Глава 87
Франсуа Огюст де Ту был человеком другого склада. Это был образованный и умный дворянин, блестящий военный и весьма толковый законник. Мне кажется, что Сен-Мар не удосужился даже уведомить его о том, во что именно он его втянул. Бедняга слишком доверился дружбе.
Когда в январе 1642 года Месье, Буйон и Сен-Мар решили заключить союз с Испанией, обещая ей резкую перемену во внешней политике после свержения кардинала, они этим шагом поставили себя вне закона. Сен-Мар даже не сообщил об этом Огюсту де Ту, полагая, что ему это знать не обязательно.
Месье направил Фонтрая в Мадрид для ведения переговоров. Испания помогла набрать и оплатить войско, которое возглавил Гастон Орлеанский и которое он направил против собственного брата и против своей страны. Герцог Буйон предоставил Седан в качестве убежища для заговорщиков. Месье обещал Испании возвращение всех крепостей.
Фонтрай передал испанцам, что Месье обещает уважать и соблюдать все права Короля и Королевы. Всем было очевидно, что Король безнадёжно болен и скоро его трон станет вакантным. Что касается Королевы, то обещание, данное Испании, которое состояло в том, что союз с Испанией никак не направлен против Королевы, было ничем иным как глупейшим фарсом. Ведь Анна Австрийская была испанской принцессой, дочерью предыдущего Короля Испании и сестрой нынешнего Короля. Разумеется, союз Франции с Испанией никак не мог бы ущемить её права.
Испанцы умели читать между строк. Гарантии для Королевы, записанные в проекте договора, указывали испанцам на то, что Королева приложила руку к составлению этого проекта, а гарантии в отношении Короля демонстрировали то, что авторы этого проекта прислушались к желанию самой Королевы сохранить свои права через сохранение прав Короля (ведь её положение во Франции держалось лишь на этом браке) и сохранить своё лицо на тот случай, если этот договор станет известным Королю. А ведь он должен был бы стать ему известным, если бы замысел удался, но Король при этом остался жив.
Однако, следует учесть и то, что никаких договоров с каким-либо государством не мог заключать или даже хотя бы только обсуждать никто, кроме самого Короля Франции или его первого министра, и никакие подписи ни на каких договорах не могли иметь силы до тех пор, пока был жив Король. Следовательно, данный договор мог иметь хотя бы какое-то значение лишь в одном из следующих случаев: в случае естественной смерти Короля Людовика XIII, в случае убийства этого Короля, или в случае его насильственного отстранения от власти, например, пострижения в монахи. Но и этого недостаточно. Ведь в случае смерти Короля сначала следовало решить вопрос о новой власти, и лишь затем эта самая новая власть могла бы заключать международные соглашения. То есть до тех пор, пока Людовик XIII был жив этот договор был узурпацией его прав, а в случае его смерти этот договор узурпировал права его наследника. Подписывать такой договор Гастон мог лишь в случае своей полной уверенности в том, что в результате заговора именно он, и никто иной, будет руководить политикой Франции. Даже существование проекта такого договора, который Гастон читал и выпустил из своих рук, не разорвав, было уже изменой, заговором, замыслом государственного переворота.
Такой договор был ничтожным, пока был жив Король, и изобличал тех, кто его составил и тех, кто его одобрил, в покушении и на самого Короля, а не только лишь на кардинала.
Я не могу предполагать, что Месье не понимал этого. Составляя это договор и выговаривая в нём гарантии для неё, он приравнивал Королеву к себе в качестве мятежницы и заговорщицы.
Кроме того, напомню, что Королева обещала Королю и кардиналу не вмешивать в политику ни при каких обстоятельствах, не вступать в переписку ни с какими иностранцами, иначе, в случае нарушения этого обещания, она автоматически отменяла прощение Короля, дарованного ей им.
Появление черновика этого договора было фактическим началом заговора де Сен-Мара.
Я имел возможность прочесть этот документ, но не стал этого делать. Дело было так.
Я получил платок с одним узлом, что означало, что мне надлежит забрать письмо для Марии. Обычно, такие письма передавала мне госпожа де Отфор, а после неё – другие верные люди Королевы. Для получения письма я заходил в один дом на улице Вожирар. Мы не рисковали оставлять письма в условном месте, а передавали их из рук в руки. Я надевал при этом маску из чёрного бархата, полагая, что бережённого Бог бережёт. Для того, чтобы вместо меня не явился кто-либо чужой, мы использовали систему паролей и символов, которыми обменивались при встречах. Даму, которая на этот раз явилась, чтобы передать мне письмо, я сразу же узнал. Я ведь часто дежурил во дворце, мне была прекрасно знакома фигура, походка, жесты, манеры говорить, голос Королевы. По одному её ушку или по нескольким локонам я узнал бы её безошибочно. Так что маска голубого с серебром бархата, которую она также надела, не смогла меня ввести в заблуждение. Но я моментально сообразил, что мне не следует показывать, что я узнал Королеву, с ней необходимо разговаривать как с обычной знатной дамой.
