Nils Frome: A Picture Of Death
Темная мрачная фигура стояла там с тех пор, как с небес опустилась тяжелая завеса дождя, окутавшая грязные трущобы огромного города; с тех пор, как тощие дети из нищих переулков перестали играть на грязной, полной опасностей улице и укрылись в своих обшарпанных домах, чтобы смотреть на ливень бледными, задумчивыми глазами сквозь грязные оконные стекла; с тех пор, как на мир опустился вечер. Возможно, она появилась в этих местах гораздо раньше, неустанно глядя в одном направлении - вверх по узкой улице, ведущей к более богатой части города, где величественные многоэтажные здания вздымались в небеса, эти современные феодальные замки, в которых жили богатые магнаты, правившие городом и его трущобами, использующие его жителей, высасывая сначала из них деньги, а затем выгоняя в нищие кварталы.
Времена менялись, менялась обстановка, но мир всегда будет иметь своих баронов до тех пор, пока существуют слабые или честные люди, которые могут стать их жертвами, и пока сам мир будет столь тесен. Они обитали все так же в своих крепких надежных зданиях, пока у них были деньги - и влияние, которое деньги обеспечивали. Этой респектабельной части поселения весь остальной город, включая мрачные трущобы, платил вечную дань. Здесь нелегко было выжить, но что оставалось делать, кроме как платить? Были и те, кто неожиданно исчезал из-за слишком громких криков протеста. Андреас Фульк, подлинный хозяин города, стоящий даже выше богачей, которые пресмыкались пред ним, ибо столь велика была его порожденная деньгами власть, был жестоким и порочным; он был настолько опьянен своей силой, что ничего и никого не боялся и так часто побеждал, что вполне рассчитывал продолжать в том же духе.
Но, тем не менее, этим утром он проснулся, чувствуя себя странно опустошенным. Он никак не мог избавиться от нахлынувшего чувства - и это сильно злило его, но делу не помогало. Он так и не смог избавиться от него к тому времени, когда закончил принимать душ в своей роскошной ванной, а когда брился, его нервы были так напряжены, что, если бы он не использовал безопасную бритву, возможно, этот процесс не закончился бы так успешно. Причиной этого не могло быть обычное похмелье, даже с учетом большого количества лишнего алкоголя, которого он точно не пил, сказал он себе, расслабившись в кресле. Это была не простая ночь. Нет, это было нечто большее. Он чувствовал себя очень странно.
Доктор посоветовал ему притормозить, иначе все его загулы в ближайшем будущем сведут его в могилу. Но он не был столь пессимистичен. И уж точно это не от старости. Он очень хорошо переносил свой возраст. Невысокий, крепкий, плотно сложенный, он ежедневно занимается физическими упражнениями; любой, взглянув на него, мог подумать, что ему не больше тридцати, а не слегка за сорок, как было на самом деле. Надо снова обратиться к врачу, решил он. Нечто неуловимое, лениво парящее в воздухе нисколько не рассеялось и к тому времени, когда он добрался до офиса в двенадцать. Даже стройная блондинка с алыми губами, с которой он встретился после того, как закончил дела в офисе, не смогла отвлечь его от этого, хотя она и старалась изо всех сил. Даже находясь в ее компании, он время от времени предавался мечтам, его мысли блуждали в поисках решения странной проблемы. Но ничего путного не приходило в голову. Он покинул свою квартиру, когда до вечера еще было далеко, и отправился бесцельно бродить по улицам. Иногда предметы возвращали его разум к тому факту, что он владел всем и всеми в этом городе. Но хотя его фотографии были опубликованы во всех газетах, он не был выразительной личностью, и его никто не узнавал. Возможно, это было удачей - нашлось бы множество людей, которые убили бы его за то, что он с ними сделал, бесчисленное количество особей, которые стали бы идеалистами, чтобы помочь множеству людей, уничтожив его. Наконец дорога привела его к району трущоб. Как же он ненавидел это место! Но люди в том месте намного сильнее ненавидели его и очень боялись. И все же у него возникло желание прийти сюда сегодня вечером. Пошел сильный дождь, но что-то, казалось, влекло его вперед. Его чувство беспокойства становилось все сильнее.
Там были лишь темная фигура и Андреас Фульк, - на пустынной, залитой дождем, грязной улице, тихой, если не считать шума тяжелых капель и звука шагов Фулька, когда он приблизился к человеку, больше похожему на сгусток темноты, который, казалось, не обращал внимания на происходящее вокруг, как будто размышлял над какой-то важной, невероятной проблемой. Таким жалким он казался издалека, что от его вида сердце бы сжалось у кого угодно, только не у Фулька. Когда же Фульк подошел ближе, у него возникло ощущение, что он попал в ловушку, как будто все его грехи разом настигли его. Странное чувство, и он очень сильно захотел никогда не приходить на эту улицу, чтобы такого грязного места вообще никогда не существовало. Он захотел спешно покинуть трущобы, убежать прочь тем же путем, которым пришел, - очень страстно захотел. Но в этот момент фигура зашевелилась и коснулась его руки с легкостью, которая оказалась действеннее, чем самая сильная хватка, и тихий всхлип сорвался с губ Фулька, когда он понял, как что-то, о чем он не мог даже догадываться или чему противостоять, убивает его сопротивление, не позволяя ничего сделать, кроме как стоять посреди улицы, глядя на мрачную фигуру, чувствуя холод от прикосновения к своему рукаву.
