Джон Мейсфилд моряк, поэт, писатель

Леонард Позолотин
Джон Мейсфилд — английский поэт, писатель, журналист
Дата и место рождения: 1 июня 1878;г., Ледбери, Великобритания
Дата и место смерти: 12 мая 1967;г., Абингдон, Великобритания

Джон Мейсфилд родился в Ледбери, Херефордшир, в семье Кэролайн и Джорджа Мейсфилдов, адвокатов.
Его мать умерла, родив его сестру, когда Джону было всего шесть лет. Его отец вскоре умер от инсульта. Джона принимает к себе его тётя.
В 1888 году, тётя отдаёт Джона в пансионат в Королевскую школу в Уорике чтобы вылечить его от пристрастия к чтению.  С 1888 по 1891 год Джон учиться, в Королевской школе.
Учеба в школе и жизнь в пансионате ему не понравилась и после 3-х лет обучения в 1891 году, он бросил школу, чтобы попасть на учебный корабль HMS «Conway», и чтобы открыть для себя жизнь в море. (Корабль Ее Величества «Conway» был военно-морским учебным заведением - «учебным кораблём» с 1859 года и размещался на борту деревянного линейного корабля 19 века.)
Он провёл три года на борту этого корабля и понял, что может проводить там много времени за чтением и письмом. Именно на борту «Конвея» Мейсфилд ощутил свое желание стать писателем.

В 1894 году Мейсфилд- матрос на судне «Гилкруикс» которое направлялось в Чили - это путешествие принесло ему морскую болезнь. По прибытии в Чили Мейсфилд страдает от солнечного удара и должен быть госпитализирован. В конце концов он возвращается в Англию в качестве пассажира на пароходе.
В 1895 году Мейсфилд вернулся в море, матросом  на паруснике (винджаммере), направлявшемся в Нью-Йорк. Там желание стать писателем и усталость от жизни в море заставляют его покинуть корабль. Он живёт как бродяга в Нью-Йорке в течение нескольких месяцев, бродя по течению, живя за счёт разной работы, и в конечном итоге работает помощником бармена.
 В течение следующих двух лет Мейсфилд работал на ковровой фабрике Александра Смита в Йонкерсе в тяжёлых условиях. В этот период он знакомился и поглощал современную и классическую литературу.

В 1897 году Мейсфилд вернулся в Англию и стал заниматься журналистикой. Выпускает несколько стихотворных сборников о жизни моряков, в частности «Морские баллады» («Salt-water ballads», 1902) и «Баллады» («Ballads», 1903).
В этом же году он встретил свою будущую жену, Констанс де ла Шеруа Кроммелин. Получившая образование в области классики и английской литературы, профессор математики. Констанс и Джон хорошо подходили друг другу, несмотря на разницу в возрасте (ей 35, ему-20). У пары будет двое детей (Джудит, 1904 года рождения, и Льюис, 1910 года рождения).

В 1902 году он опубликовал сборник стихов и текстов на тему моря и морской деятельности, стихи и баллады о соленой воде, сборник, в который вошли некоторые стихотворения, которые стали известными, такими как «Морская лихорадка» и «Грузы».

В 24 года стихи Мейсфилда были опубликованы в периодических изданиях, как и его первые произведения. Затем он написал романы: «Капитан Маргарет» (1908 г.) и «Множество и одиночество» (1909 г.). Вскоре он стал известен публике и отмечен критиками. В 1912 году он получил премию Эдмона де Полиньяка.

В начале Первой мировой войны, в 1915 году он присоединился к персоналу британского госпиталя для французских солдат, временного госпиталя Арк-ан-Барруа в Верхней Марне, позже опубликовав отчёт об этом опыте. Мейсфилд переезжает из Бакингемшира на ферму Лоллингдон в Чолси, Беркшир, место, которое вдохновило его на написание нескольких стихов и сонетов под названием «Лоллингдон-Даунс». Там его семья жила до 1917 года.

Он написал успешную книгу под названием «Галлиполи о битве при Дарданеллах». Из-за успеха его написания во время войны Мейсфилд встретился с главой британской военной разведки во Франции, и его попросили написать отчёт о битве на Сомме. Хотя у Мейсфилда были отличные идеи для своей книги, ему было отказано в доступе к официальным отчётам, и в результате то, что должно было стать предисловием, было опубликовано как «Старая линия фронта» - описание географии Соммы. В 1918 году Мейсфилд вернулся в Америку для своего второго лекционного турне для американских солдат, ожидающих отправки в Европу.

К 1920-м годам Мейсфилд считался опытным писателем. Его семья смогла поселиться в Боарс-Хилл, довольно сельском местечке, недалеко от Оксфорда, где он занялся пчеловодством. С 1924 года до начала Второй мировой войны он опубликовал 12 романов самых разных жанров: морские рассказы, социальные романы о современной Англии, рассказы о воображаемой стране в Центральной Америке и рассказы для детей.
Перу Мейсфилда принадлежат несколько романов, в т.ч. Капитан Маргарет (Captain Margaret, 1908), Сардинец Харкер (Sard Harker, 1924) и Одтаа (Odtaa, 1926), пьесы в стихах, очерки, жизнеописания, критическая и автобиографическая проза.
Мейсфилд получил Орден за заслуги перед королём Георгом V и множество почётных степеней британских университетов.

