И тогда бог создал Кубу... - 1
Беллетризованные мемуары
А начиналось всё так...
1.
Кто из нас, отроков незабвенных шестидесятых не увлекался футболом ? Лично я был без ума от футбола – прибегал в общежитие после занятий в техникуме, в спешке переодевался в хбэшный тренировочный костюм, на ноги кеды и бегом на стадион. И не только я. В моей группе будущих энергетиков большинство ребят были такими же страстными любителями этой замечательной игры. Погода не была нам помехой, разве что в слякоть мы играли не на футбольном поле, а на асфальтированной баскетбольной площадке или даже на парковой бетонной танцплощадке. А зимой мотались с мячом по снегу, постепенно утаптывая футбольное поле. Скользили, падали, поднимались и продолжали схватку.
Вот и сейчас, я уж было нанёс правой ногой удар мячом по воротам противника, как левая моя нога проскользнула назад, и я рухнул боком на снег. Вот незадача! Гол был у меня почти в кармане! Я перевернулся на спину и картинно раскинул руки. Как приятно вот так разгорячённому лежать на прохладном снегу, даже вставать не хотелось. Полежу чуть-чуть и снова в бой. Но мне не дали и секунды отдыха.
– Юра! Юра, вставай быстрее!
«Мы что, – думаю, – на чемпионате мира играем? Полежу чуток и встану, разумеется»
– Поднимайся Юра! Автобус ждёт! Опаздываем уже!
– Это у него от смены часовых поясов... У меня тоже такое было, еле подняли. Да и ночь душная была, ни ветерка – дышать нечем. Потолкай его…
«Какая ночь? Какой автобус? Я никуда не еду! И опаздывать мне некуда, разве что, в столовку, она в семь закрывается, – пронеслось у меня в голове».
И тут я открываю глаза, которые зажмурил, наслаждаясь приятным ощущением
прохладного снега. Оказывается, я, раскинув ноги-руки, мокрый от пота валяюсь в объятиях скомканной простыни в собственной постели. В комнате духота, хотя на окнах нет стекол, лишь металлические жалюзи и сетка от комаров. За окнами темнота, а меня кто-то деликатно трясёт за плечи, уговаривая подняться по-хорошему.
«Боже ж ты мой! – проклюнулось в моей голове, – Сейчас не 1964, а 1977 год, и я не дома, а на Кубе и в данный момент обретаюсь в гаванском районе Коронелла, являясь, страшно сказать, инженер-переводчиком испанского языка на строительстве тепловой электростанции в городе Мариэль, что в сорока километрах от Гаваны». Огненным сверлом мою сонную башку пронзает невыносимая мысль, что я так бездарно проспал выезд на работу. Автобус, который каждое рабочее утро доставляет нас из Гаваны на электростанцию , уже у дома ждёт моего торжественного выхода из подъездной двери. Не дождавшись, послали «гонцов», кои и застали меня не за столом и, даже не в туалете на горшке, а, о ужас, безмятежно почивающим в кроватке. Им то было невдомёк, что в тот момент никакие заботы меня не тревожили, разгорячённый футбольной схваткой, я наслаждался снежным моционом, никуда не намереваясь ехать и, тем более, строить электростанцию в некой экзотической стране под названием Куба.
Мне ужасно стыдно, и я пытаюсь буркнуть неловкие извинения в адрес всего автобуса. Правда, в автобусе меня с расхристанными мозгами, наспех одетого и не успевшего хлебнуть и глотка крепкого кубинского кофе, встретили шутками.
– Ничего, вот приедет жена, будет будить вовремя …
– Так они молодожёны, ночь прогуляют – вместе и проспят…
– Да почти со всеми это случалось, как раз месяц спустя после приезда…
«В самом деле, – вспомнил я, – завтра же как раз исполнится ровно месяц, как я окунулся, что называется, с головой в такой непохожий на наш мир тропиков, революционной романтики и испанского языка». А через неделю в Гавану прилетает моя жена, которую я ожидал по понятным причинам с большим нетерпением. Порой мне даже не верилось, что у меня есть жена, как-то не привычно, ведь поженились мы за месяц перед отъездом, когда я уже был оформлен, а ей пришлось оформляться вдогонку.
2.
