Не расклеивайся, Вика, уговариваю себя, забираясь на турник.Потренируйся. Держи себя в руках. Потренируйся. Кроссовки надень. Делай же что-нибудь.Натри хоть мозоли на руках. Просто будь. Пытайся. Цепляйся, карабкайся. Ты же видишь, что тонешь, ты же помнишь, к чему это может привести.
Я с девяти часов утра улыбалась вам, была приветлива, вежлива, жизнерадостна, приятна в общении, внимательна.
Шесть часов вечера. Бегом в четыре стены, по лестнице, один пролет, второй, захлопнуть дверь. Зарыдать в голос. Полминуты. Захлебнуться, задохнуться, замолчать.
Огромный стадион во время матча - вот где меня прижало к стене одиночество, пустота. Как в той лекции психотерапевта - апатия, ангедония, абулия.
Спорт. Спорт взахлеб. Со слезами. Зеркало, отражение скорченное рыданиями. Звуки достигают стен и возвращаются ко мне чужими и оттого еще более дикими, каким-то жутким отчаянием бьющим по ушам.
Я там, на этом стадионе, смотрела на всех, так много их, и все как будто в порядке, все как будто "в себе". Нет. Я не могу больше уговаривать себя выходить из дома, не могу убеждать себя, что нужно общаться, что не стоит замыкаться на внутреннем. Это внутреннее, оно меня захватило. Глупо брыкаться в его огромных лапах, липких ручищах. Нет, я уже в темнице и не нужно мне спасения. Сама себя я не спасу. Сейчас. Сейчас мне бы только дышать. Только знать, что жизнь есть. А от других не хочется ждать чего-то вообще.
Музыка. Полминуты. Выключила. Нет. Не могу больше закрываться от этого состояния. Разыгрывать благополучие, выдавая за него крушение, рассыпание.
Наблюдать распад собственного Я. Чуть ли не с гордостью. По крайней мере, хватает мужества признать, что в эти дни я не боец. Я и вообще не боец, а в эти дни, ну, что-то вроде клочка полиэтилена, швыряемого ветром обо все заборы.
Давай же. Посмотри. Побудь с собой. В тишине. Послушай себя. Посмотри на свою слабость, на свою уязвимость, на свою зависимость. Это не остановка, не паузы. Жизнь течет непрерывно, сейчас - вот так. Этот слабак напуганный в зеркале - тот же сильный смелый человек, которого ты видела там как-то раз. И это была ты. И жизнь была не другая, а вот эта самая. Которая одна. И закончится очень скоро.
Это даже не отчуждение. Это какая-то необратимая непринадлежность.