Почему-то я приготовился пилить через всю Москву, но оказалось, что Марина живёт совсем недалеко.
Я немного потоптался, разглядывая прочные, какие-то неколебимые на вид, значительные дома.
Марина сказала по телефону: «Увидите сталинки вдоль проспекта…»
Слово было знакомое, но в своём оглушённом состоянии я его совершенно не осознал, и, пока ехал, размышлял, что это может быть. Деревья? Какая-то декоративная порода? От слова «сталь»? Может, какие-то стальные конструкции? Стальные цветочницы?
Размышления отвлекли меня от сегодняшних событий. Мне показалось, что я пришёл к какому-то решению, я даже успокоился и теперь жалел, что разъярился не по делу. Чёрт с ним, с Валеруном, дело не в нём. Мне просто не нравится этот мир. Мир, где тебя на каждом шагу могут раздавить, соблазнить, причём, представители обоего пола, мир, где некому даже руку пожать с чистым доверием.
Мир Дворца - не мой мир. И я теперь понял, что подспудно это чувствовал ещё давно, дома, когда Вероника в течение нескольких дней уговаривала меня работать в проекте. Лежала рядом, нагая, прекрасная и желанная, и говорила о том, что нужно делать дело. Я даже зажмурился от этого воспоминания. Дурак. Ей просто нужен хороший партнёр. Послушный, управляемый, всё ещё влюблённый щенок. Который сделает всё, что она планирует.
Кулаки мои непроизвольно сжались. Н-да… Махать после драки кулаками – это очень умно. Но ведь я ехал к пани! Я приехал сюда, чтобы найти её. И я её нашёл! Всё не зря! Только вот, запутался, как в паутине…
Ладно, черт с ними и с этим чуждым мне миром, где трава закатана в асфальт, а деревья в железо, где обман на каждом шагу. Чёрт с ней, с этой змеино-скользкой Синтией, не теряющей надежды зажать меня, едва только я зазеваюсь. И чёрт с ним, с Валеруном. Он просто стал последней каплей.
Валерун, стройный до изящества, лёгкий до воздушности, Валерун-балерун, красивый той красотой, которую называют смазливостью... И вот что теперь ожидает мою Аню, влюблённую в него? Такую окрылённую сейчас? Окрылённую им, повзрослевшую из-за него… Тоже обман? Удар - когда всё выяснится? И как это выяснится? Откуда, почему? Или не выяснится вообще? Или кто-то ей откроет глаза? А может, я? Я даже зубы стиснул от этой мысли и опять зажмурился.
Море мне было сейчас нужно. Быть рядом с ним. Постоять, посидеть, побродить по берегу, подышать его простором, его спасительным равновесием. Слышать мерный шум волн, переживших века. Понять, как быть. Понять, как жить.
Вот почему у Норы записи с шумом моря. Она тоже нуждается в этом. Здесь, в этом чужом мире…
Но моря не было. А были эти уверенные в своей силе, неотразимые здания. Я постоял, вглядываясь в них. Эпоха стояла за ними. Крепкая. Могучая. Никем не победимая. Сталин! – вдруг осенило меня. – Вот осёл, не понял сразу! Ну, конечно же, вот они какие здесь, эти «сталинки»… совсем не то, что у нас… мощные, не вычурные, но какие-то богатые… И Марина Ильинская им под стать…
Ну, что ж, идём на рандеву ещё в один незнакомый мир.
Войдя в подъезд дома, я немного оторопел – здесь было просторно, нарядно и ослепительно чисто. В глаза бросились массивные узорчатые перила, а лестница вообще показалась мраморной. Я покосился на сетчатую кабину лифта, тоже монументальную, почти угрожающую - и решительно потопал на третий этаж пешком, разглядывая загогулины на перилах и лепнину на потолке. Пол на лестничных площадках был выложен красивой узорной плиткой, на одной из стен даже висела какая-то картина. На подоконниках, на полу стояли ухоженные цветы. «Вполне здесь можно жить, - подумал я, вспоминая свои знакомые обшарпанные подъезды. - Поставить раскладушку и жить.» Например, мне. Сейчас, когда я совершенно окончательно решил уходить от Норы…
Несмелый мой звонок отозвался в глубинах птичьей трелью. Солидная, красиво обитая кожей дверь распахнулась. Передо мной уверенно стояла статная девушка с двумя кудрявыми косами поверх синего платья.
