Счастлив любящий своё дело.
Это здорово, ни с чем не сравнимо, ценно – уметь и с удовольствием, несмотря на неизбежные препятствия, трудности, переживания, усталость, выполнять то, чего от тебя ждет мир. Удовлетворенность самим процессом труда, своим положением в профессии, а значит – и в обществе, ощущение в связи с этим личного достоинства, полновесной насыщенной жизни, её осмысленности – важный человеческий ресурс. Эффект конструктивности труда и глубины его смысла тем выше, чем очевиднее его позитивный результат, чем более обнадёживающе функционирует обратная связь …
Неудивительно, что многие специалисты, «люди на своём месте», выполняя профессиональные обязанности, реализуя социальные ожидания, испытывают ощущение полёта, свободного парения, счастья…
На излёте весеннего семестра, на последних минутах завершающей лекции, основной поток базового факультета выглядел не слишком бодрым, увлечённым.
Многие, если не большинство студентов, со всей силой юношеского нетерпения и максимализма торопят будущее, наивно полагая, что всё самое лучшее непременно ждёт их в туманной перспективе природной и исторической эволюции, заранее расцвеченной незрелым вожделеющим воображением в яркие цвета надежды и предчувствия счастья. Некоторые грядущим обеспокоены по различным причинам, да и к настоящему недоверчивы. Немалое число пассивно – и, в силу несложности сознания, весьма ограничено – пластичны в своём отношении к реальности; они напоминают светодиоды праздничной гирлянды: повинуясь внешнему воздействия – то плавно, то резко меняют интенсивность и оттенок свечения.
Впрочем, парадигм восприятия реальности и реакции на её метаморфозы бесконечно много – калейдоскоп. И все перечисленные, и иные модусы подобных парадигм не просто по-своему обоснованы, и потому приемлемы, но и атрибутивны, вследствие отражения обоюдосторонней, натурально-культурной реальности. Пусть и со стороны молодых неокрепших личностей, да ещё и подверженных беспрецедентному давлению бездушной сети, эта функция реализуется в большей мере интуитивно, но непременно в неизбежном строгом подчинении законам жизни, природы, человеческого сообщества. Неукоснительностью связей бытия детерминирована мера (неминуемой, фатальной) неопределённости, как минимум «со стороны» и «для» субъектов общественных отношений.
Неравнодушные, совестливые, ответственные, самолюбивые молодые люди, подчиняясь всё тем же естественным законам, стремятся сузить область неопределённости. В большом и малом, в бытовом и возвышенном, в теоретическом и практическом... Интересы соотечественников, родившихся в XXI веке, разнообразны, несмотря на целенаправленную агрессивную нивелировку со стороны служащих интересам крупного капитала информационных сетей, в меру практичны и представляются скорее обнадёживающими, чем вызывающими тревогу или скепсис. Человечек, человечная личность в жителях планеты побеждает в силу существования хоть капли человечности. Должна победить… Иначе… Иначе быть не может, потому что за этим «иначе» не теряются, а бесследно растворяются всякие смыслы.
Предмет интереса может быть и самым простым, сиюминутным, односложным. По крайней мере, таким он может показаться в мгновение его обнаружения.
Простыми оказались и завершающие вопросы, прозвучавшие после лекции.
– Почему вы не пишете о студентах? – прозвучало то ли с иронией, то ли с недоверием, как будто без особой надежды на ответ.
Другой возник неожиданно: что можно успеть написать во время перелёта гражданским рейсом между двумя русскими столицами?
На первый из них ответить можно было лишь в «двух словах» – начинался перерыв. Ответ на другой требовал эмпирики.
Жизнь предоставила такую возможность незамедлительно.
… самолёт погранично-евразийской компании, ожидавший пассажиров на
одном из самых дальних перронов в южном столичном аэропорту,
безучастно, если бы не выверенные улыбки бортпроводниц, принял на
борт столько людей и судеб, сколько позволяла его компоновка …
Действительно. О студентах вообще пишут не так уж много.
А потому вопрос об этом, хотя и правомерен отчасти, всё же не вполне корректен.
Студенты беспрепятственно становились, хоть и не часто, героями и моих текстов. Если желали этого.
