/Юродивые ХХ века, глава 47/.
-- Скажите, Шура, честно, сколько вам
нужно денег для счастья? – спросил Остап.
Ильф и Петров, «Золотой Телёнок».
Егда наступает Время Великих Расхищений, когда, как выразился А. Бестужев, «…кто мог, тот грабил, кто не смел, тот крал», расхитителям, естественно, удобнее, чтобы каждый был за себя, терпеливо дожидаясь своей очереди быть обворованным в своей недавно приватизированной хате, которая с краю. По выражению Писарева «газеты того времени только удовлетворяли потребностям, а не создавали их своим появлением». Это было сказано о французской революции 1879 года, но справедливо и для наших дней. Газеты, оказываются в сложном положении: они скорбят об отсутствии гражданского общества, всячески содействуя его атомизации. А это вещи несовместные. В том числе и со здоровой психикой.
Прежде всего, нынешним прихлебателям надо доказать, что «…Нельзя всем быть богатыми, всем талантливыми, всем красивыми; нельзя всем начальствовать, всем быть на первых местах; но истинный идеал государства состоит в том, чтобы всякий был доволен на своем месте, всякий сознавал законность и глубокую справедливость своего положения и с такою же охотой повиновался, с какой другие повелевают, так же был спокоен и счастлив при своих десяти целковых жалования, как другие при двадцати тысячах дохода».
Проще говоря, доказать необходимость разделения общества на богатых и бедных, когда «те и другие существовали бы рядом друг подле друга, так же безмятежно, как существуют дуб и крапива, хоть и отнесенные Линнеем к одному разряду по его системе, но нимало не помышляющие о соблазнительном равенстве друг с другом». И не только не помышляющие, а возмущающиеся этим равенством. Как посмели оборванцы из Красной гвардии, не спросясь, «назначить себе» 25 рублей в день! – негодует Василий Справедливый, в эту пору сам назначавший себе цену. Он уже подзабыл, как ненавидел неравенство, когда цену назначали ему. А ведь сумей он преодолеть себя, «… люди жили бы как святые в царстве небесном».
Рано или поздно возникает вопрос, каковы должны быть доходы у человека, чтобы он чувствовал себя счастливым. Достаточно ли ему будет, если он обрящът 35 копеек? Обломов-то и при более высоких доходах скулил: «Ведь я с голоду умру! Чем тут жить?»
А известная поэтесса, попав в годы гражданской войны на ту работу, которую вынуждены ежедневно выполнять тысячи других, менее удачливых женщин, взвыла уже к обеду: она предпочитала получать деньги за творчество, которое само по себе уже награда.
Вот что она пишет в своих воспоминаниях «Мои службы»:
Благовещенье 1919 г.
Цены: 1 ф. муки – 35 р.
1 ф. картошки – 10 р.
1 ф. моркови – 7 р. 50 коп.
1 ф. луку – 15 р.
Селедка – 25 р.
(Жалованье – 775 руб. в месяц).
К сожалению, даже это небольшое жалование г. Цветаева отработать не сумела.
А что же это так подскочили цены? Кто виноват? «…рабочие, которым лень работать более 8 часов», - утверждает ВВ.. Они, гады, «назначили себе 8-часовой рабочий день – и подорвали железнодорожный транспорт и создали голод».
«Пыталась, из жил лезла – ничего. Не п о н и м а ю. Не понимаю, чего от меня хотят: «Составьте, сопоставьте …Под каждым делением – подделение»…. Опросила всех: от заведующего отделом до одиннадцатилетнего курьера. – «Совсем просто».
Из чего следует, что, собственно говоря, люди для того и объединились в общество, чтобы каждый мог приносить пользу другим и себе, с наибольшей полнотой развивая свои способности и занимаясь тем, что он может делать лучше других. Одни понимают одно, другие – другое. К примеру, одни умеют делать деньги, а другие – только детей. Нет денег – вымирайте!» - сурово говорят первые. Неудачники им не нужны. Будь по-вашему: вымерли. И тут же оказывается, что без неудачников нельзя делать деньги – работать некому. А значит, приходит очередь вымирать миллионерам.
Цветаева «прослужила 5 ; месяцев». «Нужно отдать справедливость, коммунисты доверчивы и терпеливы. В старорежимном учреждении меня бы, сразу разглядев, сразу выгнали», - признается она. А у нас некоторые алчущие капитализма не понимают, чем он для них может обернуться.
Потом был «Монпленбеж», где выдающаяся женщина продержалась полдня и дала себе великую клятву: «…не буду служить. Никогда. Хоть бы умерла». Хотя во время службы она могла бы снова заняться вредительством – писать, где можно, букву ять. С чего бы это? Конечно, «Комната, как гроб. Стены из карточек: ни просвета. Воздух бумажный (не книжный, благородный, а – праховый. Так, разница между библиотекой и картотекой: там храмом дышишь, здесь - хламом!) … Карточки надо разбирать по буквам. (все на А, все на Б), потом по вторым буквам… Так с 9-ти утра до 5 ; вечера. Обед дорогой, есть не придется». Да вдобавок ещё «Заведующий – коротконогая сорокалетняя каракатица, в корсете, в очках, страшная» (Только баба может так уесть другую бабу!) А ведь другие всю жизнь в таких условиях работают – и ничего-с. Терят-с!
К сожалению, и сама Цветаева иногда сбивается на большевизм, заявляя, что есть на свете «непродажные вещи – не для рынка».
А Добролюбов добавил: «…и принимаясь за соответственную работу, хотя бы и самую ничтожную, тем не менее никак не скрадывать, не уничтожать и не заглушать свои прямые человеческие права и требования».
Обломов обещал своему слуге жалование, а тот возмущался:
- Жалованье! Как не приберешь гривен да пятаков к рукам, так и табаку не на что купить…
Вы еще не поняли, почему КП так яростно выступала против мелких расхитителей?