- Андреас Фульк.
Он никак не мог услышать здесь свое имя - должно быть, оно просто возникло в его голове, - однако все же ответил:
- Д-да. Чего ты хочешь? Если ты просишь милостыню, я...
Это было странное место для разговора. Он с усилием попытался вырваться из ментальной трясины, попытался проанализировать свои чувства. Как ты себя чувствуешь, спрашивал он себя. Ответ пришел с удивительной быстротой. Ему казалось, что он разговаривает сам с собой - он никогда раньше этого не делал - этим объяснялось уникальное ощущение... чувство, что на улице нет ни единой души, которая могла бы услышать его, кроме него самого. Но было - это ужасное, отвратительное существо.
- Я ждал тебя. Теперь ты можешь узнать, что не увидишь нового рассвета, не разрушишь жизнь другого человека, больше не испытаешь удовольствий и отправишься туда, где нет даже наслаждения жизнью; но где все это не будет забыто, а будет лишь оплакано... оплакано на протяжении вечности. Вечность будет темна для тебя, носящий имя Андреас Фульк, для тебя - безнадежного зла, в котором нет ни малейшей искры добра, о ком никто не станет печалиться, когда ты уйдешь. Другие, которыми ты правил, которых топтал своими ногами, будут жить в вечности света. Но, это не для тебя, Андреас Фульк, не для тебя. Твои злые мысли высекли меня в пространстве, ты начал писать свой собственный конец в тот момент, когда родился, как и другие - бесчисленное множество было их на протяжении всей истории, и они всегда будут, потому что это закон.
Что же я? Во мне нет жизни, я - это ты, что есть в тебе хорошего - ибо ты мало-помалу отказал мне в пребывании в своем сердце, и теперь должен биться за свое искупление, бороться со своим хорошим «я». Если ты победишь меня, то преодолеешь слабость всей жизни. Если я одолею тебя, что более вероятно, после той недостойной жизни, что ты вел, подчиненной низменным эмоциям, тогда все, что есть в тебе хорошего, все, что тебя еще спасает, канет в лету, и ты будешь осужден на вечное проклятие!
Все это не вызвало у Фулка никакой иной мысли, кроме ужаса, но каким-то образом он справился с собой, смог вынести столь ужасную правду. Но его точка зрения не изменилась. У него определенно не было желания принимать вызов этого существа.
Он осознал тот факт, что это было его второе «я», его хорошее «я», это объясняло, почему существо имело смутные человеческие очертания, но он не был готов сражаться за свою душу, главным образом потому, что, как и большинство людей при любых обстоятельствах, он не мог видеть дальше своего носа, поэтому повернулся и побежал.
Он несся по темным улицам пока не выбился из сил, и едва поверил, что стряхнул со своего следа ужасную тварь, и, тяжело дыша, прислонился к фонарному столбу, чувствуя смутную радость, внезапно раздался голос, чья отвратительная фамильярность заставила вздрогнуть его лишь потому, что теперь он не мог сделать ни шага вперед.
- Нет смысла бегать.
Рядом с ним стояла та невозможная тварь, когда он повернул испуганное, потное лицо, чтобы посмотреть на говорившего.
- От себя не убежишь. Альтернативы нет.
И существо выпустило каплю тьмы, которую его глаза видели как расплывчатую титаническую тень, которая с каждой секундой становилась все больше и больше и надвигалась на него со смертельной целеустремленностью. Он закричал, когда уличный фонарь был поглощен бахромой стигийского савана. Он кричал снова и снова. Чувствовал себя насекомым перед стремительным ревущим потоком, который вот-вот обрушится на него. Тем не менее, потребовался целый эон, в течение которого его затравленный разум метался туда-сюда в крайнем ужасе, эон парализующего разум страха, эон ужасной болезни ума, прежде чем существо настигло его. Он прожил тысячу жизней, каждая из которых была полна ужаса, прожил бесчисленное количество жизней. Он проигрывал в последней борьбе с самим собой. И он знал, что не сможет победить. У него не было шансов. Он услышал отдаленный высокий голос. Голос сатаны? Смеющийся над новоприбывшим? Он увидел тусклую, искаженную синюю фигуру, различил лицо с голубым пятном на лбу. Был ли это сам сатана?
Офицер О`Брайен не успел подбежать к мужчине до того как он упал, когда медленно ослабил хватку на фонарном столбе и растянулся на дороге. Он проверил сердце человека, как только приблизился к нему, но мужчина был мертв - сердечная недостаточность, поставил диагноз офицер, но когда посмотрел в искаженное страхом лицо с выпученными, быстро остекленевшими глазами, то усомнился в своем решении. У него было твердое предчувствие, что его будут мучить кошмары, в которых невысокие мрачные люди будут сражаться с невидимыми врагами, а затем упадут, отцепившись от фонарных столбов и осев на тротуары, как растопленное масло.