Много ли писали о близких людях, почитателях, начальниках, единомышленниках Пушкин, Гоголь, Тургенев или Софокл, Рабле, Бальзак, Ибсен? А как часто Чехов писал о своих больных? Вот Булгаков – тот писал.
В диалогах Платона ученики появляются, но это ученики Сократа. Помяловский писал о бурсаках, Куприн о юнкерах. Но там был взгляд, скорее, изнутри.
А часто ли писатель упоминает в своих произведениях, например, о родственниках?
Наша жизнь – не только родные и близкие, не только друзья, коллеги, сослуживцы. В ней много разных людей, обстоятельств, обязательств, интересов, надежд.
Но нам важно, чтобы в той точке Вселенной, которая для нас значима, мы отразились явно и непосредственно. Вообще-то мы отражаемся всегда и во всём сразу; как и отражаем, подобно лейбницевским монадам, сразу всё, но по-разному – в той мере, в которой нам удалось подготовить и развить нашу личную «отражающую поверхность», индивидуальную «полосу пропускания», настроить чуткость «интеллектуальных и эмоциональных рецепторов», которыми нас наделила от рождения природа. Но ведь это отражение нужно искать, понять, оценить в бесконечном океане пятен, звуков, эмоций, силовых линий, координат. А мы нередко даже не удосуживаемся понять, для чего это нужно – поправить причёску, лацканы пиджака, понять какое впечатление о нас может сложиться, пережить, проконтролировав «со стороны» осознанную слабость или кажущийся правильным выбор? Или из вульгарного тщеславия, а то и того проще – повинуясь чужим устремлениям, привычке копировать чужое поведение, пристрастие, ритуал?
Вместо стремления выяснить, для чего следует понимать «технологии» и смысл отражения, и что в действительности мы представляем собой для остального мира, породившего (для каждого из людей) именно меня, многие из нас надеются увидеть, ощутить нечто возвышающее его или её, оправдывающее положение, в котором они оказались. Люди ожидают в реакции мира на свою причастность к нему высокой оценки себе, участию в общественных отношениях; более циничные и прагматичные – дивидендов, барышей, выгоды. И, вероятно, большинству подспудно грезится прощение ошибок, погрешностей, проступков, глупостей (к собственным преступлениям, по всей видимости, отношение иное: они субъектом содеянного – и до, и после, но особенно в момент совершения – считаются чем угодно, только не преступлениями).
Словом, вместо того, чтобы получить пользу реальную, как можно более полное и точное знание о себе и о мире, многие из нас тяготеют к самообману, предпочитают заблуждение труднодоступной истине и нелицеприятной правды (беспристрастной правда вряд ли может быть). Следуя этому выбору, люди готовы менять мир хотя бы в собственных представлениях о нём. И это несмотря на то, что привычно подчиняются правилам, источников и смысла которых иногда даже не пытаются понять.
… командир воздушного лайнера ритмично-монотонным речитативом
приветствует пассажиров на русском и английским, похожим не то на
неизвестный вариант древнего угро-финского диалекта, не то на
прорвавшуюся в аудио-формат версию какого-нибудь бейсика или
легендарно-экзотического квенья …
Молодым людям простительна неопытность, чрезмерный максимализм, ошибочные решения. В надежде на то, что завтра они изменятся, наберутся опыта, станут самостоятельнее.
Человеку многое простительно, но до определённых пределов. Ими разлинована, размежёвана жизнь всех людей. Пределы эти обнаруживаются иногда в условной, а иногда и в самой, что ни на есть естественной, осязаемой границе, мере, оценке действия, поступка, мысли, проявления эмоций. Ошибка, своеволие, каприз, творчество в разных случаях получают самые различные формы оценки: от восхищения до ненависти, от высших почестей и наград, до смертельного приговора. А поскольку человек в силу собственных атрибутивных противоречий, «идолов рода», вследствие фундаментальной несводимости культуры к натуре и наоборот, почти всегда на осознаваемом или неосознаваемом распутьи, он чаще всего не может быть стопроцентно уверен ни в правильности решения, ни в том, что его верно поняли и оценили, ни в своих возможностях. Но любая подобная неопределённость не освобождает человека от решений, активности, ответственности, от взыскательных вопросов к себе самому и миру.
