Когда Гога добрался-таки, наконец, до родного общежития и открыл желанную дверь, то обнаружил, что, как и следовало ожидать, вся их компания уже прочно сидела за празднично накрытым столом. А, судя по блеску глаз и радостному оживлению, царящему в атмосфере комнаты, «принять» тут успели уже не единожды.
При появлении Гоги головы дружно повернулись в его сторону и раздался приветственный гул.
-О-о-о!!! Вот и Гавриков явился.
- Ты где был?! Мы так все и выпьем без тебя!
- Штрафной ему!
Гога нетерпеливым взглядом окинул стол. Точнее, это были два стола, сдвинутые вместе торцами и накрытые двумя разными кусками клеенки. Один из них был синий в крупную клетку, другой – белый в мелкий розовый цветочек. Поверхность стола топорщилась бутылками. Тут было и шампанское, и портвейн, и богатый набор десертных и сухих вин – на все вкусы. В промежутках между бутылками теснились тарелки и тарелочки с нарезанной колбасой, сыром, палтусом и шпротами, а также салатницы со всевозможными видами салатов и винегретов, приготовленными заботливыми девичьими руками. У Гоги заблестели глаза и потекли слюнки.
Сегодня все они сдавали экзамен первой весенней сессии и пришли к единодушному мнению, что не отметить это событие было бы непростительной ошибкой.
Гога сдавал радиоприемники, и сдал успешно. Поэтому пришел тоже с далеко не пустыми руками. Эти руки, в каждой из которых было зажато по две бутылки шампанского, он и продемонстрировал почтенной публике. Почтенная публика ответила одобрительным ревом.
- Ну а сдал-то как? – пискнула миловидная блондинка Ниночка Сладковская. – Судя по всему – неплохо!
- Как положено – пять баллов! – изобразил голливудскую улыбку Гога. Зря что ли вчера готовились весь день!
- Ну-ка, прими штрафной! – протянул ему бокал Федя Бачков. – Мы тут уже по три раза успели «принять», а ты все где-то болтаешься.
- Я не где-то, я конспект отдавал, - пояснил Гога, принимая бокал. – Ты же знаешь, чьими «трудами» я пользуюсь. А Верочка – как человек дисциплинированный, завтра с утра уже собирается готовиться к следующему экзамену. И следующий у нее – как раз приемники. Так что, подводить хорошего человека – не есть хорошо. Может ведь и обидеться. А где еще такие конспекты возьмешь?
- Это да! – согласился Бачков. – Конспекты у нее уникальные. Только вот как ты умудряешься разбирать ее уникальный почерк? Я разок пробовал – ни черта не расшифровывается! Не почерк, а тайнопись какая-то.
- Да я уж привык. Читаю совершенно спокойно и мне все понятно, - пожал плечами Гога. – Зато какие конспекты! Таких подробных, наверное, на всем курсе ни у кого не найдется!
Верочка Либарская, о которой шла речь – это девушка из параллельной группы. Но не из их компании. Если у нее вообще была какая-нибудь компания. У Гоги сложилось впечатление, что Вера – человек сугубо домашний, и разного рода компаний, по крайней мере с участием индивидуумов противоположного с ней пола, старается избегать. Хотя клясться в этом Гога не стал бы. Для домоседки она была очень уж яркая и симпатичная.
В свое время Гога пытался наладить с ней какое-то подобие личных отношений – помимо конспектных – но не преуспел в этом. Ни на какие его предложения о встрече в свободное от занятий время Верочка не откликалась. Так что, в конце-концов Гога пришел к выводу, что это либо совсем невозможно, либо потребует чересчур много времени и усилий. В глубине души он иногда подозревал, что дело тут может быть в нем самом. Грубо говоря, может быть, он, Гога – вовсе не парень ее мечты… Но эту мысль он старался гнать от себя как невероятную и оскорбительную. Тем не менее, он нашел в себе силы отказаться от дальнейших попыток как-то сблизиться с Верочкой. Хотя и сделал это с великим сожалением. Что ни говори, а Верочка была и умницей и красавицей в одном лице. К тому же – хорошо организованным и обязательным человеком.