— Сударь, вы – тот кавалер, которого Мари Мишон называла господином д’Аламеда? — спросила Королева.
— Да, сударыня, — ответил я. — А вы – посланница от её кузины? Как я должен к вам обращаться?
Кузиной Мари Мишон мы называли Королеву.
— Да, я посланница её кузины, — ответила Королева. — Обращайтесь ко мне «Сударыня».
— Сударыня, вы принесли письмо для Мари Мишон? — спросил я.
— Да, но не только это, — ответила Королева. — Я хотела бы по просьбе её кузины переговорить с вами. Она знает вас как верного и преданного друга, верного друга герцогини де Шеврёз и верного подданного французской Королевы.
— Всё это так и есть, я, действительно, верный слуга Королевы, — ответил я.
— Госпожа Кузина просила задать вам несколько вопросов, чтобы узнать ваше мнение по одному вопросу, в котором вы, безусловно, эксперт, — сказала она.
— Вы мне льстите, я обычный мушкетёр и немного аббат, но я постараюсь ответить на ваши вопросы, — ответил я с поклоном.
Этот поклон выдал меня. Королева поняла, что я догадался, кто она.
— Боже! Я так неосторожна! — невольно воскликнула она.
— Не беспокойтесь, сударыня, здесь вам ничто не угрожает, и всякий, кто покусится хотя бы взглянуть на вас без должного почтения, будет немедленно убит, — ответил я.
— Итак, вы меня разгадали, — сказала она и без сил опустилась на кресло, которое я ей немедленно предложил.
Приходящие до неё посланцы лишь передавали письмо и немедленно уходили, поэтому они не садились в кресло.
— Я прошу разъяснить мне вот что, — сказала Королева после того, как несколько минут просто молчала, чтобы собраться с духом. — У меня есть друзья, или союзники, называйте их, как хотите. Сейчас наши помыслы едины, и поэтому мы прекрасно друг друга понимаем.
Я лишь поклонился, показывая, что собираюсь слушать, но не собираюсь перебивать.
— Сегодня мой главный враг – тот, кто может лишить меня многих моих законных прав, и уже делает это через своё влияние на моего супруга, — сказала она. — Защититься от него – моё неотъемлемое право. И если я могу защитить себя только тем путём, чтобы лишить его той власти, которую мой супруг неосмотрительно ему вручил, то я, по-видимому, имею на это право. И в этой моей борьбе за себя самоё я, конечно, могу и должна вступать в союзы с теми, кто преследует те же цели, что и я.
Я вновь поклонился и продолжил слушать.
— Но после того, как наша первая общая цель будет достигнута, останутся другие цели, — продолжала Королева. — Главный вопрос, состоит в том, кто воспользуется результатами этой акции и в каких целях.
Я молчал, возникла пауза, указывающая на то, что Королева ждёт моего ответа.
— Позволите ли мне отвечать, Ваше … — спросил я и осёкся, поскольку не знал, могу ли называть её Вашим Величеством.
— Да, я позволяю вам отвечать, господин д’Аламеда, — ответила она. — Можете называть меня просто «Госпожа».
— Моя Госпожа, — сказал я. — Вопрос, конечно, состоит в том, кто будет регентом при малолетнем Короле, если и когда Людовик XIII отойдёт в лучший мир. Я разумею, что Месье будет претендовать на то, чтобы быть единственным регентом, чего допустить ни в коем случае нельзя. И мы, ваши друзья, этого не допустим. Это будет вторая часть наших совместных усилий в том случае, если первая часть увенчается успехом. На этот случай имеется дополнительный план, который вполне надёжен.
— Вы говорите это ваше «если» так, будто бы вовсе не убеждены в том, что первая часть нашего плана увенчается успехом? — воскликнула Королева. — Неужели вы сомневаетесь в успехе?
— Сомневаться во всём, что не является несомненным, меня научила жизнь, моя Госпожа, — ответил я.
