- Девчонки! Новость сообщу вам сногсшибательную! К нам приехал…
- Неужели ревизор?
- Выше бери. Нам прислали нового заведующего клубом. Вот так! Будем жить теперича, девки, весело и радостно.
- Ну, если под коров на пару с завклубом, то я согласная. Погодь, а он парень, я надеюсь? А ежели девка, то она мне даром не упала в сеновале.
- Закатай губочки свои, Нинка. Говорят, он парень культурный, с образованием. На хрен ты ему нужна с вечным парфюмом своим, силосным.
Эта история, о которой потом еще долго будет судачить небольшая алтайская деревня, приключилась по причине приезда нового заведующего клубом. Эко диво, скажете вы. Завклубом нового прислали. Да они в нашей деревне менялись с завидным постоянством. И в большинстве своём, к высокому искусству отношения никакого не имели. Обязанностей у них – кот наплакал. Правда и зарплата у этих “разбойников” культуры оставляла тогда желать хоть чуточку большего, чем была.
Вечером, после сеансов вечерних, заведующий обязан не закрывать сразу клуб на замок, а принесенными из дома пластинками к радиоле клубной, донельзя расхристанной, танцульки для местной молодежи обеспечивать. Попутно и за порядком следить. А почему пластинки дома держать надо, так это и дураку ясно. Сопрут их сразу же, если в клубе оставить. А про художественную самодеятельность вообще ребята забудьте. И о концертах не мечтайте, что силами местных артистов когда-то устраивались. А ведь было времечко, когда сельчане любили на них ходить, прям таки, валом шли.
Новый заведующий, этот обаятельный парень, кстати, он всем представлялся Михаилом Евгеньевичем, с первых дней пребывания в селе развил такую кипучую деятельность, что вскоре стал самым известным и почитаемым человеком на селе. Старушки, так те просто боготворили его, при встрече чуть ли не в пояс кланялись, здороваясь с ним. Ну а как же! Он с ними такие песенные посиделки под баян в клубе устраивал, что впору их прямо с посиделок усаживать в машины и по окрестным селам с концертами возить.
Но Михаил Евгеньевич в то время был одержим другой идеей. Шел 1965 год, Год 20-летия нашей победы над фашисткой Германией, которую впервые наша страна решила отметить достойно, с парадами и салютами. С вручением ветеранам первых памятных, юбилейных медалей. И по этому случаю наш новый культпросветработник решил большой спектакль на деревенской сцене поставить. Конечно же, про войну прошедшую. Чтобы зрители слёз своих сдержать не смогли бы, глядя как разворачиваются события на сцене.
Был в заначке у нашего завклубом отличный сценарий. Правда, изначально там героями были сплошь фашисты и партизаны. Пришлось Михаилу Евгеньевичу малость изменить его. Немецкую форму днем с огнем не сыщешь, а разговаривать по-немецки, в деревне вообще никто ни в зуб ногой. Значит, вместо немцев в спектакле будут участвовать продажные полицаи. Черные пиджаки с белыми повязками на рукавах, фуражки на головах и наглые, тупые морды лица, вот вам и полноценный полицай перед вами стоит. Да еще ружье за спиной у каждого. С партизанской одеждой и того проще. Разношерстная она, эта одежонка, ну кой у кого красные ленточки на шапках виднеются.
Труднее всего было уговорить деревенских трактористов, доярок, конторских работников и учителей участвовать в этом грандиозном спектакле со множеством действий. Но и с этой трудной задачей Миша, Михал Евгеньич, справился с честью.
И вот он наступил, день Мишкиного триумфа. Несколько красочных афиш, расклеенных по селу, приглашали всех жителей на грандиозный спектакль, посвященный 20-летию Великой Победы над гитлеровской Германией. Небольшой зрительный зал был переполнен. Люди сидели в проходах, стояли у стен. Ждали действа обещанного. И оно началось.
Нет смысла пересказывать его. Были моменты, когда зрители действительно шмыгали носами, в платочки бабоньки сморкались, слезы вытирали тайком. Были и такие моменты, когда хохот зрителей сотрясал стены старого клуба.