Лекции она посещала практически все, и записывать умудрялась все слово в слово. Видимо, именно по этой причине ее записи никто расшифровать и не мог. Торопливость ли тому причиной или у нее вообще был такой почерк, но то, что получалось, сильно смахивало на зубья лучковой пилы. Равномерные такие зубья, без всяких щербин и выбоин. Что и служило непреодолимым препятствием для всех тех нерадивых студентов, которые, ленясь активно посещать лекции самостоятельно, пользовались во время сессии конспектами своих более дисциплинированных сокурсников. К сожалению, дисциплинированных было не слишком много – гораздо меньше, чем «прогульщиков», желающих попользоваться плодами чужого труда. Что всякий раз служило причиной для определенной нервозности и ажиотажа среди последних во время зачетной недели и экзаменационной сессии.
Поэтому расчетливый Гога, взвесив все «за» и «против», пришел к выводу, что самым оптимальным вариантом с точки зрения экономии времени, нервов и энергии, было бы сделать ставку на конспекты Верочки. Для этого нужно всего лишь добросовестно изучить особенности ее почерка. И – монопольное право на пользование самыми лучшими конспектами курса – обеспечено.
Так он и сделал. Полистав пару раз верочкины тетради и проведя тщательный анализ характера пилообразной кривой ее почерка, Гога, в конце-концов, научился читать ее записи, как свои собственные. Причем, поскольку Верочка никогда ему не отказывала, проблема конспектов для него была решена раз и навсегда. Единственно, что требовала очаровательная хозяйка, это чтобы конспекты он ей возвращал вовремя – сразу же после сдачи экзамена. Гогу это, конечно же, не смутило, и он старательно выполнял все ее требования.
Вот и сегодняшнее его опоздание объяснялось именно этим обстоятельством – после экзамена нужно было встретиться с Верочкой и передать ей ее конспекты.
А теперь, когда все хлопоты были позади, Гога с удовольствием осушил бокал «Старого Замка», и сразу почувствовал приятное, ни с чем не сравнимое расслабление и ощущение легкости во всем теле.
Народ, сидящий на ближайшей ко входу кровати, слегка потеснился и Гога втиснулся в узкую щель между Федей Бачковым и черноглазой смешливой Розой Майоровой. Роза, разглядев в его глазах голодный блеск, тут же принялась кормить его, по-матерински заботливо подкладывая то колбаску, то салат, то сырок, то винегрет, то еще что-нибудь вкусненькое. Гога безропотно поглощал все, что оказывалось у него на тарелке, не забывая в знак благодарности развлекать Розу всякими шуточками и анекдотами. Роза беспрерывно хохотала и подкладывала, подкладывала, подкладывала…
Тут Гога вспомнил о принесенном шампанском и потянулся за ним, чтобы открыть – бокалы у всех стояли пустыми. Однако, заботливая Роза выхватила у него бутылку из рук:
- Ты ешь, ешь, я сейчас сама открою. Меня тут ребята научили, и мне это очень понравилось.
Гога ничего против не имел, поскольку был занят салатом «Оливье» и предпочел бы не отвлекаться.
Но отвлечься пришлось. Роза, которую, видимо, открывать шампанское научили недостаточно хорошо, вылила изрядную его порцию прямо Гоге на коленку. Левая штанина его почти новых светло-бежевых брюк стала мокрой и пенистой. Роза испуганно и смущенно заизвинялась. Но, увидев, что Гогу, настроенного в этот момент весьма философски, это ничуть не огорчило, вновь что-то защебетала, захихикала и принялась старательно вытирать ему штанину салфеткой. Остатки шампанского разлили по бокалам.
За этой возней с живым интересом наблюдали сидевшие рядом Бачков и Сладковская.