— Так вы, в таком случае, быть может, сомневаетесь и в существовании Господа нашего? — в ужасе спросила Королева и перекрестилась.
— Я сказал, что сомневаюсь в том, что не является несомненным, — уточнил я. — Существование же Господа является несомненным, поэтому я не сомневаюсь в нём.
— Ну хорошо, — успокоилась Королева. — Вы не безбожник, но ваша странная фраза чуть было не убедила меня в обратном. Итак, вы не убеждены в успехе, но не отказались нам содействовать?
— Я содействую всем замыслам моей Госпожи, — ответил я.
— Вы не находите их преступными, я надеюсь? — спросила Королева.
— Я нахожу их весьма обоснованными, поскольку мне известно, что Король подписал распоряжение на случай его кончины передать обоих принцев на попечение кардиналу Ришельё, то есть отнять от матери, — ответил я.
Королева вздрогнула при этих словах и мне показалось, что руки её задрожали.
— Любая мать имеет право воспротивиться такому действию, добиваться того, чтобы её детей не отдали её врагу на воспитание в ненависти к ней, — продолжал я. — Постараться отправить своего врага в рай раньше своего супруга – это так естественно в данной ситуации! Разве можно осуждать это устремление?
— Да, да, вы правы! — воскликнула Королева.
— Но с позиции закона… — сказал я.
— С позиции закона? — переспросила Королева.
— Нам всем следует быть предельно осторожными, моя Госпожа, — сказал я серьёзно.
— Могу ли я рассчитывать на вашу помощь и поддержку, господин д’Аламеда, в том случае, если мне придётся противостоять моему шурину? — спросила Королева.
— Моя жизнь всецело принадлежит вам, Ваше Величество, а также я могу поручиться за жизни троих моих друзей, как за самого себя! — воскликнул я с жаром.
Королева не обратила внимания на то, что я обратился к ней «Ваше Величество», столь возбуждена она была.
— Скажите мне, сударь, верите ли вы в успех нашего предприятия? — спросила она.
— Я сделаю всё ради успеха, — сказал я.
— Это не ответ, — настаивала Королева. — Верите ли вы в успех, говорите же?
— В это дело вовлечено слишком много людей, — ответил я, — поэтому я сомневаюсь, что оно может долго оставаться тайной для того, против кого оно направлено. А в этом случае против нас будут собраны такие силы, что нам не устоять. Я предпочёл бы действовать силами малыми, но надёжными.
— Насколько малыми? — спросила Королева.
— Если бы Ваше Величество приказали мне уничтожить кардинала, он был бы уничтожен, и для этого мне хватило бы тех троих друзей, о которых я уже вам сказал. Вчетвером мы справились бы с этим делом лучше, чем целая Испанская армия, возглавляемая Гастоном Орлеанским.
— Вы подняли бы руку на священника? — спросила она.
— Священник, который носит латы и оружие, не является особой неприкосновенной, — ответил я. — Мы подняли бы руку на полководца, военачальника. Это не грех.
— Но он возглавлял французскую армию, а вы давали присягу, — с сомнением сказала Королева.
— Мы присягали Королю, а поскольку супруги перед Господом едины, мы присягали и Королеве также, — ответил я. — Ни я, ни мои друзья, никогда не присягали кардиналу Ришельё. Если та, кому мы присягали, требует, чтобы мы подняли руку на того, кому мы не присягали, это требование будет выполнено.
— Благодарю вас, господин д’Аламеда, я запомню ваши слова, — ответила Королева. — Теперь же я должна идти. Но прежде не желаете ли вы ознакомиться с письмом, которое я хочу передать через вас?
Она достала запечатанное письмо и вручила его мне.
— Я просил бы у вас совершенно противоположной милости, — ответил я, доставая из стола другой конверт чуть больших размеров и вкладывая письмо в него. — Позвольте попросить вас запечатать этот внешний конверт, какой-нибудь более простой печатью, если она у вас имеется. И позвольте мне не читать содержания этого письма. Я и без того догадываюсь о его содержании, но в целях нашей общей безопасности чем меньше людей смогут процитировать хотя бы одну строку из него, тем меньше будет опасности для всех, кто причастен к его написанию.
Королева выбрала один из своих перстней в качестве печати, я накапал на конверт воск и Королева приложила к нему свою печать.
— Я доставлю это письмо Мари Мишон, и обе печати останутся целыми, — сказал я.
— Благодарю вас, сударь, — сказала королева и вышла из комнаты.
В следующей комнате её встретили две фрейлины, ожидавшие её всё это время, и проводили её в карету.