А началась моя кубинская «эпопея» весной 1975 года, когда я заканчивал пятый курс Московского энергетического института. До этого мне и в голову не могла прийти мысль или даже мечта, что не пройдёт и пары лет, как я окажусь на Кубе, да ещё переводчиком испанского языка. Какая-то ненаучная фантастика! Здесь я написал «эпопея», согласен – гипербола изрядная. Но судите сами – три раза приезжал я на Кубу в течении 20 лет с интервалом в десять лет и в общей сложности прожил на острове Свободы семь лет. Даже мой старший сын умудрился появиться на свет в 1978 году в достопримечательном Гаванском родильном доме «Матернида обрера», построенного Фульхерио Батистой в бытность его президентства.
Так вот, как-то весной 1975 года в одном из бесконечных коридоров Московского энергетического института меня остановили словами: «Наконец-то нашёлся! Тебя Обрезков жаждет видеть на своём ковре!». Если вы не знаете кто такой Обрезков, то вам в голову может прийти всё что угодно и всё равно не догадаетесь, кто он такой. Я же, зная, что Обрезков Валентин Иванович профессор, доктор технических наук и завкафедры гидроэнергетики, человек серьёзный и авторитетный, не мешкая, поспешил на оную кафедру, тем более кафедра эта была моей родной. Для меня в то время Обрезков был сровне божеству, особенно на младших курсах, ведь я рядом с ним был просто нулём. В молодости я восхищался такими людьми, даже старался посещать лекции в Политехническом музее, чтобы увидеть таких светил науки и техники, как Арцимович, Доллежаль, Александров, прикоснуться к их интеллекту и, хоть чуточку, поднабраться от них ума-разума. Впрочем, хоть и уразумев с возрастом суть мудрой пословицы «на всякого мудреца довольно простоты», восхищаюсь ими и сейчас.
За пять лет учёбы моя персона ни разу его не заинтересовала, хотя учился я, мягко говоря, недурно. Тем более, это меня заинтриговало, ведь сам Обрезков вызывает к себе персонально меня. Для чего, интересно, я сподобился его внимания. Любопытство моё было удовлетворено сполна.
Оказалось, что в институт пришёл запрос на одного выпускника для подготовки переводчика португальского языка, причём требуемая инженерная подготовка соответствовала профилю нашей кафедры. Обрезков предложил направить меня. К слову сказать, я знал, что в институте под эгидой Минобра существовала система подготовки из выпускников института переводчиков английского, французского и испанского языков. Успешно окончившие эти годичные, так называемые в студенческом обиходе, «спецкурсы» работали за границей, что было в те времена престижно и весьма выгодно. Попасть на эти курсы было очень не просто, и я как-то не помышлял об этом. Но теперь, совсем другое дело.
По наивности я думал, что после этих курсов мне светит легендарный Рио де Жанейро, или даже Португалия. Позже, окунувшись с головой в эти «зарубежные материи», я понял, что меня ожидали бы не золотые пляжи Копакабаны или средневековые улочки Лиссабона, а чёрная Африка – Ангола, Мозамбик, где шли войны и далеко не все советские возвращались оттуда подобру-поздорову. К счастью, когда уже после защиты диплома в феврале 1976 года оказалось, что для одного человека нанимать преподавателя никто не собирается и предложили мне изучать португальский язык в Минвнешторге , причём начало этих курсов было в сентябре, а наших – в марте, я решил остаться в институте на испанском языке и правильно сделал. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Спецкурсы в МЭИ это особый разговор. Скажу, что это были жёсткие гонки на выживание – почти половине зачисленных на курсы счастливчиков ещё до летнего отпуска пришлось их покинуть. Причём делали они это самостоятельно, просто прекращали понимать о чём шла речь на занятиях, а сидеть попкой-дурачком не выдерживали, да и какой смысл. Этого-то я и боялся, потому работал с предельной отдачей. График учёбы был напряжённым – 5 дней в неделю в аудитории с преподавателем, шестой день самостоятельных занятий, ну и воскресенье – выходной. Однако, объём заданий самостоятельной подготовки не позволял отдышаться и в воскресенье. Надо было запомнить сотни слов, учить наизусть страницы литературных текстов, громадный текст декламировали по абзацам и попробуй прозевай, когда тебя попросят продолжить.
Для запоминания слов я придумал свою систему. На маленьких картонных квадратиках с одной стороны записывал слово на русском языке, на обороте – на испанском. Высыпал карточки на стол и брал любую попавшуюся, читал слово, называл его перевод, поворачивал, проверял. Если правильно, откладывал в одну кучку, если неправильно, то в другую. Карточки, по которым я не смог дать ответ, отрабатывал отдельно, потом всё смешивал и процесс повторял. Очень эффективная система. У меня долго хранилось тысячи две-три таких карточек.
