Ночь пролетела так, словно я не ложилась. Рассвет с трудом пробился сквозь плотные шторы сырого тумана. Погода, так же как и я в то утро, выглядела пасмурной. Но часа через два синоптики обещали солнце.
Собрав с утра свой походный рюкзак и уговорив-таки Рапуха, я отправилась. Единственно, оставила на столе в саду записку с информацией, где меня найти, если что… Верта в этот раз тоже составила мне компанию. В электричке она забралась на соседнее сиденье и, благо людей в вагоне почти не было, положила голову на лапы и закрыла глаза. Молоденькая, сивенькая билетёрша, на удивление спокойно глянула на поднявшую морду собаку, пробила нам билет и ушла в другой вагон.
Станция «Пристань» приняла нас, как давних знакомых. Пока мы шли до реки, небо прояснилось, и тучки ушли за горизонт. Спускаться к воде я не стала. Тяжёлый, как никогда, рюкзак, в который я едва запихнула всё, что только пришло мне в голову, сильно оттягивал плечи.
Я спустила с поводка Верту. Она носилась по полю, шугая ящериц, вылезших погреться на осеннем солнышке. Рапух, вдетый мною в петлю лёгкой вязаной шапки, обозревал с высоты моего роста окрестности и молчал. Я тоже пыталась сосредоточиться, но почему-то всё время съезжала мыслями к Ирине, вяжущей свой бесконечно длинный шарф. И крутящимся, разноцветным клубкам.
Не доходя метров двадцати до обрыва, я остановилась. Очень удачно торчащая тут группка кустов серебристого лоха отлично годилась в качестве прикрытия.
Скинув рюкзак на землю, я достала из его необъятного нутра дрон, который когда-то покупали для забавы детям. Запустив его, вгляделась в экран телефона, показывавший изображение с камеры моего летучего шпиона.
Ага. Вот она. Знакомая, узкая, словно пасть живущего в ней чудовища, щель — вход. Я отмерила от края обрыва приблизительно пятьдесят метров, соответствующих, по моему мнению, местоположению пещеры. И бросила на землю светлый плоский камень. Он попался мне на глаза по дороге сюда. И, сама не зная зачем, всё это время я несла его с собой. Убрала дрон на место и приготовилась ждать. Верта, почуяв мою тревогу, подошла и встала рядом.
За это время Рапух вызвал гуся. Ему предстояло, по моему замыслу, исполнять главную роль в этой небывалой охоте.
Рапух отделил от себя пушинку и спрятал меж перьев своего носителя. Мы надеялись, что той энергии, которая оставалась в пушинке, хватит на то, чтобы выманить ловца перьев из его подземного убежища. Ведь, как правило, именно ослабевшие и растерявшие свет внереалы становились его добычей.
Гусь поднялся на крыло и полетел в сторону пещеры. Рапух, имевший теперь возможность смотреть на всё его глазами, рассказывал мне о его передвижениях.
«Сел на воду. Плавает возле пещеры. Ближе. Дальше. Хватит уже, потом поешь! Ой, я это не тебе, гусю...»
Прошло около часа. Ничего не происходило. Либо я ошиблась, и нашего «зверя» не было дома, либо он что-то заподозрил, а потому выходить не торопился.
Вдруг Верта, напрягшись, заворчала и повернулась туда, откуда мы пришли. Я оглянулась назад. И обомлела… Пока мы сосредотачивали внимание на том, что происходило с гусем, наша предполагаемая «дичь» решила сама открыть охоту на нас.
Карвот завис в воздухе, метрах в пятидесяти выше по склону. Длиннющее его тело — хвост, цепляя осеннюю траву, волочилось по земле. А головой он, словно радаром, водил из стороны в сторону, видимо, сканируя окружающую местность. Похоже, именно хваленое острое чутье привело тогда Карвота в точку нашей встречи.
У меня уже стало входить в привычку подстраиваться под те сценарии, которые постоянно навязывались нам врагами. Этот раз, как я и ожидала, исключением меня тоже не побаловал.
Я взяла Верту, поднявшую шерсть на загривке дыбом, за ошейник, и шагнула навстречу Карвоту. Рапух, оставленный мною в траве, послал зов, и…
Сейчас, прокручивая события того дня в голове, я осознаю, что разворачивались они стремительно до невозможности. Тогда же мне казалось, что время не движется вовсе.
- Эй, червяк — переросток, я здесь! - громко, насколько позволяли мне мои лёгкие, крикнула я чудищу. Напрочь забыв, что он совершенно глух.