- Ну что – потренировалась? – ухмылялся Федя. - Сколько раз говорили, что не бабье это дело – шампанское открывать! Давай-ка сюда вторую бутылку, а то еще и за эту возьмешься!
- Нет уж, открывайте сами, - отозвалась обескураженная Роза. – У меня сегодня что-то руки дрожат!
Федя, взяв у нее бутылку, артистичным жестом отвернул проволочку и… Пробка с грохотом вылетела в потолок, просвистев в сантиметре от люстры, а шампанское фонтаном хлынуло Гоге на штаны. Роза взвизгнула от восторга и зашлась в таком хохоте, что прилегла своей чернокудрой гривой прямо в тарелку с салатом «Оливье». С противоположной стороны взахлеб хохотала Ниночка Сладковская. Да и остальные тоже стали тянуть шеи, чтобы разглядеть причину столь бурного веселья.
- Ну, ребята! – опешил Гога. Вы что, заранее договорились меня в шампанском выкупать? Надо же предупреждать, я бы хоть разделся!
Федя сконфуженно улыбался – бывает, мол, и на старуху проруха. Но Гоге от этого легче не стало, и, выкарабкавшись из-за стола, он направился к себе в комнату – переодеваться. Брюки, а заодно и промокшую рубашку, пришлось на всякий случай замочить в тазике – чтобы пятен не осталось. А назавтра – выстирать. Хорошо, хоть пиджак догадался снять перед тем, как за стол садиться – уж его-то самому было бы не постирать. Пришлось бы в химчистку сдавать.
Натянув на себя старые джинсы и клетчатую рубашку, Гога направился обратно.
Когда он вернулся, следы недавнего обливания уже были тщательно уничтожены. Только часть розкиной шевелюры, видимо только что вымытой, выглядела слегка увядшей. Зато салата в волосах видно не было.
А публика уже наполняла бокалы для очередного тоста. Гога втиснулся на старое место и тоже поднял бокал, который кто-то успел наполнить искрящимся напитком.
- За удачный почин, коллеги!¬ Важно провозгласил Мишка Караганов.
Все шумно встали из-за стола и троекратно сдвинули бокалы, с каждым ударом выкрикивая: «Бонч!… Бонч!… Бруевич!!!»
Это был фирменный клич студентов ЛЭИС, по которому они всегда могли локализовать «своих» в любой компании, в любых географических широтах.
Выяснилось, что «пятак схватил» не только Гога. Кроме него отличились еще и Мишка Караганов, его верная подруга Людмила Иванова и все тот же Федя Бычков. Однако, если Караганов и Иванова отличились закономерно, поскольку к любому экзамену всегда готовились достаточно серьезно, то Федя – исключительно в силу своей феноменальной памяти. Как правило, подготовка у него занимала всего один день – непосредственно перед экзаменом. Остальное же время Федя попросту пьянствовал. Столь необычное сочетание великолепной памяти и пристрастия к хорошей выпивке было предметом особого уважения к нему среди большинства его приятелей. Особенно среди тех, кто больше тяготел к последнему, не обладая первым.
Внешне Федя производил очень выгодное впечатление – высокий, стройный, элегантно одетый молодой человек с узким интеллигентным лицом и задумчивым взглядом больших серых глаз. Правда, легкая припухлость этих самых задумчивых глаз знающему человеку могла бы прояснить многое. Но никто особенно не вглядывался, так как слегка «поддатый» Федя для всех, кто его хорошо знал, был явлением вполне привычным. Сдерживающими факторами являлись только хроническое отсутствие денег или предложений выпить с кем-нибудь «на халяву». Если бы не это, то Федя, наверное, не просыхал бы никогда.