Надо сказать, что мы находились в это время на правах аспирантов – получали аспирантскую стипендию 80 рублей (студенческая 40р) и жили в аспирантском корпусе. К лету у меня появилось «второе дыхание». Я «загорелся» и фактически стал фанатом испанского языка. В летний отпуск, когда занятий не было, мы с моим сокурсником Петром Василенко общались с латиноамериканскими студентами, посещали различные мероприятия на испанском языке в Библиотеке иностранной литературы, на которые библиотека приглашала испаноязычных поэтов и писателей, там же смотрели фильмы на испанском языке.
После лета я уже окончательно перестроил свои мозги с инженерного на гуманитарный лад и учёба пошла веселее, дамоклов меч отчисления или позорного бегства с курсов мне уже не грозил. По прошествии года, к завершению нашего обучения мы уже могли довольно легко общаться между собой и с преподавателем на испанском языке. В своей группе лучшим я не был, но худшим тоже. Меня это радовало, так как в группе ребята были младше нас с Петром Василенко на 5 лет и, естественно, им язык давался легче, чем нам. Выпускные экзамены я сдал на отлично. Нам выдали соответствующие «корочки».
Но это были только «цветочки». Нас ожидал главный языковый экзамен в ГКЭС. Там решат, годимся ли мы для практической работы, как переводчики. Очень волновался, и это сказалось на сдаче, мог бы показать себя с гораздо лучшей стороны. Но, слава богу, сдал. Перед нами открывались вожделенные врата в заграничную командировку. В тот период у нас были два варианта – строительство гидроэнергетического комплекса в Перу или строительство тепловых электростанции на Кубе. Разумеется, мы хотели работать в Перу, всё-таки капстрана, зарплата значительно больше. Тем более, в Перу строились объекты, соответствующие нашему дипломному профилю – в моём дипломе написано: Инженер гидроэнергетик-электромеханик. Но для работы в Перу надо было какое-то время ждать подписания каких-то протоколов. Нам сказали, если хотите ехать сразу, то пожалуйте в Республику Куба, отъезд сразу после оформления. Опять та же дилемма с журавлём и синицей. Все решили довольствоваться синицей и подписались ехать на Кубу.
Сдали экзамены, прошли медкомиссию, документы ушли на оформление в соответствующие органы. Теперь только ждать. В главке Минэнерго одна пожилая женщина, принимая мои документы, как бы, невзначай заметила, что неженатые направляются только на один год, не продлевают им командировку. И добавила уже в качестве доброго совета, мол, если есть девушка, то женись до отъезда. Будет веселее вдвоём, одному там и спиться недолго. Спиться – это не про меня, а вот всё остальное заставило меня призадуматься, ведь это как раз мой вариант. В том же 1977 году мне стукнет 29, и о женитьбе я, разумеется, подумывал, пора бы уже. Мои старинные товарищи по техникуму, флоту и институту Сергей Рубцов и Володя Гармашов уже даже детьми обзавелись. И девушка у меня была неплохая, с которой мы поддерживали отношения около года, хотя были знакомы более двух лет. Но в том-то и казус.
Познакомился я с ней на встрече нового 1975 года в студенческом общежитии. Она училась на курс старше, хотя была на четыре года моложе меня, и готовилась к защите дипломного проекта. Она часто забегала ко мне в общежитие. Мы гуляли, и я провожал её на электричку. После защиты диплома она поступила работать в какой-то «почтовый ящик» на шоссе Энтузиастов, но мы по-прежнему встречались. Была весна, и мы вместе проводили время, иногда ходили в кино. Но в мае она пропала. Мобильников тогда не было, её рабочего телефона я не знал. Я почему-то начал беспокоится, может с ней что-то случилось, и она не может мне сообщить, ведь жила она в Подмосковье. Недели через три она, наконец, появилась. Когда я ей сказал, что беспокоился из-за её долгого отсутствия, она обрадовалась, а на мой вопрос о причинах лишь пожала плечами и ничего не ответила. Я записал её номер рабочего телефона. Наши встречи продолжались, но уже не так часто.