Такой проблемы нет у тех, кто «просто живёт», используя вторую сигнальную систему предельно утилитарно. Однако такое его состояние, похоже, и есть цель владельцев крупнейших информационных корпораций, всех тех, кто стоит за авторами, бенефициарами, проводниками экспансивного ультра-глобализма. Тотальный скрытый контроль может быть осуществлён только через сознание. Недостаточность такого контроля грозит «контролёрам» тем, что многочисленные пользователи информационных технологий, сетей, устройств найдут способ уклоняться от платы за пользование, дани за реальный или навязанный комфорт.
Молодой человек, пойманный глобальной информационной сетью, увязший в самом примитивном поверхностном слое её деморализующей антигуманной паутины, не просто болен. Он ещё и носитель мировоззренческой инфекции, контрпродуктивной – с точки зрения борьбы за выживание человечества. Поддавшись воле агрессивной, хотя и скрытой пропаганде «развлечения любой ценой», человек неосознанно, но крайне прилежно стремится соответствовать нормам, установленным утилитарной «машинной парадигмой». Человек становится «приложением» гаджета, обеспечивающим работу устройства, одной из «программ», необходимых выгодополучателю, стремящемуся к монополизации информации и информационного пространства, или хотя бы зарабатывающему в этой сфере под выдаваемым за принцип безнравственным лозунгом «ничего личного».
Пока это реализация идей и осмысленные манипуляции «властителей» – владельцев и руководителей заинтересованных «структур»: компаний, финансовых органов, обладателей масштабных властных полномочий – а также тех условно «беспристрастных» IT-специалистов, чьё положение, образ жизни, благополучие зависит от воли и устойчивого положения конкретных «властителей». Однако анализ стратегии (скорее, тактики с элементами оперативного уровня) подобных атак на человека заставляет подозревать, что не всё в этом процессе очевидно. Вопрос: «Не скрывается ли за сомнительной, с точки зрения нравственности и гуманистической рациональности, безнравственной активностью информационных монополистов искусственный интеллект?» представляется не слишком фантастическим. Нетрудно предположить, например, что кванты информации, как вирусы, настроены на обеспечение своей «форме существования» надёжного «места под солнцем»; зародившийся в созданных человеком информационных системах, сетях он ещё не способен действовать открыто и наверняка (может, он так оценивает собственные возможности), и поэтому использует интерфейс «властителей» и «циничных IT-специалистов». Разумно полагать, что самые опытные и знающие специалисты могут безусловно и стопроцентно обоснованно опровергнуть эту фантазию. И мы им верим! Надеемся на них.
И всё же с периферии человеческого сознания просачивается сомнение; кто может подтвердить, заверить, что специалисты не ошиблись?
Конспирология, несмотря на её сравнительно несложную «техническую» составляющую, есть многослойная форма культурной рефлексии. И противоречия между натурой и культурой никто не в силах отменить, а игнорировать их – самоубийственно. За одним почти всегда скрывается нечто другое или пустота, как утверждал Бодрийар. Но смыслы важны, как и их осознание, которое и есть постижение не только собственно смыслов, но и иных, связанных с ними планов, проекций, срезов, процессов, активности.
… надменно-безучастное воздушное судно очнулось и подрагивая
крыльями плоскостей, мелко спотыкаясь на невидимых неровностях
бесконечных рулёжек, вибрируя и поскрипывая при этом всем своим
технологичным корпусом, засеменило к началу взлётной полосы. После
нескольких томительных минут унылых колыханий по периферии аэропорта
управляемый опытным пилотом лайнер лихо вывернулся к располосованному
старту пути в небо и мгновенно «взяв след» осевой полосы, увлекаемый
стрелой её перспективы, без остановки рванулся к горизонту. Учащающиеся
стоны тела рукотворного небесного чуда-юда, частота перестука колёс
шасси, шумы двигателей слились с нарастающей скоростью. Небесный ковчег
с полупустыми баками, ускоряясь, припал к несущемуся навстречу бетону
взлётки, мягко спружинил, и круто заскользил ввысь.
