Мама лежала в луже крови. Я уткнулся носом в её живот, аромат материнского тела перебил тошнотворный сладковатый запах крови. Хотелось закрыть глаза и представить, что ни чего не случилось и всё будет как прежде, как было. Не будет этих страшных людей с ружьями, не будет выстрелов, не будет этой крови и этого противного запаха. Чья-то цепкая рука крепко схватила меня за шею, оторвала от матери, подняла вверх и развернула. Я увидел бородатого мужика. Испугавшись его злобного взгляда, я попытался освободиться, вертя головой и царапаясь.
- Ну что, волчонок, взять ещё один грех на свою душу? - с ненавистью процедил сквозь сжатые зубы мужик. – Нет, сам здесь сдохнешь, - злобно усмехнувшись, сказал он, бросил меня на тело матери и ушёл.
Мама лежала неподвижно, словно спала. Я попробовал разбудить её, тряся за плечо, стуча ладошками по щекам. Я пытался открыть ей глаза, но всё безуспешно. Мои крики: «Мама проснись, мама вставай!» разносились по округе, но их никто не слышал. Утомившись, я прилёг рядом с мамой, положив голову на её грудь, тёплую и пахнувшую молоком, и уснул. Не знаю, сколько прошло времени, но очнувшись, я понял, что замерзаю. Мама была холодная и твёрдая. Именно тут я первый раз почувствовал запах смерти. Я и сейчас с большим трудом могу описать его словами. Навязчивый, слащавый, напоминающий запах крови, плесени, водорослей и ещё что-то необъяснимое, вызывающее в сознании чувство холода, страха, безысходности и тоски.
На остывшем трупе мамы меня и нашли. Никаких вещей, ни документов при нас не было. Позднее я узнал, что на все вопросы я отвечал одно слово: "Мама". И только на вопрос: «Как тебя зовут?» - я ответил: «Волчонок». Это и стало моим прозвищем в детдоме, а позднее превратилось в погоняло «Волк».
Детдом запомнился холодом и запахом хлорки. Они были везде - в туалете, в столовой, в коридоре и даже в спальне. Постельное бельё было холодным и пропитанным хлоркой. Хлоркой и холодком отдавало и в поведении всех работников детдома, в их отношении к нам, детям. Исключением была одна нянечка - Баба Шура. От неё одной пахло добротой, и у неё одной в глазах светилась нежность и любовь. Баба Шура всегда была рядом с нами, помогала во всём. Когда мы выходили на прогулку, она всегда поправила воротник моего пальтишка и застёгивала верхнюю пуговицу. Её глаза с нежностью смотрели на меня, её теплые руки касались моей щеки. Но однажды от её прикосновения по моей спине пробежали холодные мурашки страха. Вместо привычного запаха доброты я почувствовал запах смерти. Два последующих дня я избегал встреч с Бабой Шурой, обходил её стороной. Я видел, как она страдала от этого, не понимая моего поведения. Но я не знал, как поступить, её запах вызывал у меня страх, ужас и отвращение. На третий день она не пришла на работу. Хоронили бабу Шуру всем детдомом. На кладбище было холодно и благоухало смертью...
В конце учебы в школе я влюбился в Олечку. Однажды она пригласила меня к себе домой, и познакомила с родителями. Её отец отозвал меня в сторону и прямолинейно заявил, что категорически против моих ухаживаний - не пара для дочки детдомовец, и потребовал оставить его дочь. Тут-то я и услышал исходящий от него запах смерти и предупредил его об опасности. Но он воспринял это как угрозу и просто выкинул меня из дома. Через пару дней его убили, а я стал главным подозреваемым, поэтому оказался в СИЗО. Не маленький, наслышан был о тюремных законах и понятиях. Сразу удивила теплая встреча обитателей камеры, пожатие руки, сочувствия, нижние нары, сигарета и чай. После чая - резкий провал. Очнулся, когда включился свет, и в камеру вошли охранники. Сразу услышал запаха смерти и почувствовал посторонний предмет в руке. Это была заточка. Меня просто подставили под мокруху. Разбираться никто не стал - орудие убийства в моих руках, шестнадцать уже исполнилось. За убийство двух человек получил десять лет тюремного заключения. Потом были и ещё «ходки». В промежутки между ними я пытался хоть что-то узнать о родителях, о причине убийства мамы, найти её могилу. Тщетно. Никто не помог бывшему зеку. Зацепиться на гражданке не получалось, ни родных, ни знакомых, и ни какого фарта. Одно слово - Волк–одиночка. Тюрьма стала моим домом.