Однако был и еще один «сдерживающий фактор» – его давняя подруга Ниночка Сладковская. Познакомились они еще во время абитуриентской практики в совхозе Волосово, и с тех пор держались по большей части вместе. Ниночка, разглядев в Феде недюжинный талант и огромные запасы нереализованный возможностей, добровольно взяла на себя нелегкую роль его ангела-хранителя, не позволяя слишком часто заглядывать в бутылку. А также, по возможности, оберегая его от нежелательных контактов с потенциальными собутыльниками, в которых в общежитии недостатка не ощущалось. Самым опасным из этой братии был некто Саша Журавлев, более известный в студенческой среде под кличкой «Бриг». Но с этим субъектом мы познакомимся чуть позже…
Справедливости ради стоит отметить, что Федя в состоянии опьянения никогда не буянил. Наоборот, вел себя на удивление тихо и даже незаметно. Если принятая доза была невелика, то он просто брал какую-нибудь интересную книгу, находил укромное местечко и с увлечением погружался в чтение, не досаждая никому своим
присутствием. Если в комнате, где он жил, было шумновато и многолюдно, то уходил к кому-нибудь из приятелей и, деликатно испросив разрешения, усаживался читать там. Ниночка в таких случаях особенно за него не беспокоилась, зная, что Федя никуда не денется и, в конце-концов, вернется либо в свою комнату, либо к ней.
Но когда выпито было изрядно, то Федя мог забрести к кому-нибудь, там «отключиться» и спокойно заснуть на чужой койке. В этом случае хозяину спального места приходилось самому или с помощью приятелей на себе перетаскивать Федю домой – на его собственную койку. Если, конечно, раньше свое блудное сокровище не находила Ниночка. Но уж она-то с ним особенно не церемонилась – быстро приводила в чувство и Феде волей-неволей приходилось самому переставлять ножки в нужном направлении.
Однако, несмотря на такие вот индивидуальные особенности, экзамены Федя всегда умудрялся сдавать на редкость успешно. Достаточно было ему хотя бы раз просмотреть хороший конспект, как все его содержимое каким-то чудесным образом перекочевывало в гениальную федину голову. Причем, что интересно, он не просто механически запоминал текст наизусть, а еще и досконально разбирался с сутью изучаемого предмета. Поэтому всегда был готов ответить на любой дополнительный вопрос экзаменующего.
Сегодня Федя выпил относительно немного, поэтому чувствовал себя великолепно и принимал активное участие в обсуждении всех поднимаемых за столом тем. Верная Ниночка сидела рядом и, судя по всему, тоже находилась в состоянии приятного расслабления. Она хоть и получила на экзамене «четверку», но это волновало ее меньше всего. Главное, что Федя получил «пять».
Между тем, тост следовал за тостом, и запасы вина, так же как и закуски, постепенно перекочовывали в желудки участников торжества. Из вина оставалась, в основном, только не пользовавшаяся успехом кислая «Гымза». Поэтому было единогласно решено немного встряхнуться. Иными словами – устроить танцы. Девушки взяли в оборот Гогу и быстро уговорили его принести из своей комнаты «музыку». Под словом «музыка» в данном случае подразумевалась магнитофонная приставка «Нота» вместе с самодельным усилителем, самодельными колонками и самодельной же светомузыкальной установкой на основе четырех фотофонарей с разноцветными стеклами. Гога кликнул помощников, и они мигом притащили аппаратуру, разместив ее в свободном углу комнаты, недалеко от входа. Столы сдвинули в сторону, свет выключили, а аппаратуру «врубили» на полную мощность.
Засидевшаяся публика с восторгом принялась разминать затекшие конечности, энергично топая то под электризующие выкрики Бобби Фаррела и Лиз Митчел из «Boney—M», то под звонкие голоса квартета АВВА, то под Пола Маккартни.
Когда избыток энергии немного улетучился, зажигательные ритмы сменились более медленными и интимными мелодиями, предполагающими как можно более тесный контакт между танцующими. Топот утих. Теперь разноцветные всполохи светомузыки вырывали из темноту уютно свившиеся парочки, которые, почти не двигаясь и не особенно обращая внимание на перерывы в музыкальной программе, были всецело погружены в океан чувственности, которая, кроме винных паров, подогревалась еще и жаркими объятиями и нежными поцелуями украдкой. Те, кого возможности помещения в плане реализации интимных потребностей уже удовлетворять перестали, начали потихонечку куда-то исчезать.