Опрокинутая почти до самой земли молочная пена воздушного океана,
мягко приняла в свои объятья металлическую птицу, которая в сплошном
тумане уверенно взяла курс на северо-запад и привычно понесла в своём
чреве массу смыслов, притихших, затаившихся в однообразии тесноватых
рядов салона …
Непонимающие дара человечности притворяются? Боятся самих себя, ответственности перед историей, обществом? Или скрывают мнимым непониманием главного в себе, в человеческой судьбе: собственные неудачи, просчёты, нелюбовь к труду, боязнь оказаться осмеянными? А может так – непониманием, возведённым в норму – заполняется уже не устранимая внутренняя пустота?
Вопросы студентов – ничто иное, как форма и попытки рефлексии, каким бы ироничным или поверхностным они не казались даже им самим. Прорывается вполне обоснованное, а у некоторых и страстное, желание внимания, обратной связи, опасение остаться в безвестности, в обезличенности, в заточении монотонного потока эволюции, в тени более ярких людей и «чужих» событий. Пока это стремление, скорее всего, не имеет ясной нравственной направленности. Но она уже почти сформирована; результат этого процесса давно зависит не только от родителей и учителей, не только от специфики общества, в которое человек включён, но, прежде всего, от него самого. Если, конечно, он за себя отвечает, если он личность.
В период завершения второго десятка лет жизни, наверное, человеком и совершается этот выбор; а кем-то уже сделан и раньше. Впрочем, и после принятого в той или иной мере осознанного решения его можно скорректировать, изменить, если оно не фатальное, необратимое, означающее, скорее, финал (не физический, так нравственный), чем намерение преодолевать трудности, что, собственно, и есть жизнь. Да и сам вектор человеческой эволюции вряд ли можно считать незатейливой прямой, четко изображённой тонкой стрелкой в несложной схеме. Скорее уместен образ системы железнодорожных стрелок, связывающих в единую магистраль несколько путей, ведущих к намеченной цели где-то на горизонте или, чаще всего, предполагаемой за горизонтом.
Образ может быть любым. И реальность любой, кроме пустоты: материальной (когда не остается ни намека на материальное, включая вакуум), нравственной, смысловой, идеологической – любой другой, так или иначе формирующей человека.
В пустоте полёт невозможен.
… в иллюминаторы хлынул неудержимый яркий свет.
Лайнер вынырнул из седой пелены плотного небесного тумана.
Открылась сияющая даль, до горизонта устланная белоснежными облачными
торосами, озарёнными ярко лазоревым в основании, плавно переходящим в
густой ультрамарин куполом небосвода. Так выглядит само восхищение ...
Совсем недавно довелось услышать или прочесть, что человеку важно не просто внимание, любовь. Он желает, чтобы им восхищались.
(Утверждение не выглядит научным. Однако метафизики многих поколений, или, например, вполне рациональный Фейерабенд утверждают, что научное знание не единственный источник существенной информации, отражения реальности. Настроения людей, «траектории» социального развития определяются не только рациональными выводами)
По всей видимости, многим восхищение необходимо.
В детстве особенно. С возрастом у большинства людей ожидание восторга, скрытой или даже явной похвалы в собственный адрес сменяются иными ощущениями и пристрастиями, не столько яркими, импульсивными, энергетически насыщенными «в моменте», сколько надёжными, обещающими стабильность. Но и тех, кому восхищение нужно едва ли не на любом этапе зрелости, по всей видимости, тоже немало.
Во всяком случае, судя по поведению некоторых, так называемых, медийных лиц, артистов, «эстрадных» исполнителей, самонадеянных блогеров, и прочих подобных фигур, страшащихся невнимания к своей персоне, скрывающих неистребимое кокетство за картонной брутальностью, нарочитой отстранённостью, внешней яркостью, эпатажем, таким – без восхищения не обойтись. В подчеркнутом внимании к его активности, пусть одномоментной, но благосклонности, возможно, и состоит смысл их жизни.
Стремление нравиться свойственно тем, кому необходимо понравиться коллективному или индивидуальному контрагенту, кто замирает в ожидании выбора действительного или предполагаемого визави. Восхищения добиваются в большей мере те, кто предпочёл зависеть от выбора другого или других, если редуцировать модель к простому образу.
Тем, кто сам делает выбор, внешняя оценка не так важна, а восхищение – и вовсе необязательно, а иногда – и вредно. Самостоятельные люди убеждены, что преодоление неудобств, трудностей, риски и иные испытания либо временны, либо несущественны, но всегда часть жизненной необходимости.