Через секунду со стороны обрыва взмыл в небо гусь Рапуха и помчался к своему внереалу. Сел наземь. Карвот, учуяв слабую пушинку, снизился. И, стелясь над травой и извиваясь подобно змее, направился в сторону гуся. Я оказалась прямо на его пути.
Отскочила в сторону от лязгнувших возле моей лодыжки клыкастой обсидиановой пасти и отпустила Верту. Команд ей в этом случае не требовалось. Моя любимица сама видела угрозу от этой чёрной текучей сущности. Серой молнией овчарка догнала извивающийся хвост и впилась в него мёртвой хваткой. Прижала уши и, рыча, принялась мотать головой из стороны в сторону, трепля и дёргая назад тело Карвота.
Тот недоуменно развернулся, явно не ожидая от нас подобной прыти. И попробовал подняться вверх. Я, увидев это, кинулась вперёд. Схватила чёрные скользкие ленты тела и попыталась своим весом удержать его на месте. Пасть Карвота, не успевшего удрать, направилась в мою сторону.
Я уже слышала в своей голове какое-то шипение и визг. Закрыла глаза и приготовилась к самому худшему. Но тут перед чёрной ромбовидной мордой возник гусь Рапуха, ведомый не пушинкой, а своим внереалом! Хлопая широченными крыльями прямо перед носом Карвота, гусь заставил чудовище отвернуть в сторону. Визг и свист в моей голове прекратились.
Одновременно я услышала зов, который Рапух послал другим внереалам. Наверное, на их языке, он означал “SOS”, или «общий сбор». Я же услышала высокий вибрирующий звук, отдалённо напомнивший мне азбуку Морзе. Один раз, другой, третий…
Через какое-то время, показавшееся мне практически вечностью, к нам стали слетаться птицы. Они, словно зная, что от них требуется, начинали кружить вокруг удерживаемого нами Карвота, всё плотнее сжимая кольца. Десятки, сотни самых разных птиц. Они, вращаясь вокруг чудовища, образовали плотный пёстрый шар из тел и крыльев, не давая Карвоту сделать вообще что-либо. Тот только впустую щёлкал своей острозубой пастью, вертя башкой туда-сюда. Но ни разу не сумел даже задеть ни одного перышка. Или не захотел?
Птичий «клубок» стал подниматься. Всё выше и выше.
А потом, словно по команде, одна за другой, птицы принялись кидаться на Карвота, бить его крыльями, драть когтями и клювами. И любой клочок, отделившийся от ненавистного чудовища, бережно подхватывался другими и приносился к моим ногам. Так продолжалось всего минут пятнадцать — двадцать. Хотя я за это время уже успела просчитать ещё пару вариантов, если этот окажется нулевым.
Потом шар из птиц внезапно рассыпался. Чудище исчезло. А его голова, расцарапанная острыми коготками, упала с высоты вниз. По странному стечению обстоятельств она попала на тот самый светлый камень, принесённый на берег мною. Чёрный панцирь, словно хрупкое стекло, разбился о него на множество мелких кусочков и рассыпался в пыль. Оставшийся от самого змея бумажный ромб, грязный и обтрёпанный по краям, валялся тут же.
Пернатые воители, опустившись на землю, образовали вокруг нас живое кольцо. Обрывки хвоста Карвота Верта торжественно принесла и вложила прямо мне в руки.
- Умница! Защитница моя! - похвалила я её.
Она, пару раз вильнув хвостом, коротко взлаяла. И села рядом, всё ещё тревожно вбирая осенний воздух трепещущими от возбуждения ноздрями.
Так. Первая половина нашего, совершенно сумасшедшего, предприятия завершилась. Общими усилиями внереалов, собаки и человека чудовищный Карвот существовать перестал. Причем, способом, совпадающим с требованиями подсказок из снов. Они гласили, что убирать врагов необходимо их же оружием. Карвот отправлял внереалов в небытие, замотав в клубок и не разрешая покинуть его. Таким же образом народ внереалов поступил с ним. Помимо прочего, эта наша авантюра лишний раз доказала, что соплеменники Рапуха могут быть одним целым. Это восхищало и поднимало дух.
Теперь мне нужно было подумать о том, каким способом воплотить в явь подсказки из сна Евгения Петровича. Если бы я умела вязать, как Ирина, то, возможно, я бы выбрала этот способ создания одеяния, упомянутого там. Я же решила свою задачку упростить.