Гога, привязанный к своей аппаратуре, отмечал это с изрядной долей зависти. Он тоже был не прочь кое с кем исчезнуть. Но, увы!.. Был вынужден исполнять роль диск-жокея и тешил себя надеждой наверстать упущенное как-нибудь при других обстоятельствах. А пока танцевал со всеми девушками подряд. Причем, каждой из них старался внушить, что именно она была сегодня «королевой бала». По крайней мере – для него, для Гоги. Многие верили…
В конце-концов, большая часть компании разбрелась кто куда. Остались только самые стойкие. А также те, давно сложившиеся парочки, вроде Бачкова и Сладковской, которым вовсе ни к чему было уединяться именно сейчас.
От танцев уже все устали и, чтобы поднять тонус, надо было срочно что-то выпить. Поскольку, кроме «Гымзы», ничего другого не оставалось, решили сварить из нее глинтвейн.
Все бутылки с остатками «Гымзы» собрали, содержимое их слили в большую эмалированную кастрюлю и, засыпав положенным количеством сахара, понесли на кухню варить. Туда же забросили остатки лимонных корок. А кто-то из девиц даже притащил пару гвоздичин. Так что глинтвейн обещал быть самым настоящим. Аромат его уже распространился по всему коридору. Пока глинтвейн «подходил», Федю послали раздобыть где-нибудь хорошую гитару – для полного счастья. Свет снова выключили, а вместо него зажгли пару свечей – глинтвейн и гитара требуют интимного освещения. Когда напиток был готов – его разлили по чайным чашкам и уселись за стол. В это время подоспел и Федя с инструментом, который тут же вручили штатному гитаристу компании – Мишке Караганову. Мишка еще до института успел поиграть в разных эстрадных ансамблях, а после поступления в ЛЭИС стал активным членом музыкальной группы студенческой агитбригады. Репертуар его был всем давно известен и за годы учебы превратился в ритуально-традиционный. Поэтому знакомые звуки гитарных аккордов вместе с горячим ароматным глинтвейном вновь вдохнули заряд энергии в души подуставшей было компании, и она дружно грянула: «Ах, мама, мама, мама! Люблю цыгана Яна!»
В это время дверь слегка приоткрылась и в образовавшейся щели показалась круглая голова Брига… Да, да…того самого Брига, который с точки зрения Ниночки Сладковской олицетворял собой постоянную угрозу человеческому облику ее несравненного Федора.
Кстати, не подумайте, что Бриг имел какое-то отношение к парусному флоту или романтике пиратских приключений. Это всего лишь кличка, которая прилипла к нему еще тогда, когда он во время абитуриентской практики был бригадиром студенческого картофелеуборочного отряда. «Бриг» – это просто сокращенная форма слова «бригадир».
Именно в те самые благословенные времена они с Федей Бачковым поняли, что у них очень похожие взгляды на то, каким должно быть повседневное состояние здорового мужского организма. В это состояние они и стремились вводить себя, регулярно потребляя лошадиные дозы крепких спиртных напитков. До тех пор, пока на их пути не встала Ниночка Сладковская, у которой появились свои собственные взгляды на будущее и настоящее очаровавшего ее Федю Бачкова. Бригу была объявлена постоянная и непримиримая война по всему фронту, и победу в ней, как правило, праздновала слабая, но очаровательная Ниночка. Коварному Бригу удавались лишь редкие партизанские вылазки, когда по каким-то причинам бдительное ниночкино око не в состоянии было контролировать ситуацию. И уж тогда они с Федей надирались до «поросячьего визга». После чего Ниночка всякий раз устраивала Феде показательную выволочку и он долгое время ходил совершенно трезвый и просветленный.
