«Я пригвожден к трактирной стойке…»
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне всё – равно.
Вон счастие мое – на тройке
В сребристый дым унесено…
Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков…
И только душу захлестнуло
Сребристой мглой из-под подков…
В глухую темень искры мечет,
От искр всю ночь, всю ночь светло…
Бубенчик под дугой лепечет
О том, что счастие прошло…
И только сбруя золотая
Всю ночь видна… Всю ночь слышна…
А ты, душа… душа глухая…
Пьяным пьяна… пьяным пьяна…
26 октября 1908
Полное отчаяние… Он только что «провел безумный год у шлейфа черного»… Вот как вспоминала тот год одна из участниц того карнавала:
«…Центром нашего круга игры была блоковская Снежная дева. Она жила не только в Н. Н. Волоховой, но в такой же мере и во всех нас. Не один Блок был «серебром ее веселий оглушен, на воздушной карусели закружен, легкой брагой снежных хмелей напоен», но также и Городецкий, Мейерхольд, Ауслендер и другие. Той же Снежной девой была Вера Иванова с сияющими голубыми глазами. Именно у нее был «синий, синий взор», и у ее шлейфа, тоже «забрызганного звездами», склонялся поэт Городецкий. Правда, он не был ею смирен — он оставался таким же буйным и радостным в ее присутствии, но снежный хмель бродил и в его голове.
Мейерхольд, также завороженный и окруженный масками, был созвучен блоковскому хороводу и, как все мы, жил в серебре блоковских метелей. Тут ничего не было реального — ни надрыва, ни тоски, ни ревности, ни страха, лишь беззаботное кружение масок на белом снегу под темным звездным небом.
Звездный купол сиял над нами даже тогда, когда мы сидели в квартире Блоков или перед камином у В. В. Ивановой. У нее мы стали собираться по субботам тесной компанией, причем у нас был уговор не приходить в будничных платьях, а непременно в своих лучших вечерних нарядах, чтобы чувствовать себя празднично…»
И вот во что вылилось это “беззаботное кружение масок ” - только воспоминание про "сребристый дым", "сребристую мглу".
В «Примечаниях к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока» упор сделан на пьянстве:
«
Вспоминая о трагизме облика Блока, характерном для 1908-1910 гг., о присущем ему чувстве нависшей беды и гибели, К. Чуковский писал в 1921 г.: "В те времена многим из нас, петербуржцев, случалось не раз с сокрушением видеть, как отчаянно он топит свое горе в вине. Именно отчаянно, с каким-то нарочитым безудержем ... Нам чудилось, что он действительно бесприютный скиталец, от лица которого он пел в те времена свои песни ... " (Воспоминания, 2. С. 228-229).
»
Но мне кажется, что здесь интереснее тезис о “счастии”:
…Вон счастие мое – на тройке
В сребристый дым унесено…
Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков…
И только душу захлестнуло
Сребристой мглой из-под подков…
В глухую темень искры мечет,
От искр всю ночь, всю ночь светло…
Бубенчик под дугой лепечет
О том, что счастие прошло…
Всё-таки счастьем для Блока была женщина? И “счастие прошло”, когда она унеслась в своих метелях на бешеной тройке? И ничего не стоят уверенья, что:
« Но счастья не было – и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!
19 июня 1912»
Так женщина – это соблазн или награда? Или просто – счастье?