Взяв бумажный ромб, когда-то бывший воздушным змеем, я очистила его от грязи и пыли и расправила на траве. Достала из рюкзака здоровенную катушку липкой двусторонней ленты и оклеила ей одну поверхность. Затем пересела к кучке оборванных, разодранных в клочья чёрных лент. Отряхивая и разглаживая их между пальцев, принялась клеить рядами на бумагу, покрытую липким слоем. Один за другим. Отбраковывая и отбрасывая слишком мелкие. Через десять минут, покончив с этой стороной, я перевернула лист на другую. Наконец, обрывки лент закончились. Новое «одеяние» змея было завершено. Оставалось приложить старание.
Вспомнив уроки оригами, я начала складывать из чёрного, оклеенного лентами, ромба самую простую фигуру, пришедшую мне тогда на ум. Плотность и толщина получившегося «пирога» способствовала этому не очень. Но я не сдавалась. Раз за разом проглаживала сгибы, неосознанно напевая под нос что-то из Есенина.
Получившийся в итоге увеличенного размера «японский журавлик», в силу своего цвета и торчавших клочьев лент, напоминал, скорее, потрёпанное чучело грача. Только лапы у чучела отсутствовали.
Я достала из-за пазухи заветный пузырёк просветлённого сока Тёмной лозы.
- Его же оружием… - пробормотала я себе под нос.
Птицы, сидящие вокруг, поднялись в воздух и снова закружились над нами. Гусь Рапуха, подойдя ко мне, вытащил из оперения ту самую пушинку, что так привлекла Карвота. Протянул шею и добавил её к плоду моих трудов, спрятав пушинку под крыло «чучела».
«Интересно, что же изо всего этого получится?» - услышала я голос внереала.
Гусь взлетел и присоединился к стае, молчаливо раскручивающей надо мной небосвод.
Капли эликсира, тягучие и золотистые, слабо поблёскивая в лучах осеннего солнца, упали на неровную поверхность моего «журавлика».
После третьей живительной капельки по чёрной поверхности пошли мерцающие, искристые волны. Они стерли границы соединений и придали плавности линиям моего оригами. Торчащие концы разлохмаченных когтями носителей лент постепенно посветлели и изменили форму, становясь всё более и более похожими на перья.
Шея «журавлика» вытянулась, а острый клюв приобрёл необходимую длину, тонкость и твердость. Там, где им и положено, пробились сквозь толщу бумаги две длинных голенастых ноги. Тело приобрело объём и отрастило небольшой, но плотный хвост.
- Девять… - закончила считать я, подумав, что этого будет достаточно. Плотно закупорила пузырёк и спрятала за пазуху.
«Теперь ждём», - одновременно со своим решением услышала я голос Рапуха. Он все ещё кружил в небе, в общей стае.
Перья на моём «журавлике» уже заимели кипельную белизну первого снега. Ещё через мгновение раздался первый вздох. Птица зашевелилась и, упершись в траву сильным, твёрдым крылом, маховые перья которого всё-таки остались чёрными, перевернулась на грудь.
Набухшие живой плотью веки открылись. И показали миру удивительные, практически человеческие, глаза. Цвет их, как мне казалось, вобрал в себя сначала всё небо, настолько они были голубыми. Затем небо пожелтело закатом, и радужка глаз птицы выкрасилась желтым. К концу метаморфозы этот цвет очень точно совпал с тоном просветлённого сока Тёмной лозы. Чуть поддержав своё творение, я помогла ему подняться.
Стерх. Белый, величавый, журавль стоял передо мной, чуть покачиваясь на длинных ногах. Ростом он достигал моего плеча. В следующую секунду стерх запрокинул голову назад и издал высокий, торжествующий крик. Верта, озадаченно глянув на него, оскалилась и заворчала. Но, увидев жест запрета, тихо легла на место.
И тут стая, кружащая над нашими головами, одновременно заголосила, вторя красавцу стерху. Мне подумалось, что это - победный гимн внереалов, празднующих победу над врагом и приветствующих нового собрата.
Вытянув шею вверх, журавль расправил крылья. В размахе они, пожалуй, составляли не меньше двух с лишним метров. Взмахнул пару раз, пробуя их силу, и взвился в небо.
- Спасибо, друг! - услышала я.
Стая птиц поднялась ещё выше. Рассыпалась. Растворилась в голубой, безоблачной дали. Сверху на моё плечо спланировало знакомое гусиное перо.