Будь рядом с Бригом кто-то вроде фединой Ниночки, может быть, и он не так часто стремился погружать себя в хмельную нирвану. Но, увы!.. Бриг был одинок. Постоянной подруги, как у Феди, у него не было, да и особенно близких друзей, надо сказать, тоже. Кроме пристрастия к спиртному, не последнюю роль в этом играла, видимо, его внешность. В этом смысле он был прямой противоположностью красавцу Бачкову – коренастый крепыш среднего роста с большой головой и маленькими глазками на не особенно привлекательном лице, почему-то неизменно здорового красного цвета. В общем – далеко не Апполон. Не из тех, на ком виснут девушки.
Может быть, именно выработавшийся из-за этого комплекс неполноценности и заставлял его уходить от мрачной действительности в хмельной туман. А может, что-то еще – никто не знает.
Тем не менее, выпить Бриг хотел всегда. Причем, малые дозы его никак не удовлетворяли. Наоборот, служили мощным стимулом в поисках продолжения.
Вот и сейчас, заглянув в комнату, Бриг сразу понял, что здесь явно что-то пьют. Компания, занятая кто пением, кто беседами о чем-то о своем, никакого внимания на него не обратила. Бриг был не первый, кто заглядывал «на огонек». Кто-то из случайных гостей присоединялся к поющим, кто-то присаживался поболтать или отведать глинтвейна, а кто-то, немного потоптавшись, уходил восвояси.
Бриг, который явно уже успел где-то «принять», находился сейчас в режиме активного поиска. Ему хотелось добавить. Но предложенный радушными хозяевами глинтвейн удовлетворить его был не в состоянии – организм требовал чего-то покрепче. Поэтому, посидев немного и убедившись, что его «заклятый друг» - Ниночка Сладковская увлечена разговорами и не замечает ничего вокруг, Бриг подсел к Феде. Федя, если судить по его отсутствующему взгляду, уже явно скучал и не уходил спать только из чувства солидарности с Ниночкой. Перекинувшись с ним парой слов, Бриг встал и направился к выходу.
Исчезновения его практически никто и не заметил. Кроме, может быть, Гоги, которому Бриг, протискиваясь сквозь сидящую у края стола компанию, слегка наступил на ногу. Но компания была всецело поглощена обменом свежими анекдотами, и Гога в этот момент выполнял роль рассказчика. Поэтому Брига пропустил, как досадную помеху, даже не удостоив заслуженного тычка в отместку. Анекдоты – по больше части политического и эротического содержания – были остроумные, а народ – в самом подходящем для их восприятия тонусе. Поэтому время от времени компания взрывалась в припадке истерического хохота, отвлекая тем самым сгрудившихся вокруг Мишки Караганова любителей песенного жанра. Таких любителей оставалось уже совсем немного, и они, заинтригованные весельем, царившем в кругу анекдотчиков, в конце концов, тоже передвинулись к ним поближе. Поток устного народного творчества хлынул с удвоенной силой.
Начало уже рассветать, когда даже самые стойкие поняли, что устали и пора бы им потихоньку расходиться, чтобы успеть хоть немного поспать. Гоге помогли разобрать аппаратуру и намеревались было уже ее уносить, когда дверь вдруг распахнулась и какой-то парень – похоже, из первокурсников – выкрикнул:
- Сладковская здесь есть?
- Здесь я! – вскинулась Ниночка. – Чего надо?
- Спуститесь вниз, там, на вахте человека привезли. Говорит, что он из общежития и спрашивает Сладковскую Нину.
Ниночка в недоумении и тревоге поспешила за парнем. Гога и Мишка, забыв про аппаратуру, устремились вслед за ней.
Картина, представшая перед их глазами, сразила их наповал. У входных дверей, рядом с кабинкой вахтера, в окружении двух милиционеров стоял Федя Бачков – в одних трусах и носках – и мутным взглядом смотрел куда-то в пустоту. При появлении Ниночки взгляд его приобрел некоторое подобие осмысленности, и он заплетающимся языком выдавил:
- Нинка, скажи им, что я – свой, общежитский. А то – заберут! – и показал на милиционеров.
