Моей старшей дочке Шарон через пару дней исполнится четырнадцать. Шарон состоит из подросткового возраста, ладной спортивной фигурки, трех килограммов косметики, неизвестно как помещающейся на её мордашке, и пышной гривы оттенка затертой позолоты.
Наши разногласия начинаются с момента её утреннего пробуждения. И нет такого аспекта в этой жизни, в котором она разбирается хуже меня. Ну разве что в этой чертовой физике. И в математике. И в литературе. Словом да, я лучше её разбираюсь во всякой бесполезной фигне. А в остальном я явно проигрываю. Причем чем слабее её аргументация, тем громче она спорит. Я уж не говорю о том, что длине её предложений позавидовал бы Лев Николаевич. И выдает она их, не сбиваясь на одном выдохе. Большие легкие пловчихи.
Словом, этот фрукт выращенный в теплице нашей израильской демократии, бывает абсолютно невыносим. И всё-таки она самая прекрасная девочка на свете. Моя любовь и гордость. И, как ни странно, я не скучаю по тому времени, когда она была маленькой. Я люблю мой размалеванный кактус в рванных джинсах такой какая она сейчас. Наверное, это странно. Ведь любая мать вспоминает первые годы своего ребенка с умилением. А я, наш первый год вместе, вспоминаю с ужасом.
Шарон была первым и на тот момент единственным ребенком в семье. Любое её действие вызывало ощущение чуда. Но наслаждаться этим мешал постоянный выматывающий страх. Она очень много болела. Даже на фоне других детей, о чем мне сообщали медсестры нашей поликлиники. Бесконечные походы по врачам, гомеопатам и развивающим кружкам помогали слабо. Штудирование мало понятных медицинских статей и вполне доступных, но бесполезных форумов для мамочек, в попытке найти чудо лечение от всех вирусов и бактерий разом, так же не добавляли спокойствия. Она задыхалась и кашляла, кашляла и задыхалась. И я была бессильна чем-то ей помочь.
Через полтора года мы переехали из Хайфы в Нетанию. Экология тут обещала быть получше, Шарон росла и мы тихонько надеялись. А вдруг станет полегче.
Переезд Шарон отметила температурой 40 и мощным приступом. Она снова задыхалась и кашляла. Детский врач в приемном покое местной больницы (огромных размеров женщина в грязноватом халате), слегка удивила несколько чапаевским подходом, вколов Шарон двойную дозу ибупрофена и укол стероидов, после чего температура упала до 35 и ребенок больше напоминавшая тряпочку была отпущена домой с загадочной фразой:
– Завтра пойдете к своему детскому врачу. Вы в какой больничной кассе? Ну тогда порядок. Гойхман разберется.
Сказано это было с интонацией, исключающей вопросы. Кто такой Гойхман и откуда такая уверенность что он разберется? Как оказалось это была хоть и единственная, но крайне ценная информация. Гойхман действительно сразу разобрался.
Точнее не сразу. Сначала было вполне истеричное явление ЯЖЕМАТЕРИ с дулькой наспех собраных волос, криво нанесенной помадой и орущим на руках дитем.
– Здравствуйте доктор к вам можно? Извините я без очереди, не успела заказать, очень срочно. Она задыхается, температура прыгает, мы только пару дней как переехали, а тут эта корова из приемного покоя со своим ибупрофеном. И говорит Гойхман разберется. И вот я к вам. Вы извините пожалуйста…
А дальше я увидела большие голубые глаза, которые смотрели внимательно, успокаивающе. И чуть насмешливо, но ровно в той мере что бы не обидеть. И далее спокойный ироничный голос, хрипловатый голос курильщика:
– Какая корова, какой ибупрофен? Во-первых, положите ребенка, во-вторых, сядьте.
От неожиданности смолкли и я и Шарон. Доктор Гойхман ощупывал, прослушивал, смотрел и попутно задавал странные ненужные (как мне тогда казалось) вопросы- откуда мы приехали в Нетанию, где я родилась, чем занимаемся, где учились. А я всё пыталась рассказать, когда и чем болел мой ребёнок, выложить весь анамнез. Какой там к черту анамнез. Он всё понял сам, это явно был не первый кашляющий ребенок в его кабинете. Наконец он повернулся ко мне:
– Всё, одевайте.
Он сел за стол, выписал рецепты, и я направилась к выходу. И тогда он сказал:
– Послушайте, она вырастет и это пройдет. Они обычно вырастают. И вы всё правильно делаете. Кроме одного.
Я молчала, внимая этому голосу высшего разума
–Как вы, образованный человек, увезли ребенка из Хайфы в Нетанию. Зачем??
– А что здесь плохого?
– Ничего. Вернее, плохо всё. Везде бардак.
– Мы из-за моей работы переехали. Родители мужа рядом живут, помогают.
– Нда…это аргумент. Но я бы остался в Хайфе.
– И как бы я тогда узнала о всеведущем докторе Гойхмане?
— Вот тут, не могу не согласиться – Сказал он и впервые улыбнулся, фирменной улыбкой чеширского кота.
Так мы познакомились. Виделись часто. Обсуждали наш общий родной Кишинев, китайскую медицину, планы на отпуск, вред молочных продуктов. И всегда в конце звучало веселое хрипловатое «а потому что бардак везде».