Всё было просто замечательно, покуда не дошли до сцены, когда партизан наших, главных героев, Маринку и Федора, схватили эти сволочи полицаи. Связав им руки, потащили к месту казни. А партизанка Маринка гляделась на сцене просто красавицей. С распущенными длинными волосами, с кровоподтеком на лице, мастерски нарисованным за кулисами, в старомодных кофточке и юбке, вытащенными из бабушкиного сундука. Под стать ей был и Федька. Избитый был, как и она, но он был по теплому одет, в фуфайку старенькую, латаную, перелатаную, в отличие от Маринки.
Двое полицаев, а их играли два брата, тракториста, Валерка с Серегой, поставили партизана Федьку в угол сцены. Долго не церемонясь, Валерка вскинул берданку. Никому в зале и в голову не пришло, что может грохнуть на сцене оглушительный выстрел из ружья, шестнадцатого калибра. В былые времена тоже любили ставить пьесы с обязательной стрельбой. Хлебом не корми, дай только стрельнуть. Но там целились на сцене, а ружье за кулисами или в гримерке стреляло. Но в сей момент наш новый режиссер решил “убить” зрителей достоверностью и реальностью.
Выстрел грохнул прямо на сцене! Пороховым дымом заволокло и партизан и полицаев. Последний прощальный крик Федора оборвался на полуслове. И больше никто в зале не расслышал ни единого звука. От оглушительного выстрела оглохли все. Зрители, словно сговорившись, засунули в уши свои пальцы и энергично крутили их там, стараясь восстановить потерянный в одночасье свой слух. Мужики это делали с ядрёными матами, бабы тоже не молчком сидели. А что не материться бабонькам, всё равно ведь никто ничего не слышит.
Партизан Федька, как подкошенный, рухнул на пол. Уж больно совсем быстро брякнулся. Не успел, или не смог, как в фильмах, пошататься, покачаться, на коленки сперва упасть. А потом уж, скрючившись, на полу оказаться. А он сразу! Бац! И лежит на спине.
Дым от выстрела на сцене понемногу рассеялся, а из фуфайки, прямо из того места, где под ней, фуфайкой этой, простреленной, сердце Федькино должно находиться, струйка дыма показалась. Тоненькая, беленькая такая струйка. И вьётся так красиво, вверх поднимаясь. Федька лежит, глаза закрыты, не шевелится. Зрители в зале в волнение начали входить. Слух у многих стал возвращаться.
- Убили! Сыночка моего убили! Феденька, сынок! Ты живой, или убил тебя по-настоящему, ирод этот, Валерка? Куфайка, сынок, у тебя ведь зашаяла, – это Федькина мать, сидевшая в середине зала, сорвавшись со своего места, подбежала к краю сцены.
- Хрен с ней, пусть шает. Это пыж. Сядь, мать, на место. Не мешай, - не разжимая губ, пытался вразумить мать убитый партизан Федор.
А из-за кулис, свистящий шепот заведующего клубом, приказ дает убиенному партизану Федьке, который слышит весь зал:
- Терпи, Федя! Терпи, партизан! Счас Маринку твою по-быстрому убьют, и занавес опустим. Прошу тебя, умоляю! Только не шевелись, загубишь ведь всё!
И партизан Федор терпеливо лежал. Он же слышал от кого-то, что искусство требует жертв. И вот она – первая жертва. Но, как оказалось, это еще не кино было. Так себе, небольшое вступление, настоящее кино началось позднее.
Федор и Марина вообще-то и до этого спектакля были мужем и женой. Любящей семейной парой. Они и в пьесе в партизанский отряд вступили вместе, не хотели даже на сцене разлучаться. А вот одним из полицаев, по воле случая, оказался Маринкин одноклассник Валерка, которому не улыбнулось счастье стать ее мужем, несмотря на все его настойчивые ухаживания.
И вот теперь на сцене, хоть и понарошку, ему довелось стать вершителем их судеб. С соперником покончено, он на полу лежит, убитый пулей из берданки. Настала очередь вплотную заняться его подельницей, партизанкой Мариной. А тут, как не верти, замешан личный интерес у парня.
Забросив ружьё за спину, приклеив на лицо наглую улыбку полицая, подошел вплотную к избитой девушке.
