Теперь мы встречаемся в странных местах,
С дежурной улыбкой на бледных устах,
Своих узнавая по слову, по жесту,
по дрожи (во всякое время дрожим),
по тусклому взгляду, по странному месту,
по рядом сидящим безбожно чужим.
Мы все уступили — любовь и надежду,
Мы все упустили — судьбу и страну.
Теперь наш удел — это вечное «между»,
зависшее «между» идущих ко дну,
С трудом приводящих в порядок одежду —
пред кем хорохорюсь? Кого обману?
Пейзаж неизменен — фонарь и аптека,
но глухо, как если бы после Петра
Сюда не ступала нога человека.
Где ждали Алеко — гуляет калека,
где виделась бездна — зияет дыра.
Мы мертвые птицы двадцатого века.
Мы вольные птицы. Пора, брат, пора.
Д. Быков, 1994
Теперь мы встречаемся в странных местах:
у касс, на платформах, причалах, мостах…
Своих узнавая по явному жесту —
плеч вздернутых жалко-нелепо , ни к месту,
по столику угловому в кафе,
где можно забыться, слегка подшофе,
гадая над чашкой с кофейною гущей
о прошлом пропащем и грозном грядущем.
Мы все упустили и все уступили.
А все потому, что любить – не любили.
Нам нравилось нравиться. Добрые нравом,
мы с левыми пили, сочувствуя правым.
Кто ж знал, что приходит к итогу эпоха,
и будем не «между», а – с боку-припеку,
и карты козырные будут побиты,
и выбросит нас, как комету, с орбиты?..
И вот мы в Париже, Милане, Стамбуле,
в кафешке задрипаной, сидя на стуле…
Но есть еще выбор: на Вест иль на Ост
рассыпать эффектно пылающий хвост,
смакуя, как кофе остывший, изгнание,
и участь изгоя раздув до призвания…
И здесь можно выжить. Пора, брат, пора!..
Не бездна разверзлась – сочится дыра.