Лиза водила пальцем по лицу Алексея, бронзовым отливом светящимся в лучах утреннего солнца, пробивающихся через гипюровую штору.
- У тебя кожа, как шёлковая. На зависть. - Потаённо улыбаясь, произнесла она.
- Шампунь хороший, - сквозь ресницы полураскрытых век наблюдая за женщиной - в возрасте, но ухоженной.
- Нет, шампунь тут не причём. Всё зависит от природных данных, желания быть с женщиной, которая небезразлична, и настроения. Я это давно заметила. – Продолжая улыбаться.
- Большущий опыт? – не без ехидства.
Он тоже отмечал упругость и шелковистость кожи при близости. Алексея всегда удивляло, как женщина при этом молодеет. У неё даже морщинки разглаживались
- Не подначивай, не обидишь. А у тебя, кроме Инны, были женщины? – вдруг задала она провокационный вопрос.
- Жизнь, хоть и быстротечна, но достаточно продолжительна. Чего только в ней не случается, – спокойно парировал Алексей.
- Наверное, много их было?
- Кого?
- Женщин? – не унималась Лиза.
- Лизонька, всех моих женщин можно пересчитать на моих пальцах, и пальчики ещё свободными останутся, - задумчиво улыбнулся Алексей.
- И сколько будет свободных?
- На любой вкус. Для Инны были свободны все, кроме одного. Для любопытных друзей - без одного, понта ради. А каждая подружка - вторая, как поёт Аллегрова.
- Пальцев рук или всех?
- Сначала я говорил – рук. Но жизнь бежала, как ручеёк, и я стал говорить – всех, - невозмутимо отбивался Алексей от наседавшей подружки.
- Хорошо, тогда скажи мне, сколько женщин бросили тебя, а скольких – ты?
- Ни того, ни другого в моей жизни не наблюдалось.
- Как это?
- А так. Мои отношения с женщиной могли только начаться, и никогда не заканчивались. Просто переходили, не прерываясь, из одной ипостаси в другую. И прекрати приставать, лучше иди, кофе сделай, - взбунтовался Алексей.
- А самому слабо женщине кофе в постель?
- Когда ты, приятнее.
- Истукан ты, Алёша. Не умеешь и не хочешь делать даме приятное.
- Комплимент мужчине не менее важен и приятен. Так что дуй к плите, - со смехом сталкивая Лизу с постели.
- Мужлан, других слов нет, - соскользнув с кровати и накинув пеньюар, пошлёпала голыми ногами в сторону кухни.
- Обуй тапочки, - бросил вслед.
Алексей всегда позволял слабому полу говорить всё что угодно. Даже в перепалке, когда слова становились всё жгучее и больнее, старался не отвечать.
«Если ответное слово имеет вес снайперской пули, лучше промолчи», - вспомнил вычитанные в интернете слова.
К Инне, да и ко всем женщинам, Алексей старался относиться бережно, без ущемления гордости и самолюбия. В молодости пробовал поучать жену и возражать ей, но быстро понял: «Себе дороже». И никогда не делал ничего назло, особенно после одного случая. Как-то они повздорили и Инна, взяв с собой сына, ушла в «Детский мир». Малому стало в магазине скучно, он крутанулся да вернулся в свой двор, ибо было недалеко. Алексей, вышедший, чтобы идти на занятия в институт, увидел сына и прихватил его с собой. Корпус института находился недалеко, занятий было мало. Когда они с сыном вернулись, застали Инну в таком состоянии, что отбили у Алексея охоту так шутить на всю оставшуюся жизнь.
Запахло кофе.
- Ухажёр, стол накрыт, идите жрать.
- Всегда готов! И не груби, тебе не идёт, - откликнулся Алексей.
- Зато тебе идёт, доброго слова не дождёшься.
Подойдя, обнял за плечи.
- Моя хорошая, так я так, по простоте душевной. Ты же уже знаешь, что грублю я только близким. Дурацкая особенность характера, тут уж ничего не попишешь.
- Слушай, а Инна догадывалась о твоих похождениях?
- Нет. Я не давал повода. А если и возникали подозрения, она их, по своей женской мудрости, не показывала. Тем более что в посёлке и на предприятии у меня была безупречная репутация, - накинув рубашку и усаживаясь за стол. – Вот ты всё время жила рядом, работали мы на одном предприятии. Много ты слышала обо мне всякой всячины?
- Ты прав, не много. Так, догадки разные.
- Мне нравится, когда между мужчиной и женщиной есть тайна. Тайна! Потому, что если в эту тайну посвящён третий - это уже не тайна. Как говорил Мюллер в лице Броневого, что знают трое – знает и свинья. Вот ты мне ещё в молодости нравилась. Но, во-первых, наш посёлок был слишком мал, чтобы в нём можно было замутить что-то грандиозное, а на малое ты бы не согласилась. А во-вторых, ты ведь безрассудная и местами беспардонная, какая с тобой тайна. А окружающие нас не безгрешны. Зависть людей не менее опасна зависти богов. Поберечься не лишне.