«Не скучала, Птичка?» - услышала я ироничный голос Рапуха.
Почти синхронно на другое моё плечо приземлилась галка. И вдруг схватила меня за волосы клювом и пребольно дернула.
- Ой! За что? - подпрыгнула я от неожиданности.
«Гай говорит, что мы спятили… И что он ожидал от нас подобных поступков, но не настолько скоро...» - передал мне слова Гая Рапух.
- Кья! - возмущённо крикнула галка прямо мне в ухо.
«А ещё он требует, чтоб подобных героических головотяпств в одиночку мы больше делать не смели, как бы нам этого не хотелось...» - монотонно продолжил транслировать своего соплеменника мой внереал.
От такого натиска, и ещё не отпустившего меня чувства полной опустошённости, я прослезилась. Солёные мокрые ручейки заструились по моим щекам, тихо стекая на жухлую траву.
- Я же как лучше хотела! Чтоб никого не тревожить! Евгений Петрович только из больницы вышел! - обиженно попыталась оправдаться я.
В голове моей пронёсся шум морского прибоя, и то ухо, которое было ближе к Рапуху, стало горячим. Я поняла, что мой внереал встал на мою защиту. Гай, что-то буркнув, переместил свою галку мне на голову и принялся водить её крыльями мне по вискам. Обида ушла. Почти тотчас же пришло успокоение и ощущение полного удовлетворения. Как после тяжёлой, но правильно выполненной работы.
«Ганя, птичечка моя, успокойся! - ласково произнёс Рапух. - И вообще-то, победителей не судят, вот!»
Последнее, как я понимаю, снова относилось к Гаю. Галка вернулась на моё плечо. Я, погладив своего внереала ладошкой, снова прицепила его на шапку.
И тут увидела бегущих со стороны железной дороги Тихона и Ирину. Они что-то кричали, размахивали руками и явно просили о чём-то.
- Мы уже сейчас, Ганна… Не начинайте без нас… - разобрала я, когда до них оставалось метров тридцать.
Гай, не любящий лишнего внимания, предпочёл ретироваться в куст лоха. Верта напряглась, не понимая, чего ожидать от этих незваных гостей. Но, узнав их, успокоилась.
- Ганна, что случилось? Ганна, ты меня слышишь? - стала трясти меня за руку Ирина, добежав до меня первой.
- Всё хорошо, я слышу, - спокойно ответила ей я.
- Что значит твоё «если что» в записке? - догнав её, задал свой вопрос Тихон.
- Ребята, я так рада, что вы здесь… Вы себе даже не представляете! - радостно обняла их я.
Они, ничего не понимая, дружно закивали. Но, всё же потребовали объяснить, зачем я здесь, и что вообще происходит.
- Приходим в гости, а дома даже собаки нет! - жестикулируя, возмущалась Ирина.
- А в саду, на столе, записка… - продолжал Тихон.
- И что нам думать? - сказали они хором, вцепившись в меня так, словно я собиралась сбежать.
Я только улыбалась, чувствуя их тепло и свет. Минут через пять я рассказала им о нашем сражении с Карвотом. Отчего-то умолчав о чудесном «журавлике». Снова запустила дрон и показала соседям вход в страшную пещеру.
Пока они занимались обзором окрестностей, подняла и положила в рюкзак тот светлый камень, о который разбилась голова Карвота. Такая вещь обязательно должна была остаться со мной. Тем более, что теперь нести тяжеленный рюкзак предстояло не мне. Короткий обрывок хвоста, принесенный мне Вертой, я предпочла сжечь.
«Я бы тоже не стал хранить у себя куски грязных тряпок», - поддержал меня Рапух.
- Может, двинем домой? - обратилась я к Ирине и Тихону.
- А что, идея хорошая, - ухмыльнулся сосед. - Мы же так и не побывали в гостях! Нужно исправляться.
- Только его мне помогите донести. Пожалуйста! - показала я рукой на свой объёмистый рюкзак.
Тихон, как я и ожидала, легко, словно пушинку, вскинул мою ношу на своё богатырское плечо.
- Как же ты его сюда дотащила? - недоуменно спросил он, глянув в мою сторону.
- Ну… Как-то… - неопределённо ответила я, пожав плечами.
- Требую по прибытию огласить список находящегося там имущества! - весело потребовала Ирина. - И объяснить, для каких целей оно в него трамбовалось!
«Боюсь, что последнее даже хозяйке рюкзака сделать будет не под силу...» - хихикнул в моей голове Рапух.
