Рассказ основан на реальных событиях
В школу я пошёл в послевоенные годы. Жили мы в небольшом районном городе. У каждого был свой огород, сад, а ещё государство давало клочки земли под картошку. Это выручало. Но в основном людям приходилось тяжело: был дефицит и промышленных товаров, и продуктов питания.
Но, с другой стороны, была и гордость за свою социалистическую родину, за народ, победивший в страшной войне. Мы верили в единство партии и народа, в то, что «человек человеку - друг, брат и товарищ». В этой вере большую роль играла школа, на которую возлагалась главная ответственность за идеологическое воспитание. Особенно на педагогов по истории и литературе. Историю у нас преподавал Борис Ананьевич, которому ещё предыдущие поколения учеников, - вероятно из-за фонетического благозвучия его имени - дали прозвище Банан.
Мы его уважали и побаивались. Уважали за глубокие знания предмета. Побаивались его строгой требовательности, бескомпромиссности. Не любил ленивых. Человек полной самоотдачи, он требовал того же и от учеников. Был принципиален и с коллегами. Поговаривали, что не очень ладил со школьной администрацией.
Как-то перед началом его урока - стояли первые сентябрьские дни, и в полдень южное солнце ещё пекло по-летнему - ребята, сидевшие в оконном ряду, задвинули тяжелые тёмные шторы. Их использовали при показе учебных фильмов. Надо отдать должное директору Петру Яковлевичу, который умудрялся изыскивать средства и покупать оборудование и для спортзалов, и для кабинетов химии и физики, и даже фильмоскоп для показа плёночных диафильмов. А для их демонстрации шторы были просто необходимы. Их пошила мама одной из учениц из какой-то добротной, ещё довоенной ткани. Это сейчас каждый год в классах разные узорчатые тюли вешают для красоты, А те тяжёлые занавеси нужны были не для красоты, а для затенения при демонстрации фильмов.
Правда, демонстрировать кино в тот день никто не собирался, и
Борис Ананьевич, войдя в класс и увидев неуместный полумрак,
неожиданно и громко воскликнул: «Это что ещё такое?! Почему задёрнуты шторы на окнах? Вы, дети рабочих и крестьян, от солнца прячетесь? А вы знаете, что в войну дети младше вас отрабатывали взрослую смену в цехах, стояли у станков, ковали оружие. А вы боитесь, что солнышко припечёт?!!»
Шторы быстро, с резким шумом раздвинули. После того случая в классе популярна стала поговорка: «Откройте занавес! Банан идёт!»
Знания у него были колоссальные. Не только отечественной истории, но и мировой.
Как – то речь зашла о Великой Отечественной. Как раз приближалась годовщина снятия ленинградской блокады.
Историк рассказывал и о трагедии переживших холод и голод ленинградцев, и об их беспримерном мужестве. Рассказывал, как всегда, эмоционально, чеканя каждое слово. Говорил о том, что случившееся в блокаду – вне пределов человеческого понимания, а мужество людей, её переживших, сравнимо с подвигами на ратном поле.
Мой приятель и сосед по парте, Коля Шапкин, который слыл лучшим математиком в классе, вдруг пустил реплику:
- А ведь во время блокады в Ленинграде людоедство было.
Мы застыли в ожидании реакции учителя. Конечно, о фактах каннибализма было известно. Но слишком свежа была память, да и живы были многие блокадники, пережившие эту трагедию. Обсуждать эту тему публично было как-то не принято.
К нашему удивлению, Борис Ананьевич спокойно ответил:
-Да. Случаи людоедства были. Людей трудно винить в этом. Доведённые голодом до животного состояния, - они уже и людьми-то не были, не осознавали, что творили. Такое было не только в наше время и в Ленинграде. Ещё в 18 веке в Северной Америке отряды французских колонизаторов, отрезанные от источников питания, испытывая страшный голод, убивали захваченных в плен индейцев, а затем съедали их.
То же было и в Японии. Во время Второй Мировой войны японцы хладнокровно убивали и ели военнопленных. Но в отличие от блокадников и европейских колонизаторов - не всегда из-за терзания голодом. Часто просто для устрашения.
Из школы мы возвращались с Колей вместе – нам было по пути – и живо обсуждали жуткие факты каннибализма. Прошлись и по стране Восходящего солнца: вот мол, тебе и древняя культура, и искусство самураев - а они, оказывается, мертвечину жрали.
Но всё равно благодаря патриотическому воспитанию, мы верили в идеалы социализма, товарищество, равенство и братство. Хотя видели, что нет равенства даже в нашей пионерской братии.
Конечно, у всех были одинаковые значки с профилем Ильича, красные пионерские галстуки. А вот школьные завтраки, которые мы с молодым аппетитом поедали на переменках – разные.
Большинство, в том числе и я – перекусывали бутербродами с маргарином. Но были две девочки, рацион которых разительно отличался. Они приносили настоящие деликатесы: пышные булочки, пахнущие ванилином, белый хлеб со сливочным маслом и колбаской, бужениной, голландским сыром с «дырками».
У Зины мама работала в общественной столовой. А отец Фриды Горинштейн – продавцом в одной из местных продуктовых лавок, которые называли тогда «будками».
Но на этом особо никто не заморачивался. Детство есть детство: мы радовались весеннему солнцу, пионерским походам, мальчишки гоняли в футбол, девочки играли в классики, прыгали на скакалке. Даже отличница Оля Брынза иногда на переменках присоединялась к попрыгуньям, хотя особой общительностью не отличалась. Свой маргаринный бутерброд она съедала одна, в сторонке.