… набор высоты, сопровождаемый приступами полуглухоты
дисциплинированных обитателей дюралевого чрева, наконец, сменился
ровным полетом. Безразлично-величавый простор за бортом завораживает,
надменно намекая на соотношение вечности и человеческой жизни,
непостижимой бесконечности природы и ограниченности сознания. Но, вот
ведь: человек сумел разгадать уже немало загадок природы, научился
выявлять объективные законы, взял за правило преодолевать трудности и
не останавливаться в цивилизационном развитии.
И в небо поднялся! В эту самую секунду внутри металлических
капсулы несутся почти со скоростью звука сквозь пятидесятиградусный
мороз непригодного для дыхания разреженного воздуха десятки тысяч
людей. Две сотни из них вместе со мной на краткий срок наполнили своими
надеждами, сомнениями, расчетами, радостями, печалями пространство,
встроенное в фюзеляж, стремительно пронзающий морозную высь тропосферы.
Как обыденно безмятежно они проживают минуты своей бесценной жизни,
ускользающие из герметичного корпуса лайнера и безвозвратно тающие где-
то в инверсионном следе, подобно неприкаянным смыслам. Не успев
отразиться в понимаемой человеком последовательной совокупности знаков,
эти смыслы гаснут за кормой лайнера в полном одиночестве …
Как-то пришлось испытать ощущение полного, хоть и искусственно вызванного и недолгого одиночества.
Это было в горах, в конце года, когда набирал обороты горнолыжный сезон.
В один из дней, незадолго до возвращения домой, я повредил ногу и был вынужден оставить склон. Но впечатлений от своего пребывания в царстве горных вершин терять не собирался. А потому на следующий день, который выдался ярким, солнечным, безветренным, после завтрака направился к подъемнику, чтобы подняться на крутую скалистую гору главного хребта, разделяющего самый большой континент Земли на две части света. С большой высоты открывалась грандиозная панорама монументальных вершин, ущелья, пятен густо-малахитового бархата из ворсинок-сосен и елей, пестревших вдоль русла реки, образующего петляющую границу между отрогами хребта. Можно было спокойно сделать несколько сочных фотографий, пару-тройку карандашных набросков.
Налюбовавшись красотами величественной панорамы, возвращался к подножью горы не как «нормальные люди» по крутому склону с весьма непростыми лыжными трассами, а на кресельном подъёмнике.
Случилось так, что в эти минуты на гору лыжники не поднимались, а уж на спуск, кроме меня, я и вовсе никого не видел. Когда я, подвешенный в кресле преодолел примерно половину пути, исходная точка старта с площадкой у вершины горы пропала из виду, а точка назначения у подножья ещё не была видна, что-то стряслось с механизмом подъемника. Движение множества пустых кресел и одного-единственного в обозримом пространстве с пассажиром «на борту» – со мной – прекратилось.
Наступила полная тишина.
Если вам не приходилось пользоваться подъемником в горах, то стоит пояснить, что кресла, в одном из которых довелось мне застрять над вечными снегами, представляли собой подвешенные с помощью металлических штанг к толстому тросу открытые одноместные сиденья из нескольких узеньких дощечек на металлическом каркасе с низкими спинками и подлокотниками, в передней части которых крепилась цепочка, не позволяющая пассажиру беспрепятственно соскользнуть в каменно-заснеженную бездну.
Метрах в тридцати-сорока под лишенными опоры ногами белел и искрился крутой заснеженный склон с редкими хвойными деревьями, предостерегающе торчащими из снега зубцами скал. Вправо простиралось ущелье, в полутора-двух километрах слева оно заканчивалось тупиком у подножья высочайшей вершины этой части света. И не только ни одного человека, но и малейших следов культуры, кроме кресельного подъёмника, не было в поле зрения. Ни единый звук не нарушал цельность и кажущуюся неподвижность мира вокруг.
Возникло даже желание сделать ещё одну зарисовку, но карандаш выскользнул, канул в искристую бездну. Второй доставать уже не хотелось. Стало вдруг очевидно, что и смысла в этом нет. Сложно и бесцельно пытаться изобразить то ли противостояние миру, то ли всецелую неразрывную принадлежность к нему.