В июне у меня началась экзаменационная сессия. После сессии я должен был лететь в Сибирь в Томскую область на «шабашку». Мои друзья, у которых сессия закончилась раньше, уже улетели и ожидали моего приезда. Возвратиться в Москву по всем прикидкам мы должны были в конце августа. И тут я решился сделать ей предложение, всё-таки разлука больше двух месяцев, не хотелось мне её терять. Сразу она не ответила, сказала, что подумает и ответит на следующий день. На следующий день она мне отказала, мол, не любит меня. Мы сразу расстались. Я и раньше подозревал, что у неё кто-то появился, а теперь это фактически подтвердилось. Кому приятно получать отказ от девушки, которой предложил, как говорится, руку и сердце.
В расстроенных чувствах я улетел в Томск. Сибирь, глухая деревенька Апсагачево на берегу таёжной речушки со смешным названием Чичкаюл, напряженная интересная работа, местные девчата быстро излечили мою душу. Из Томска мы вернулись «богачами», заработав по тем временам действительно очень хорошие деньги. Никогда в жизни у меня не было в кармане столько денег. Мы даже по случаю успешного возвращения в Москву устроили кутёж в ресторане «Золотая лестница» в гостинице «Интурист», что находилась на улице Горького неподалёку от Кремля. Пили и ели самое дорогое из ресторанного меню, но прогулять все запланированные на это мероприятие деньги не смогли.
Видимо, не стоило бы этого делать, но уязвлённое отказом самолюбие придало мне решимости. Немного поколебавшись, я ей позвонил. Позвонил просто, как бы по-старому знакомству, не касаясь острых моментов. Она довольно дружелюбно со мной общалась, но это ещё ничего не означало. В любую секунду она могла дать сигнал, что с момента моего опрометчивого предложения ничего не изменилось. Сигнала не последовало, тогда я решил пригласить её в ресторан, якобы, отметить моё возвращение из Сибири. Она согласилась. Мои капиталы позволяли пригласить девушку в любой ресторан. Я повёл её в модный в те временам ресторан «Лабиринт» на Калининском проспекте. Ели, пили самое лучшее. После вечера в ресторане, казалось, что отношения восстановились. Повторные предложения я не делал, предоставляя ей возможность уже без моего давления определиться в своих чувствах. К тому же, подспудно я чувствовал, что есть у неё вариант, и она колеблется, выбирает Было ещё несколько встреч, на последней из которых мы поссорились и, как мне показалось, она намеренно пошла на ссору, чтобы порвать со мной окончательно. Я понял, что эти не то дружеские, не то приятельские отношения, сложившиеся между нами, продолжать было бессмысленно. Больше мы не встречались.
Я написал приличный дипломный проект Цимлянской гидроаккумулирующей станции и защитил его на отлично. К слову сказать, мой дипломный проект, как меня по возвращению с Кубы известили на кафедре гидроэнергетики, выдвинули на всесоюзный конкурс студенческих исследовательских работ, где он был удостоен почётного третьего места. А потом начались напряжённые гонки «на выживание» на спецкурсах, о которых я уже написал выше.
Летом у нас, слушателей спецкурса иностранного языка, была практика. Мы работали в деканате по работе с иностранными студентами и участвовали в приёме из-за рубежа групп студентов, изучающих русский язык. Мне пришлось принимать большую группу студентов из Венгрии. Это довольно хлопотливое дело, правда, не лишённое многих приятных моментов – организация различных экскурсий, встреч, посещение театров, мавзолея В.И. Ленина, Оружейной палаты и Алмазного фонда в Кремле, вечеров отдыха, решение множества организационных вопросов. Оставшуюся часть летнего отпуска я провёл в замечательном спортивно-оздоровительном лагере Московского энергетического института в Алуште. Так что лето 1976 года, фактически последнее моё студенческое лето, осталось в памяти ярким и приятным.
По приезду в институт мой коллега по изучению испанского языка и сосед по комнате в общежитии Пётр Василенко огорошил новостью , мол, приходила моя старая знакомая и хотела меня видеть. Обещала зайти на следующий день. Я её уже подзабыл основательно, ведь прошёл год с нашей последней встречи. Положительных эмоций от нашей дружбы у меня оставалось немного, потому, – задавался вопросом я, – стоит ли к этому возвращаться. Да и времени свободного у меня оставалось мало, чтобы поддерживать какие-то отношения. Но мне она была когда-то не безразлична, и было всё-таки интересно, какая она теперь и что заставило её вспомнить, а главное, набраться смелости и попытаться восстановить отношения. Хотя, быть может, она без всяких просто захотела навестить старого знакомого. Впрочем, такое вряд ли возможно.