- Конспиратор. – Пропуская между ушей некоторые нелицеприятности в свой адрес, зная за собой определённые бабьи слабости откровенно посудачить с подругами о том, о сём. – Всё равно не понимаю вас - мужиков. Если с женой идиллия, что за нужда левачить?
- Так я, Лизонька, никогда широко и расточительно не жил, вот и накопились излишки душевной нежности. Надо же было её куда-то изливать. И для сохранения жизненного тонуса не лишне внимание к женским особям, особенно если они тебе по душе.
- Горазд ты, Алёшенька, подвести оправдательную теорию под все свои неблаговидности. Не слишком ли хлипки твои речи в оправдание?
- А я что, в церкви перед батюшкой, чтобы перед тобой распинаться? Тебе вот что, плохо со мной?
- Хорошо, конечно. Ты хоть и грубиян конченый, но у тебя душа есть, а это немало. Женщине всегда хочется прильнуть к доброму. Не одну, небось, бабёнку отогрел с широтой своей хохляцкой натуры? И це мое, и це мое - гребёшь, насколько рук хватает, – не утерпела, съязвила под финиш разговора, легонько хлопнув Алексея по затылку. – А вот страсти хочется. Страсти! А ты, Лёшик, чурбан неотёсанный, даже притвориться страстным поленишься.
Теперь мужчина, уплетая оладушки со сметаной, будто не заметил справедливых обвинений. Что есть, то есть, не особо внешне проявлял свои нежные чувства, даже если они и наличествовали в отношениях со слабым полом. Продолжая трапезничать, Алексей незаметно погрузился в себя. Вспомнил Василину, ошарашившую его в первый день близости шрамом на месте левой груди. Специально, чтобы сразу расставить точки над i.
- Ничего, Бог если что-то забирает, обязательно награждает взамен? – высказался, когда шок отодвинулся.
- И чем же это он меня взамен утраты наградил? – с обидой.
- Чувственностью. У другой всё вроде бы на месте, красива и стройна. А холодна, как рыба. Ладно, умная не покажет, влюблённый не заметит. Не прикрывайся, а лучше заведи красивую короткую комбинацию с высоким лифом. Мне нравится. – Поставил тогда Алексей точку.
Их связь продлилась долго. И временами Алексей даже не вспоминал про женский дефект. Просто не замечал, как будто его и не было.
- А Инну твою я любила, хоть и не были подругами, - вывела его из задумчивости Лиза, - светлая она была, всё время с улыбкой. Я вашу семью идеальной считала. Мы как-то приходили к вам с дружком твоим. Инна тогда котлеты с пюре подала. Я в своей жизни ни до, ни после таких вкусных котлет не ела. Помнишь?
- Помню. Из четырёх сортов мяса они были приготовлены. Свинины, говядины, лосятины да косули. Инна была именно такая, как ты говоришь, но далеко не «божий одуванчик». С характером. Робкая только очень. Всего и всех боялась, кроме меня. Чуть что, за мою спину.
- Любила, наверное, тебя очень.
- Любила, но спуску не давала. С ней не просто было. Живёшь, как по минному полю идёшь, никогда не знаешь, в каком месте рванёт.
Эта тема была для них – табу. Сегодня они его нарушили. Да и невозможно всё время носить боль в себе. Приходит время и хочется хотя бы чуть-чуть выплеснуть её наружу, поделиться. Инна ушла, но всё время была рядом. Утешало только то, что она, как будто чувствуя расставание, как-то произнесла, приглаживая ему льняные волосы: «Я прожила с тобой счастливые сорок пять нескушных лет. Всяко случалось, но ты был для меня, как свет в окошке». Алексей тогда еле сдержался, чтобы не разрыдаться. Пройдясь, как дуновение ветерка, поцелуем по её губам и лицу, тихо проговорил: «И ты для меня никогда не была в тягость. Никогда! Я всегда жалел тебя, как мог. Ты уж прости, если что не так».
«Царствия тебе небесного, душа моя, воробышек ты мой ненаглядный, и вечный покой, ты его заслужила, - со вздохом произнёс про себя, вспомнив, как она смешно раскрывала рот, когда он поил её микстурами - желторотик во время кормления. – Благослови и храни нас, оставшихся на этой грешной и не всегда милостивой земле».
Вспомнилась часто произносимая мамой-крестьянкой эпитафия, когда та, проведывая близких, шептала над холмиком молитву и неизвестно откуда запомнившиеся ей слова:
Остановись, прохожий,
Не топчи мой прах.
Я уже дома,
А ты ещё в гостях!