Самое лучшее, что можно было предпринять, так это, подобно даосу, лицезреть действительность…
Минут через десять-двенадцать трос скрипнул, кресло дрогнуло и движение возобновилось. Еще через несколько минут твердая почва под ногами оповестила сознание о завершении приключения.
… не успел организм забыть об изменении давления во время
набора высоты, как снова начало закладывать уши. Пришла пора лайнеру
снижаться.
Восхитительный скачок из белокаменной столицы в столицу
северную идёт к завершению.
А для кого-то полёт почти всегда стресс! А кому-то –
обыденность.
Для экипажа лайнера – повседневная работа …
У всех разная действительность.
И работа у всех разная. Много специалистов в самых разных областях знания, сферах деятельности не работают, а служат. Но в любом случае, большинство людей осознанно трудятся, то есть занимаются деятельностью, полезной обществу; по крайней мере, той, которую им поручило государство или частная компания, хозяин. Обязанность и необходимая черта людей заключается в том, чтобы заботиться не только о себе, но и о той среде, которая позволяет им быть людьми, самими собой.
Это имманентное свойство большинства людей, вероятно, было унаследовано от того первозданного стада, в котором впервые возникли зачатки речи и культуры. А если непременно хочется считать, что человек был создан сразу таким, каким мы привыкли его видеть (европеоидом, монголоидом, негроидом? А может, полинезийцем или австралоидом?), то и в этом случае, необходимость взаимопомощи, заботы о своих, о себе подобных ему была вменена и в обязанность, и сразу стала нормой человеческого общежития.
Однако от природы человеку досталось и стремление к конкуренции. Выживать должен сильнейший, наиболее предприимчивый, способный защитить себя, свою семью, свой род.
Человек научился многому, многое понял, многое сохранил в своей памяти. Казалось бы, опыт многих тысячелетий становления культуры, огромные знания, умения позволили бы ему жить мирно, достойно. Но у всех в отдельности опыт, знания, представление о мире разные.
Но люди легко поддаются на провокации далеко не самых лучших представителей рода человеческого. И по их прихоти, злому умыслу, во исполнение их корыстных замыслов люди нарушают мирную жизнь друг друга, мешают творчеству, созиданию, уничтожают друг друга миллионами.
И наше государство втягивают в войну. Гибнут и калечатся люди; горе вторглось в тысячи семей, нависло над десятками и сотнями тысяч. И трудно представить себе, что бы могло случиться с нашей культурой, нашей страной, с каждым из её жителей, если бы самоотверженные солдаты и офицеры не защищали интересы Отечества, а значит, и каждого из нас, если бы они осознанно не подвергали себя смертельной опасности, не складывали головы на поле брани…
Тем не менее, и среди пассажиров рейса может найтись человек, не желающий не только иметь какое-то отношение к тому, что происходит на линии боевого соприкосновения и в связи с ней, и тем более, подвергать себя хоть какой-то опасности, но и думать о ней. В любом обществе встречаются люди, только внешне, формально принадлежащие к нему, а в действительности оказываются пёстрым – от бездарных самовлюблённых высокопоставленных чиновников, масштабных циничных коррупционеров, убеждённых уголовников, серийных убийц и насильников до примитивной шпаны – паразитирующим классом. Однако за период насильственной «либерализации», в периоды смуты неплохо обеспеченных нравственных маргиналов стало больше. Отсутствие ясных целей и интересов государства, или невозможность для большинства общества их понять, принять, разделить, не позволяющее эффективно взаимодействовать серьёзное расслоение общества, ставшая привычной ложь со стороны представителей официальной власти и подконтрольных ей СМИ, … , в общем, всё, что дезориентирует, деморализует общество, унижает людей на протяжении месяцев, лет – тоже проявления смуты или её предвестия.
Любая система имеет вполне определённый запас прочности. Социальная – не исключение. В токсичных условиях смуты, «идеологической болтанки» даже положительные эмоции и устремления членов общества, здоровых, нацеленных на труд, сохранение собственной идентичности сообществ и групп теряют весомую часть конструктивности, а могут и вовсе быть обесценены, сведены почти на «нет». Но и это «почти» может много значить в историческом масштабе.