Я пристегнула собаку на поводок и мы тронулись в обратный путь. Гай передал мне через Рапуха, что доберётся до дома отдельно. Я, в свою очередь, попросила Рапуха сказать Гаю, чтобы он пока не рассказывал о произошедшем Евгению Петровичу.
Ближайшая электричка возвращалась только через три часа, так что проделать дорогу домой нам пришлось на перекладных. Сначала пешком, потом на автобусе. До дома нас и вовсе довёз сосед, живущий двумя домами выше по улице. Ему, совершенно случайно, именно сегодня потребовалось поехать на мойку.
Дома я поставила чайник на плиту и стала разбирать рюкзак. Дрон Тихон и Ирина уже видели. И назначение его тоже успели опробовать ещё на берегу. Следом я достала тот самый камень.
- И это я тоже тащил? - удивился Тихон. - Это-то тебе зачем?
Я объяснила соседу роль этого объекта в истории с Карвотом. Он, заинтересовавшись, попросил дать посмотреть «каменюку» поближе.
Взял камень, показавшийся в его ладонях совсем небольшим, и стал вертеть, разглядывая. Я тоже, увлечённая его действиями, начала приглядываться.
- А это что ещё такое? - сказал вдруг Тихон. - Смотри, Ганна.
Я встала и подошла ближе.
Сам камень, представлявший собой, скорее всего, обычный известняк, имел вид, очень напоминающий шляпку гриба. Почти круглый, плоский с одной стороны, выпуклый с другой. Диаметр самой широкой части составлял где-то сантиметров двадцать. А в высоту поместился бы спичечный коробок, поставленный вертикально. Но примечательным в нем было не это. Почти посередине «макушки гриба» явно торчало что-то, более крепкое, чем сам камень. Тихон, принявшийся постукивать и подковыривать это «что-то», видимо, слишком сильно нажал на края и… Камень, обиженно хрупнув, развалился на три неравные части, открыв на всеобщее обозрение своё нутро.
Там, вмурованный и вросший в светлую плоть, очень чётко вырисовывался череп птицы. И именно кончик клюва торчал из известняка, являясь тем самым острым «нечто», заинтересовавшим Тихона. По всей видимости, этот костяной «шип» и стал причиной того, что панцирь с головы Карвота так легко разлетелся на кусочки.
- Надо же… - удивлённо произнёс богатырь. - Я и не думал, что твой камень так развалится…
- Зато мы познали его сокровенную тайну! - взяла из его рук остатки камня с черепом Ирина.
«Не удивлюсь, что это великолепное вместилище разума когда-то принадлежало носителю внереала», - высказал свою версию Рапух.
- И откуда ты взяла этот камешек? - глянул на меня Тихон.
- Да по дороге, пока на берег шла, попался. Я даже споткнулась об него, - припомнила я.
- А с собой зачем потащила? - перевела на меня взгляд Ирина.
- Понятия не имею! Просто подумала, что отмечу им пещеру, и всё… - задумчиво проговорила я, пытаясь вспомнить истинную причину, побудившую меня так сделать.
Я забрала кусок камня, который держала моя соседка. Череп птицы, оказавшийся в нём, принадлежал, наверное, дятлу, или сойке. Так как клюв был достаточно длинным и узким. Как, и почему птичья голова оказалась замурованной в известняке, оставалось только гадать.
- Стойте, кажется, тут ещё что-то есть, - сказал Тихон, взявший в руки другой осколок камня.
- Что именно? - потянулись к нему мы с Ириной.
- Да вот, - показал Тихон на какую-то тёмную блестящую точку и принялся тереть её пальцем.
Я нашла на столе старую кисточку и подала её Тихону. Сосед, как заправский археолог, начал осторожно отчищать заинтересовавшую его «блестяшку». Та, постепенно освобождаясь от каменного плена, всё больше и больше проступала наружу. Наконец, Тихону удалось раскачать, вытащить свою находку и предъявить нам.
Ей оказался металлический наконечник пера. Такими раньше, до изобретения шариковых ручек, повсеместно пользовались для письма. Металл, слегка потускневший от долгого нахождения в камне, в полной мере сохранил свою твёрдую структуру. А на той его части, которая вставлялась в рукоятку, довольно чётко виднелась мелкая вязь, выгравированная, или выбитая по металлу. Вполне возможно, что это был просто узор, но я решила проверить. Сходила за лупой. И практически тут же убедилась, что не ошиблась. Крохотные буковки, выгравированные прямо-таки филигранно, образовывали фразу: «Глаголю истинный свет».