Так или иначе, мы возобновили наши встречи. Никаких предложений я больше не делал, правда она стала намекать, мол, пора бы и сделать. К маю, когда вероятность моей командировки на Кубу была уже очень большой, она часто заводила разговор на эту тему. Я же, представляя какую суету перед отъездом вызовут свадебные хлопоты, пойти на это никакого желания не имел. Обещал, что съезжу в командировку, вот тогда и поженимся. Тем не менее, получив информацию о том, что предпочтительнее во многих отношениях ехать женатым, я решился, хотя колебался сильно. Обручились мы 28 мая 1977 года в Волгодонске, свадьба была весьма скромная, ибо не было, ни времени, ни желания всё это организовывать. Так я стал женатым человеком скорее по обстоятельствам, нежели по желанию.
Наконец я получил вызов, что означало готовность загранпаспорта и даже билета на авиарейс Москва - Гавана с датой вылета 12.07.1977 года. Последние дни перед отъездом я провёл в квартире моих новых родственников тестя и тёщи. Они даже организовали в квартире некое подобие свадебного застолья, для тех, кто не присутствовал на нашем бракосочетании в Волгодонске, и нам пришлось вновь войти в образ счастливых жениха и невесты.
Оставшиеся до моего отъезда дни мы с женой посвятили покупке всяких необходимых для жизни на Кубе вещей. Приобрели также последний писк отечественной радиотехники магнитолу «Томь», фотоаппарат «Зенит-Е» и разные другие вещи, в том числе ласты и маску для подводного плавания.
3.
За пару дней до вылета в Главзагранэнерго нам, шестерым выпускникам МЭИ и курсов переводчиков испанского языка Гордееву В. Василенко П. Симагину С. Иевлеву В. Давлеталиеву А. и мне вручили билеты на самолёт, аттестаты и, главное, загранпаспорта. И здесь, как уже не раз случалось в моей жизни, произошёл казус – у всех загранпаспорта красные, мне же почему-то выдали синий. Я насторожился, понимая, что любое отклонение от общего потока чревато неприятными последствиями, и начал разбираться. Как оказалось, что красные паспорта считались общегражданскими и выдавались всем туристам и командированным на Кубу. Синий же паспорт являлся служебным и был на ранг выше общегражданского.
Меня успокоили, объяснив, что служебный паспорт мне оформили ошибочно, но от этого ничего не меняется. Впрочем, добавили, что, если я буду настаивать, то паспорт мне заменят, но тогда дата вылета сдвинется на какой-то срок. Никаких отсрочек, решил я, хоть с волчьим билетом, но лететь. Разумеется, на Кубе имели место недоумённые и подозрительные взгляды и даже вкрадчивые вопросы, на которые я чистосердечно отвечал, что паспорт выдали ошибочно. В ответ меня одаривали понимающими улыбками, мол, знаем, там не ошибаются.
И всё-таки мой нестандартный паспорт сыграл, если не считать косых взглядов, как мне видится, и положительную, и отрицательную роль. Дело в том, что ещё в Москве в Главке нам дали распределения на объекты. Мне досталась дизельная электростанция на острове Пинос. Да, да, тот самый знаменитый остров сокровищ, который в своё время карибские буканеры облюбовали для своей базы. Этот открытый Колумбом остров принадлежал Испании, пока Куба не добилась независимости. Я даже обрадовался такому распределению, ведь это было столь необычно и романтично. «А в Гаване, - думал я, - так или иначе побываю». К тому же, во время службы на флоте две корабельные дизельные электростанции находились в моём подчинении и я досконально изучил их устройство и работу.
Однако уже в Гаване меня почему-то перераспределили на строящуюся ТЭС Мариэль, расположенную недалеко от столицы. То есть фактически оставили в Гаване, что считалось лучшим местом для работы на Кубе. Столица есть столица. Правда, на Пиносе я так и не побывал. Думается, что такое везение можно было списать на мой синий паспорт. Но, спустя два года командировки моё продление не было одобрено, не смотря на настойчивые просьбы руководства группы советских специалистов ТЭС Мариэль. Думаю, что здесь также сыграл роль паспорт, правда, уже отрицательную.