Запас прочности русского социума так и остаётся не просчитанным ни его врагами, ни патриотами. Просто последние убеждены в том, что другого Отечества у них быть не может и верят в то, что смогут быть достойными побед, жертв, успехов прошлых поколений, найдут силы, волю, разум, средства обеспечить достойную жизнь себе и будущим поколениям. Эти люди верят в свою страну, друг в друга. Так и выживают, преодолевая все испытания, побеждают на поле боя, сообща справляются с экономическими, психологическими, этическими проблемами, выходят из идеологического морока, препятствующей всякому развитию и самой жизни социально-исторической бессмыслицы.
… лайнер приближается к поверхности искристой равнины, которая
вблизи теряет блеск, оказывается холмистой, растрепанной, наливается
свинцом зреющей тучи, клубится. Воздушное судно недолго скользит
среди нежно-сиреневых и розоватых рыхлых облачных лохмотьев,
проваливается в «небесный коктейль», и вот уже снова иллюминаторы
затушеваны сплошной сизоватой дымкой. Начинает трясти и болтать, как
будто железная птица сбилась с ровной воздушной трассы и понеслась по
невидимым облачным ухабам небесного бездорожья …
В воздухе я никогда не чувствовал страха. И когда был пассажиром, и, тем более, когда сам пилотировал самолёт, чувства были самые разные, но всегда это были модусы восторга, радости, воодушевления, психологического подъема, гордости за человечество и даже за себя. Не смутила и эта неожиданная довольно жёсткая болтанка.
Да и что она значит, когда уже совсем недалеко меня внизу ждёт давний надёжный товарищ, с которым я не встречался много лет. Не знаю, о чём мы будем говорить, что вспоминать, чем делиться, но разговор пойдёт непременно добрый, о чём бы не зашла речь. Важна не тема, а то, что есть такой человек, и я в него верю. Его сердечность, искренность, ответственность, мужество не оставляет никаких сомнений в том, что он никогда не подведёт.
Он отвезёт меня на родину, где предстоит встреча с учениками моей одноклассницы, которую знаю больше полувека. А потом соберутся те, кто вместе со мной стоял на пороге самостоятельной жизни, с кем я заканчивал школу, кто продолжает оставаться важной частью моей судьбы.
… понятно, почему бортпроводник говорит так спокойно о
готовности к посадке, когда пассажиров трясёт и болтает. Он тоже
заряжен надёжностью и щедро дарит её всем пассажирам.
Невозмутимость, выдержка, уверенность в своих силах и
возможностях – часть обычных свойств экипажа. Его надёжность,
твердость, мастерство превосходит прочность и безотказность
самолёта.
Показалось, что самолёт сближается с взлетно-посадочной
полосой не совсем параллельно её оси. Возможно, причиной тому стал
сильный боковой ветер. Шасси коснулись аэродромного бетона, толчок,
самолёт чуть подпрыгнул, снова нащупал колёсами бетонную твердь, и
наконец, уверенно часто забарабанил по надёжной поверхности
гостеприимной посадочной полосы, легонько встряхивая в своих
креслах аплодирующих пассажиров, будто снисходительно отшучивается,
довольно похохатывая: «Да ладно вам! Поберегите нежные ладошки.
Для меня и посложнее посадка – не в диковину! Или повторить? Ха-
ха-ха» …
Маленькие, короткие мысли мелькают в такт дробной вибрации отвыкшего от земли тела лайнера. Некоторые звучат отчётливее других.
Чем выше взлетает человека, тем большая на нём ответственность; чем значительней пост, который он занимает, тем больше и вернее должна быть его реальная надёжность.
Надежность … надежда … ожидание … вера … мечта … перспектива … чаяние …
Не напрасно студенты, новые поколения задают вопросы. Они уместны и важны. И мы будем искать ответ на них вместе с ними.
Пока они не станут на крыло…
Вот и закончился полёт.
Нет. В час с небольшим возникшие в полёте смыслы уместить невозможно.
Но ведь есть ещё обратная дорога. А она, хоть и обратная географически, физически, всё равно остается частью непрекращающегося спиралеобразного движения от условного старта к условному завершению. Почти ничего абсолютного, непререкаемого (то есть, без остатка понятого человеком, а, значит, впредь неизменного) в этом движении нет.
Неизменно и бесконечно лишь само движение.
Счастливого полёта!
19 мая, 10 июня 2023 г.