Ниночка, потеряв дар речи, только с ужасом смотрела на Федю и качала головой. Потом, слегка запинаясь, выдохнула:
- Ты откуда такой?! Где твоя одежда?!
- Потом расскажу. Ты вот им скажи – пусть отпустят! – бубнил Федя.
- Откуда вы его привезли? – обратилась Ниночка к доблестным стражам порядка. – И где его одежда?
- Это уж ему лучше знать, - ответил один из них. – Мы его в таком виде и задержали около станции Ланской. Бежал по Студенческой улице в вашу сторону. Говорит, что спортсмен. Тренируется. А от самого разит – хоть огурцом закусывай. Вот мы его и подвезли. Так что, если ваш – забирайте. А то мы заберем.
- Нет, нет! – встревоженно запротестовала Ниночка. – Наш он! Спасибо, что подвезли!
И, схватив Федю под руку, потащила его в комнату. Гога с Мишкой хотели ей помочь, но Федя царственным жестом отклонил их помощь:
- Я сам! Я уже трезвый!
- Еще бы не протрезветь после такой тренировки! – хмыкнул Мишка.
- Спортсмен! – с пафосом отметил Гога, похлопав Федю по голому плечу.
Оказалось, что, несмотря на обещание рассказать все, выполнить свое обещание Федя не смог, ибо большую часть времени память его находилась в глубокой «отключке» и извлечь из нее удалось не слишком многое. Но картина обрисовалась примерно следующая.
Томимый жаждой Бриг в тот вечер искал либо возможности добавить где-нибудь «на халяву», либо хорошего партнера, с кем можно было бы скинуться на бутылку водочки. В комнате, куда его занесли ноги, «халявы» не оказалось – глинтвейн не в счет. Зато там оказался Федя – старый партнер и единомышленник. Сговорились они мгновенно. Однако, чтобы не вызвать подозрений у строгой Ниночки, помещение решили покидать по очереди. Сначала вышел Бриг – благо на него никто особого внимания не обращал. Федя выдержал необходимую паузу и, улучив удобный момент, тоже благополучно исчез, никем не замеченный.
Откуда взялась водка, Федя то ли не помнил, то ли делал вид, что не помнит. Пили у Брига в комнате, заедая бутербродами с колбасой. После этого Федя уже не помнил ничего. Образовавшийся в его желудке «ерш» сделал свое черное дело. Да и Бриг до этого тоже не только глинтвейн пил. Поэтому тоже мало, что мог рассказать. А может – не хотел. По его словам, Федя потом куда-то ушел, а он лег спать.
Память к Феде начала возвращаться, когда он почувствовал, что его кто-то раздевает, и что находится он не в своей комнате, а в каких-то кустах на ночной улице. Хотя уже наступил июнь, ночи были довольно холодные, поэтому Федя слегка протрезвел. А, оказавшись в одних трусах и носках, даже сообразил, в какую сторону нужно двигаться, чтобы добраться до дома. Причем, двигаться следовало энергично – гулять в носках по холодному асфальту – удовольствие ниже среднего даже для очень пьяного и очень закаленного человека. Федя побежал. Тут-то его и заметил милицейский патруль.
Так что картина в общих чертах понятная. Не очень понятно, правда, как мог Федя оказаться так далеко от общежития, если его, бегущего в сторону дома, изловили аж возле Ланской?! Видимо, он очень долго гулял по ночным улицам!
Но это деталь не очень существенная. Главное, что лишился Федя своего нового светло-серого костюма, подаренного Ниночкой галстука, красивой рубашки и почти новых туфель.
Тем не менее, никаких скандалов в этот раз Ниночка устраивать ему не стала. Федя сам все хорошо осознал.
Этим же летом они с Ниночкой поженилась.