Я смешался. Сначала мне показалось, что это дочь Ильинской, потом молнией сверкнуло осознание, что Марина Ильинская слишком молода для такой дочери. Сестра? Ещё одна племянница? Я ничего не знал о её личной жизни. Летел сюда, ослеплённый своей яростью, и только сейчас понял, что глупо не подготовился к встрече. Наверное, надо было прийти с цветами… С другой стороны, она могла бы подумать, что я пытаюсь её подкупить. И вообще, цветы – это совсем другая тональность, почти интим. А я… я по делу… Только кто эта улыбающаяся девушка с косами? Опять, опять косы поверх синего платья. Какое-то наваждение…
В общем, я был полностью деморализован, когда тупо, как истукан, переступил порог, тупо, как истукан, поздоровался и, как идиот, едва не шарахнулся в сторону, увидев нас двоих в огромном, в пол, зеркале – мне показалось, что в прихожей много людей. Это было даже не зеркало, а зеркальная стена, которую я мог предположить разве что где-то в кафе, но никак не в жилой квартире. Да, собственно, это и не квартирой мне показалось, а чуть ли не ещё одним дворцом – с высоченными потолками, лепными карнизами… В глубину от прихожей шёл длинный – как мне показалось, бесконечный - коридор, теряющийся в каких-то экзотических зелёных зарослях, напоённых светом… Нет, не бывает таких квартир…
- Можно не переобуваться, просто ноги вытирайте, - непринуждённо сказала хозяйка знакомым, располагающим, воркующим голосом. И я понял, наконец: это Марина.
Наверное, мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к её совершенно новому образу, и, похоже, она это поняла, рассмеялась.
- Устроила себе выходной, так что по-домашнему вас встречаю. Не возражаете? А вы молодец, быстро меня нашли, - располагающе приговаривала она, проворно заводя меня в одну из ближних дверей. – Сейчас мы с вами чаю попьём и всё обсудим…
Из-за обилия зелёных растений на окнах и стенах я не сразу признал кухню. Перед моими глазами пестрела красивая керамика на полочках, колыхалась тонкая элегантная штора, солидно поблёскивала дорогим деревом массивная столешница… И только украдкой оглянувшись, я обнаружил за своей спиной газовую плиту и раковину, совершенно незаметную в своём укромном уголке. Даже громадный холодильник не бросался в глаза, спрятанный за воздушной этажерочкой с цветами.
- Нет-нет, я ненадолго, извините, - попытался я протестовать. Мне в самом деле стало неудобно. – Я просто на два слова, просто объясню ситуацию… Я на минутку...
- Вот сейчас за чаем и расскажете свои два слова, - решительно возразила Марина. - Я вам забыла предложить руки помыть, пойдёмте со мной, я покажу, вы тут без меня заблудитесь…
Она была безапелляционна, я покорился и куда-то пошёл вслед за хозяйкой – тараща глаза по сторонам. Зелень в конце коридора оказалась настоящей зеленью – множеством растений в красивых горшках и лепных кадках. Солнечный свет лился с балкона, создавая полную иллюзию зимнего сада. Я бы не удивился, если бы услышал чириканье птиц. Но птицы не чирикали, зато нежно позванивали разнообразные медные и стеклянные колокольчики, во множестве свисавшие с потолка. Где-то там, за зарослями, в открытой двери, мелькнул вишнёвый шёлк покрывала на большой кровати, и я быстро отвёл глаза.
- Какая удивительная квартира у вас, - не выдержал я. – Так... необычно… И правда, можно заблудиться.
- А вы приходите почаще, вот и не заблудитесь. Да, квартира большая, от дедушки осталась, дедушка занимал большой пост. - Ильинская подвела меня, наконец, к нужной двери и заботливо распахнула её. – Располагайтесь, а я пока соберу чай.
Я остался один в ванной и тут, наконец, очухался. Плеснул в лицо холодной водой, покосился на чистейшее полотенце в тон стенам, поискал глазами мыло. Никакого мыла не было, даже мыльницы не было, стоял красивый флакон возле раковины – и всё. Я не сразу догадался, что в нём - жидкое мыло.
Как кухня была мало похожа на кухню, так же мало походила на ванную и это помещение. Никаких пузырьков, расчёсок, ковшиков, тазиков, никаких полураздавленных тюбиков с зубной пастой и прочих лезущих в глаза привычных мелочей. Прохладная чистота, прохладная пустота, блеск золочёных ручек на кремовых шкафчиках, блеск чистых плиток, блеск большого, в полстены, зеркала… Полупрозрачная кремовая занавеска скрывала ванную. Всё. Лишь две большие красивые раковины на красивой полочке.
Раковины внезапно отозвались во мне родиной. Знак?
Я взял одну с полки, поднёс к уху. Она молчала. Тоже знак?
Я подержал раковину в руках, осторожно положил обратно, опустился на резную белую табуреточку. Да, это лучше всего – побыть несколько минут в одиночестве, совсем одному, и чтобы вокруг сияло сдержанно, светло и бесстрастно.
Я посидел, глядя на ракушки, всего пару минут, но уже понял, что должен сказать и сделать. Встал, посмотрелся в зеркало – неплохо, но лохмато. Расчёска осталась в куртке, поэтому я расчесался пятернёй. Потрогал на прощанье раковину на полочке – словно талисман, на удачу.
И, почти не плутая в коридорах, вернулся в кухню.