Шарон вдохновенно литрами пила волшебный Моксипен, дышала всеми видами ингаляций и искренне радовалась каждому походу в поликлинику. А я всё надеялась на какое-то чудодейственное средство, излечивающее раз и навсегда. И доктор Гойхман его предложил. В очередной визит, когда я поинтересовалась, а нет ли мол чего-то этакого в современной фармакологии, чтобы иммунитет был прямо непробиваем он сказал:
– Вы знаете есть. Только это не лекарство, а так…шарики. Я вот их жую уже сколько лет и очень доволен. – И показал маленький патрон с логотипом французского бренда и абсолютно непроизносимым названием. Стоит ли говорить, что с того дня эти шарики навсегда поселились в моем шкафчике для лекарств?
Уж не знаю шарики то были или ребенок окреп, но болячек стало меньше. К трем годам её кумиром была Василиса Прекрасная и высшая оценка в её устах для чего бы то ни было, звучала как «это для Василисы». Так платье, в которое её нарядили на свадьбу тети, было «платьем для Василисы». Любимая еда -«лакомство для Василисы», Красивый дом- «дворец для Василисы». Выходя от доктора Гойхмана после очередного визита, я сказала Шарон:
–Правда он замечательный, наш доктор?
И она авторитетно постановила
–Настоящий доктор для Василисы.
А это согласитесь чего-то да стоит.
Через пару лет родилась Наоми. И снова мы были частыми визитерами в поликлинике. Но того сдавливающего ребра ужаса, который был в первый год Шарон, уже не было. Дети растут. Это я выучила. И к Наоминой астме относилась спокойно, без фанатизма.
Но Наоми, в отличии от Шарон, была под бдительным присмотром бабушки, практически с рождения. А значит Гойхману предстояло доказать свою профпригодность не только никчемным родителям, но и опытному врачу-лаборанту через чьи руки, десятки лет проходили все виды лабораторных анализов. И она точно знала, насколько часты бывают нестыковки, ошибки в выводах и неправильное лечение.
И вот в следствии очередного контакта со зловредным вирусом, кровь Наоми отправили на анализы. Результаты я показала нашему домашнему гуру. У гуру было много вопросов, советов и правок к назначенному лечению и списку проверок. Я записывала. Под конец она резюмировала:
— Значит так. Я сказала, что думаю, а вы делайте что хотите. Петух обязан прокукарекать, а солнце может не вставать.
Короче, попробуй после этого не пойти к врачу. И я пошла. Аккуратно, пытаясь не задеть, завела разговор. Но доктор Гойхман, вникнув в суть вопроса страшно оживился:
– Диспут? Это прекрасно. Дайте почитать вопросы.
Он подробно отвечал на все мои каракули, периодически отворачиваясь и пряча смех. Когда он дошел до вопроса о прописанном лекарстве он неожиданно посерьезнел и сказал:
– Я выписал эту гадость лишь потому, что второй вариант, был отправить ребенка на неделю в больницу.
Я поблагодарила и стала прощаться. В ответ прозвучало:
– Да не за что. Если будут еще вопросы обращайтесь. Обсудим. Только это бесполезно. Просто я всего лишь врач. А она Бабушка. Понимать надо.
В общем он был крут. В домашних спорах по поводу детей, неизменно мелькало в качестве последнего аргумента «А Гойхман говорит делать так». Вера в его всесильность была абсолютной. Я никогда не задумывалась какой он в общении с близкими когда перестает быть врачом. Помню, как меня поразила однажды, случайно найденная его фотография в «Одноклассниках». Дурашливая гримаса с высунутым языком и подпись «А мама меня и таким любит». На фотке был не всезнающий врач, а хулиганистый балбес.
Несколько лет назад я хотела назначить кому-то из детей очередные анализы. Интернет-страничка больничной кассы сообщала что ближайшая очередь к доктору Гойхману через пять месяцев. Тогда я решила, что он взял годичный отпуск. Но доктор Гойхман не появился ни через пять месяцев, ни позже. На мои вопросы персонал отводил глаза и не отвечал. Наконец фармацевт из соседней аптеки рассказала, что он тяжело заболел. Никакой другой информации не было.
А на прошлой неделе моя близкая подруга, а по совместительству соседка и коллега, вытащила меня на дамские посиделки в местный винный барчик. Место атмосферное, компания была веселая. Женщина рядом со мной рассказывала какую-то смешную историю. И вдруг в её рассказе мелькнуло «Ну а Гойхман, хороший мальчик, завидный жених». Я задохнулась и боялась выдохнуть. Не может быть. А вдруг не он? Мало ли Гойхманов. Моя соседка слева наклонилась ко мне и пояснила что муж Аллы умер три недели назад.
–Аркадий Гойхман?
–Ты что его знаешь?
– Ну да. О же наш врач…
–Алла, Аллочка она знает Аркашу!
Алла обернулась ко мне и тут я её разглядела. Миловидная, очень располагающая к себе. Умная. И глаза- большие голубые глаза, которые смотрели внимательно, успокаивающе. И чуть насмешливо. Сквозь красивое женское лицо на меня смотрели его глаза.
Доктор для Василисы ушел в высшие инстанции и меня не отпускает ощущение что на входе он внимательно и иронично оглядев прошляпивших его ангелов весело заметит- «Бардак как и везде»