Восточные Саяны. Река Большая Белая. 1973 год. Июнь.
…Вечером я, как обычно, дежурил, ибо был самым молодым в группе. Так уж сложилось почти за две недели заброски. Начальник молчаливо одобрял эту явную дискриминацию, а все остальные молчаливо её поддерживали. Сегодня лагерь у нас образовался довольно обширный. Вещи лежали кучами там и сям, где развьючивали лошадей. А палатки поставили, где кому глянулось поровнее.
Я крутился возле костра и что-то мне потребовалось из приправ. Крикнул завхоза. Витя ответил: «Возьми в рюкзаке моём. Там прямо сверху лежит. Увидишь!» – «А рюкзак где»? – «А возле палатки нашей, вон за теми кустами». И показал рукой направление. Огибаю кусты (до них было метров 60) , и вижу такую картину. Возле палатки лежит полуразобранный рюкзак, а около него, спинами ко мне, на корточках, полукругом, застыли три пацана, сопровождавшие нашего проводника Жамбу. Мы их называли «жамбята», и были они школьники 8-9-го класса. До них метров 10. Делаю два шага вперёд и вижу, что рядом с рюкзаком, у которого явно и сильно разодран боковой карман (неминуемые издержки перевозки грузов на лошадях по тайге), на траве что-то лежит продолговатое, темное, с некоторой долей желтизны. Все трое смотрят на это продолговатое молча, неотступно и, я бы даже сказал, зачарованно. «На что это они так уставились? Эй, хлопцы!» Ни звука в ответ. ни малейшего движения – полный ступор. Ещё три шага и я вдруг понимаю – да это же НОЖ нашего завхоза!
…Когда мы сели в поезд, поехали и наступило время первого ужина, произошла естественная «ярмарка» походных ножей. Как известно, настоящий турист без настоящего ножа в походы не ходит. Потому что нож это синоним слов безопасность и выживание. И не иначе как. И потому каждый достал свой, иногда самодельный, иногда магазинный (покупной), но, конечно, всегда самый любимый и лучший.
Нас было семеро, а ножей восемь. Один мы специально везли как «валюту», ибо известно было, что в том районе, где мы намеревались совершить первопрохождение, хорошие клинки ценятся столь высоко, что порой даже затмевают спирт. Этот нож был заказан на заводе именно для продажи или обмена и сработан из хорошей рессорной стали. А Саша Брикман собственноручно сшил для него ножны из очень хорошей кожи.
Итак, мы сравнили и оценили семь экземпляров. Абсолютным лидером был немецкий охотничий нож нашего завхоза Вити. Уж где он его добыл – не знаю (не трофейный ли?), но это совершенство фирмы «Золинген» просто сводило с ума. Какая-то звонкая, будто светящаяся изнутри сталь; безукоризненная и преострейшая заточка клинка оптимальной длины – 27 см; изящная, надёжная гарда; элегантные ножны из прекраснейшей кожи чёрного цвета с тонкой верхней латунной опояской. Но чудеснее всего была рукоять, сделанная из ноги маленькой кабарги, причём желтоватый мех-ворс на ней и маленькое чёрное копытце были замечательно сохранены. Рукоять лежала в ладони – упоительно! Мы долго «нянчили» его, передавая из рук в руки, пробуя заточку, балансировку и любуясь в целом. Исключительный был нож, чего уж там зависть скрывать. Коллекционный
…И вот именно на это чудо теперь и смотрели окаменевшие бурятские пацаны и не могли оторвать глаз… Видимо, когда Витя, раскрывал рюкзак нож сам, под собственным весом, выпал на траву через прореху в боковом кармане. При этом лезвие слегка выдвинулось из ножен и слегка поблёскивало. Как дети нашли его – непонятно. Непонятно было и как долго они сидят в трансе благоговейного созерцания…
Я тоже стою молча и вдруг чувствую, как вздымается в мозгу некая информационная волна. Я вспоминаю, как мы ждали четверо суток пока торговались с колхозными «боссами» насчёт каравана и, конкретно, проводника Жамбы. Вспоминаю, как каждый день к нам наезжали верхами аборигены, обходили лагерь, щупали наши спиннинги и блёсны, трогали всё блестящее: китайские фонарики, бинокль, мои фотоаппараты и никелированный пижонский топорик Степанова. Не проходили и мимо двустволки Брикмана и его охотничьих припасов, выпрашивая при этом патроны. Золотое походное время утекало безвозвратно, наши переговорщики – Лёша Тучков и завхоз Витя – возвращались каждый вечер пьяненькие, убывал запас спирта, а лошадей всё не было. Мы же все буквально задыхались в зыбком облаке тщеты и неопределённости. В конце-концов караван из 6 лошадей, проводника Жамбу и трёх его помощников нам удалось подрядить только когда за работу был предложен наш восьмой нож. Мелькает также мысль, что за нож Вити мы могли бы, наверное, купить весь колхоз со всеми его «боссами», коровами и лошадями. И тут же, встык ей, начинает брезжить и вздыматься ощущение-предвидение некоей тревоги…
Я разрешаю его чисто физически – делаю два решительных шага к рюкзаку, нагибаюсь, беру нож, щёлкаю клинком, загоняя его в ножны до упора. и поворачиваюсь к уходу. И всё это время на моих руках, причём тоже чисто физически, ощущаю неотрывные взгляды «жамбят»… Чего я их лишал в эти мгновения – не знаю. Может быть, даже столь редчайшего в человеческой жизни чувства чистого счастья. Хотя бы и мимолётного, и недоступного…
Витя стоял у костра.
«На, держи своё сокровище! Карман – вдрызг! Счастье, что он выпал не по дороге, а только здесь. Дети как-то обнаружили и сидят вокруг почти невменяемые. Глаз положили крепко. Спрячь подальше!»
И Витя спрятал, да так далеко, что больше мы его не видели до конца похода. А вот моя самоделочка работала каждый день. Потому что была ладная и острая, а значит – РАБОЧАЯ.
А что ещё от ножа требуется?