Учителя её уважали за хорошую учёбу и примерное поведение. Оля была вхожа и в пионерскую комнату, и в учительскую. Иногда на переменках о чём-то доверительно беседовала с классной руководительницей. Закадычных подружек у неё не было, на нас, мальчишек, она вообще посматривала с высокомерием. Правда, с одним, Сашкой Веретенниковым – была вполне дружелюбна. К слову, отец его был членом Верховного суда Молдавской ССР.
А по весне Оля вдруг сдружилась с Фридой. Они стали рядышком прогуливаться по коридору, заходили в пионерскую комнату и там, уединившись среди блестящих горнов и барабанов из клееной фанеры, о чём-то негромко беседовали. Иногда дверь была полуоткрыта, и особо любопытные могли услышать обрывки фраз Оли. Она говорила твёрдым, менторским тоном. Видели и лицо Фриды, со свисающими рыжими кудряшками и наивными, широко открытыми и слегка испуганными глазами. Она внимательно слушала.
Но скоро предмет их уединённых бесед стал общим достоянием.
Как гром средь бела дня или гоголевский ревизор, - в школу нагрянул представитель прокуратуры. Поводом послужило письмо юной пионерки Фриды Горинштейн, в котором сообщалось о том, что её отец занимается хищением социалистической собственности.
Внизу письма был длинный перечень сортов колбас, сыров, консервов и прочей снеди, которую дядя Юра (как звала его дворовая ребятня), будучи заботливым семьянином, по вечерам приносил домой.
В кабинете директора состоялась разборка. Кроме Фриды, пригласили и нашу классную руководительницу Наталью Петровну, присутствовал директор школы и отец Фриды. По закону несовершеннолетних нельзя было допрашивать без присутствия родителей или опекунов.
Мы с Колей пробрались в узкую комнату-пенал, которая раньше, вероятно, служила какой-то подсобкой, но в данное время использовалась для хранения классных журналов. Для них вдоль стен установили узкие шкафы с ячейками, а сама стена, смежная с кабинетом директора, была такая тонкая, что слышно было разговор в соседнем помещении, даже если он не был громким.
Так мы стали свидетелями диалога между следователем и Фридой.
-Фрида, это ты написала это письмо? – начал беседу-допрос следователь.
- Да, - ответила Фрида тоненьким голоском.
- Кто-то заставил тебя написать письмо?
- Нет. Я сама.
- Почему ты это сделала? Ты не любишь папу?
- Люблю.
- Тогда почему ты пишешь, что он ворует продукты?
- Он не ворует.
- Но ты же пишешь, что он расхититель социалистической собственности.
- Но он не ворует! – в голосе Фриды послышались слёзы.
Следователь перешёл на доверительный тон и продолжил разговор в другом русле:
- Фрида, скажи мне, ты как честная пионерка всегда должна говорить правду?
-Да…
- Так кто же всё-таки заставил тебя пожаловаться на папу в прокуратуру?
- Оля Брынза, - полушёпотом ответила Фрида.
В тот же миг Наталья Петровна, наша классная, выскочила из кабинета и вернулась с Олей Брынзой.
Наша отличница Оля держалась стойко, как оловянный солдатик. Не сбиваясь, рассказала о том, что выведала у своей простодушной одноклассницы. Оказывается, все учителя кормились щедрыми регулярными подношениями от папы Фриды, а сама Фрида получала ещё и по многим предметам «бонусы» в виде четвёрок в четверти, хотя едва тянула на тройки.
После этого Наталья Петровна осталась наедине с Олей. Было слышно, как она ласковым, умоляющим тоном твердила:
- Оленька, дорогая, спасибо тебе за то, что ты сделала. Но впредь не пиши никуда, не посоветовавшись со мной, со старшими, со всем коллективом – ведь школа, можно сказать, – твоя вторая семья.
После этого события школа, можно сказать, гудела. Случившееся перемалывали на всякий лад. Неожиданно уволился Борис Ананьевич. Мы искренне жалели об этом.
Семья Горинштейн вскоре переехала в другой район. Фрида стала ходить в другую школу и исчезла из поля зрения.
Зина, у которой мама работала в столовой, стала носить бутерброды, смоченные водой и посыпанные сахаром. Мы тоже ими лакомились. В то время лозунг «сахар – сладкая смерть» ещё не звучал, а считалось, что сахар улучшает память. К тому же, это было вкусно, а для Зины ещё и безопасно.
Через месяц пионерку Олю Брынзу назначили председателем дружины имени Павлика Морозова. Она в торжественной обстановке повязала на гипсовый бюст юного героя алый галстук.
Прошли годы. Наступили переломные девяностые. С развалом государства ломались и людские судьбы. Людей раскидало кого куда.
Как-то встретился в Кишинёве со своим школьным другом Колей Шапкиным. В то время он уже жил в Москве, где у него была риэлторская фирма. В Кишинев приехал, чтобы продать оставшуюся здесь квартиру.
Посидели за кружкой пива, вспомнили школьное детство. Поскольку я был из тех, кто остался на островке далёкого прошлого, - поведал то, что знал наверняка и по слухам.
Семья Фриды уехала на землю обетованную. Наш хозяйственный директор Пётр Яковлевич ушёл в мир иной. Борис Ананьевич по сей день трудится на ниве образования, назначен директором школы. Я хотел удивить товарища главной новостью про пионерку Олю Брынзу, которая стала депутатом парламента республики Молдова первого созыва.
Но удивился больше я, когда Николай в ответ на новость сказал:
- А знаешь, я встретил её на базаре на днях. Подходить не стал, общаться не было желания. Она ничего не покупала, только ходила по рядам и спрашивала цены.
Видимо, вопросы народного питания, так волновавшие Олю с детства, по сей день ей не давали покоя.