Перышко переходило из рук в руки вместе с лупой. Мы разглядывали его, водили пальцами по буквам, начертанным на хвостовике, и наперебой восхищались. Узкое, раздвоенное жало пера оканчивалось почти незаметным скруглением. Это должно было придавать письму особое изящество и тонкость. А отверстие, с которого и начиналось раздвоение, имело форму замочной скважины. В наших глазах она прибавляла перышку ещё больше загадочности.
Естественно, что после такого открытия мы принялись обследовать и третий обломок. Тихон даже раскрошил его с помощью молотка и отвёртки на множество мелких. Но там, к нашему общему разочарованию, был только известняк.
- Ну что ж, - заключил Тихон, - зато я не зря тащил эту штуку столько времени!
Кусок камня с птичьим черепом, как и вторую нашу находку, я торжественно водрузила на полку серванта, под стекло. Пока мы канителились со всеми этими делами, времени прошло уже достаточно много. Поэтому я решила, что одним чаем тут не обойдёшься. Накрыла стол как полагается. Соседи отнекиваться не стали.
За едой мы продолжали обсуждать наши артефакты и строить версии, как они могли туда попасть. Все мы склонялись к тому, что случайных совпадений, приведших обе эти вещи в одно место, быть не может. Скорее всего, птица несла это металлическое перо куда-то. Или от кого-то? Но не донесла. Что-то случилось по дороге. Эх, знать бы что…
Когда был допит чай и соседи ушли домой, я снова достала из серванта наши неожиданные находки. Птичий череп меня интересовал мало. А вот наконечник пера…
Мой внереал, снедаемый любопытством, вился тут же.
«А у тебя чернила есть? А давай, ты привяжешь его ко мне и мы что-нибудь напишем, а?» - затараторил он.
Мне эта его идея показалась интересной. Жидких чернил я дома не держала. Поэтому, чтобы испробовать то, что он предложил, я вытащила писчую часть из обычного шарикового стержня и выдула чернила на бумажку. Взяла металлический наконечник и канцелярской резинкой прикрутила к ости Рапуха. Тот, возбуждённо топорщась, поднял его над столом, покрутил и макнул в чернильную лужицу.
Я положила перед ним чистый лист. Аккуратно взяла внереала в руку и, чуть касаясь поверхности, написала слово «закорючки».
«Интересно, что это пришло тебе на ум первым, - усмехнулся Рапух. - А можно, я сам попробую?»
- Пожалуйста, пожалуйста, - убрала я руку.
Рапух, снова ткнув кончиком пера в чернила, вернулся к листу. Опустился на поверхность и, оставив в начале фразы небольшую кляксу, принялся выводить: «Рапух соверше…
Вдруг его глаз удивлённо расширился, но буквы из под пера всё продолжали появляться. В итоге на свет явился такой стих:
Рапух совершит ещё немало
Самых разных, очень странных дел.
Но, без человека он едва ли
Хоть одну свою узреет цель…
- И что это ты написал? - обратилась я к нему. - Наверное, это опять из какого-то сна? Или это такой комплимент мне?
Мой внереал, попросив отсоединить от него металлический наконечник, слегка обескураженно сознался:
«Оно само писало! Я хотел написать «Рапух совершенен», а оно…
Вон что выдало...»
Глядя на то, как он задумчиво завис под потолком, я поняла, что нам опять досталась очередная загадка. И разгадать её хотелось вот прямо сейчас. И немедленно! Жаль только, наши желания так легко не осуществлялись.
- Не простая вещица нам попалась, ой не простая… - протянула я.
«Да уж!» - согласился со мной Рапух.
- Давай-ка завтра навестим Евгения Петровича и Гая, - предложила ему я. - Может, они что знают об этом.
Я взяла нашу загадочную письменную принадлежность и, вставив её, на этот раз, с обратной стороны обычного карандаша, снова попробовала что-нибудь написать.
В моих руках пёрышко выводило только то, что хотела я. Или мне хотелось писать то, что ему было нужно… Как знать… В итоге под стихом Рапуха на бумаге появились слова: «светило», «летать» и «колодец». Эти буквосочетания на тот момент не значили для меня ничего. О чем думала, то и написала. А потому размышлять об их значении смысла не видела. Взяла чистую салфетку, тщательно оттёрла остриё от чернил и снова вернула на полку, за стекло.