Вступление в ЧВК «Вебер» я посчитал вторым рождением, появилась возможность заслужить уважение общества, начать новую жизнь. Но злой рок моих способностей и здесь не дал покоя. Первым был «Клоун». Услышав от него запах смерти, я растерялся. Я не знал, как поступить. Рассказать о предстоящей беде - не поверят и будут насмехаться. «Клоун» шутил и балагурил, а моя душа сжималась от тоски и бессилия. Мина прилетела неожиданно. Погиб только он.
Услышав запах от «Петровича», я настоял не брать его в разведку. Это его не спасло, снаряд попал точно в его окоп. Предупредил командира с позывным «Филин» об опасности, его сразила пуля снайпера. «Волхв» - стало моим позывным. Бойцы сторонились меня, между собой обвиняя меня в связи с дьяволом. Но, ни в бога, ни в дьявола я не верил. Я сам не понимал, как и почему, но всегда слышал запах чужой смерти, и вдруг услышал запах своей. Каким-то внутренним чутьём я понимал это. Словно кто-то внушил мне это. Пару дней предчувствие неотвратимой беды леденило душу и сковывало мысли. Свист падающей мины остановил время и сердце. Как в замедленной съёмке в кино я увидел её прилёт. Взрывной волной меня подняло вверх и бросило на что-то теплое. Я ощутил себя тем ребёнком на теле умирающей мамы, когда, закрыв глаза, вдыхал её запах и мечтал, чтобы всё было как прежде. И вдруг я почувствовал, как мама обняла и крепко прижала к своей мягкой и тёплой груди.
- Мама, - прошептал я, - почему я не умер тогда с тобой? Зачем я остался на этом свете? Почему так сложилась жизнь? Ведь всё было бы по-другому, останься ты живой. Не было бы холодного детдома, тюрьмы и братвы. Не было бы постоянной обиды на всех, заливаемой большой дозой спиртного. Почему весь мир был против меня? Почему я никому не был нужен!
Мама молчала и плакала. Вдруг рядом послышался голос:
- Нужен ты был нам, но мы не понимали, как воспользоваться твоим даром, - это был «Филин». За ним «Клоун», «Петрович» и другие погибшие бойцы отряда по очереди подходили, молча обнимали, хлопали по плечу.
- И мне ты был нужен. Хоть и ершился, а я тебя любила больше других. Пыталась усыновить, но не разрешили, говорили: «Старая ты, помрёшь и не вырастишь парня». Так вот и случилось. А ты ведь знал о моей смерти, но не предупредил, - баба Шура стояла рядом, и как всегда её глаза светились нежностью.
- И мне ты был нужен! Я же любила тебя! - появилась рядом юная Олечка. - Не удивляйся, что я такая молодая, я умерла в тот день, когда состоялся суд. Десять лет разлуки я не могла перенести. А ты даже не поинтересовался моей судьбой, выйдя на волю, - Олечка тихо заплакала и пропала. Тоска сжала душу, а отчаянье густой темнотой завертелось вокруг меня, образуя воронку, в которую медленно уплывало моё сознание, теряя мысли, чувства, память...
Вдруг меня тряхануло, словно в резко остановившемся лифте. Мама, сжав мою голову руками и глядя прямо в глаза, настойчиво потребовала: «Не умирай, ты обязан разыскать мою могилу! Ты обязан загладить свою вину перед Бабой Шурой и Олечкой! Ты обязан с пользой использовать свой дар».
Мгла рассеивалась, и я услышал: «Жив, жив Волхв! Ещё повоюешь! » Санитар тряс мою голову.