- Ну вот, наконец, мы и встретились с тобой, шлюха партизанская. Не забыла еще, как ты презирала меня, мучила, отвергала все мои ухаживания. Теперь мой черед настал, я буду решать, как тебе лучше умереть. Сразу или немного помучиться придется.
Неожиданно схватив обеими руками за ворот Маринкиной кофты, Валерка с силой рванул ее вниз. Раздался треск разрываемой материи, посыпались оторванные пуговицы, а на груди девушки только и остался, чудом удержавшийся на одной бретельке, бюстгальтер.
Охнул и замер зал. Замер в ужасе режиссер за кулисами. Ни слов таких, ни тем более, рукоприкладства с разрыванием одежды, в роли полицая, конечно же, отродясь не было. И на многочисленных репетициях всё игралось совершенно по-другому.
Первой молниеносно среагировала партизанка Марина. Вытащив из-за спины руки свои, будто освободившись от веревки, она со всего маха влепила такую звонкую оплеуху обидчику, что тот отлетел от нее на добрых два метра. Попробуй тут не отлететь. Крепкая ладонь доярки и прямиком да в ухо. Точно – оп-ля в ухо!
- Ах, ты, сученок! Ты порвал бабушкину кофту, которую я еле выпросила у нее на этот спектакль! Да я тебе за нее!
Попятившись, до конца еще не очухавшийся от оплеухи Маринкиной, испуганный полицай Валерка запнулся. Споткнулся об лежащего на полу партизана Федора, которого убил несколько минут назад. Не удержавшись, грохнулся рядом с ним. И о чудо! Федька то наш ожил! Да ожил то, как красиво!
Увидев возле себя ненавистную полицайскую морду, партизан Федька не выдержал. Он схватил Валерку за грудки и давай его так трясти, что бедная Валеркина головенка об пол застучала.
- За Маринку! За кофту бабкину! За меня, которого ты, сволочь, чуть не убил, целясь в грудь мою, - бормотал Федька.
И только немного успокоившись, партизан Федька начал стаскивать с себя тлевшую фуфайку. Зал восторженно ревел:
- Ура! Живой наш Федька! Врежь им всем и за нас тоже!
Второй полицай Серега, до сего момента не принимавший активного участия в казни партизан, тоже попал под раздачу. В пылу завязавшейся драки и ему за компанию перепало изрядно. Да что, разве только ему одному! На сцену стали выбегать остальные партизаны и полицаи, задействованные в спектакле. Вроде сначала кинулись разнимать дерущихся, а потом незаметно и сами включились в потасовку.
А зрители в зале неистовствовали! Часть из них считала, что всё идет по сценарию, и восхищались правдивой игрой артистов. Подбадривали громкими криками партизан:
- Так их! Бей, фашистских прихвостней! Вон того гадёныша не упустите, вишь в углу спрятался, сволочь.
Другая часть, хоть и поняла давно, что артисты стали играть на сцене не по сценарию, но такое продолжение спектакля им было даже больше по душе. Смеялись, свистели, улюлюкали, подбадривали партизан наших. Только нашему дипломированному выпускнику культпросветучилища, и по совместительству, главному режиссеру этого спектакля, было совсем не до смеха.
- Занавес! Закрывайте быстрее занавес, чёрт вас подери! Всё пропало! И спектакль накрылся, и карьера моя большим медным тазом накрылась!
Зря волновался дипломированный режиссер. Оргвыводов, ни по партийной, ни по культурной и просветительской линии, никто делать не стал. Тем более, что в той потасовке на сцене, безоговорочно победа была за нашими партизанами. И новый заведующий клубом, Михаил Евгеньевич, вскоре повторил судьбу своих предшественников. Уехал потихоньку из села, чем очень расстроил, полюбивших его, жителей.
А те сельчане, которым посчастливилось побывать на том боевом спектакле, даже через годы, нет-нет, да и вспомнят при случае, о знаменитом сражении партизан с полицаями. Не преминут добавить обязательно, что видели они битву эту своими собственными глазами и слышали даже собственными ушами. И палец в ухо могут засунуть, будто вспомнив чего то. И будут при этом загадочно улыбаться.
*** фото взято из интернета ***