не кружево ?
Митька бежит в глубь сада, возвращается с охапкой душистой сирени, обнимает Зойку, и они идут домой. Там уже вовсю пыхтит самовар, пахнет пирогами и малосольными огурчиками.
Дом - это не просто четыре стены и крыша. Это край, где родился и вырос. Где любят, понимают и примут в печали и в радости. И у каждого он свой. А Париж? Он где-то там. На юге. И это тоже чей-то Дом.