В ранней поэзии Мейсфилда привлекают искренность, энергия и творческий порыв,. Его поэзия, так же, как и некоторые прозаические произведения писателя, в большинстве своём основана на реальных фактах, отражая тяжёлый жизненный путь бывшего флотоводца. Воспевая романтику дальних странствий, нелёгкий труд моряков в борьбе с грозной стихией, она подкупает необычайной искренностью, живостью интонации.

В предчувствии старости
    О Красота, побудь ещё со мной!
  Мой пёс и я состарились уже.
  Но даже тот, в ком била страсть волной,
  Когда-то холод ощутит в душе.
  Листая книгу, сяду у огня,
  Прислушиваясь, как отсчёт минут
  Ведут удары сердца, как, звеня,
  В спинете струны жалобно поют.
  Да, мне не плавать больше по морям
  И по вершинам горным не блуждать,
  Не биться насмерть с недругами там,
  Где юный рыцарь в бой спешит опять.
  Единственное, что осталось мне -
  Смотреть, как угольки искрят в огне.
 
  О, сжалься, Красота! Дай сильным власть,
  Богатым - денег, юным - их мечту,
  А мне от всех щедрот оставь лишь часть -
  Июльский полдень и апрель в цвету.
  Как нищий, что в толпе на берегу,
  Где не смолкают крики, брань, галдёж,
  Где все снуют, толкаясь на бегу,
  Выпрашивает слёзно медный грош,
  Так я - средь этой вечной суеты,
  В круговороте звуков и огней
  Лишь об одном прошу у Красоты,
  Прошу и для себя и для людей:
  Дай нам немного мудрости и сил,
  Пока нас вечный мрак не поглотил.
(перевод А. Васин)
***

МОРСКАЯ ЛИХОРАДКА
Перевод С. Маршака

Опять меня тянет в море,
где небо кругом и вода.
Мне нужен только высокий корабль
и в небе одна звезда,
И песни ветров, и штурвала толчки,
и белого паруса дрожь,
И серый, туманный рассвет над водой,
которого жадно ждешь.

Опять меня тянет в море,
и каждый пенный прибой
Морских валов,
как древний зов,
влечет меня за собой.
Мне нужен только ветреный день,
в седых облаках небосклон,
Летящие брызги,
и пены клочки,
и чайки тревожный стон.

Опять меня тянет в море,
в бродячий цыганский быт,
Который знает и чайка морей,
и вечно кочующий кит.
Мне острая, крепкая шутка нужна
товарищей по кораблю
И мерные взмахи койки моей,
где я после вахты сплю.
(высокий корабль- tall ship" парусное судно)
***

РУССКИЙ БАЛЕТ
Перевод А. Сергеева

При лунном свете на крылах Шопена
Слетает к нам танцовщица — она
Прелестна, как ушедшая весна.
Ее улыбка и движенья
Забыть нас заставляют на мгновенье
Жестокий мир, заботы и терзанья.
Она юна, прекрасна, вдохновенна.
Она воздушна в вихре пируэта,
Мечта мальчишки и восторг мужчины.
Пусть царства превращаются в руины —
Сейчас улыбка и движенья
Вселяют в нас безумье вдохновенья —
Все то, чему средь будней нет названья.
По лунному встревоженному морю
Скользит она, дарительница света.

Но вскоре музыка прикажет ей
Вспорхнуть с эстрады и переселиться
Туда, где незабвенное таится,
Туда, где фавн, единорог,
Мерлина волшебство, Роландов рог…
Мечта, загадка и очарованье
Всех будущих и всех минувших дней.
***

Морские баллады
перевод А.Васин)
      
  Старая песня, пропетая вновь
    Смотри, как от причала, причала, причала
  Отваливает шхуна куда-то на восток.
  Мехов с вином мускатным набито в трюм немало.
  Дает сигналы боцман в серебряный свисток.
  Попутный ветер в спину, и путь еще далек.
 
  Намеченным маршрутом, маршрутом, маршрутом
  Бежит по морю шхуна, срезая гребешки.
  Пиратскою добычей пылятся по каютам
  Рубинов, аметистов и золота мешки.
  И с песней налегают на гитов моряки.
 
  И вот уже пучина, пучина, пучина
  Их жадно поглощает, когда в тиши кают
  Они, припав к бутылкам, беспечно хлещут вина,
  Провозглашают тосты и весело поют...
  Покуда не обрящут последний свой приют...
  ***
   
  Испанские воды
    Слышу вод испанских рокот - не смолкая ни на миг,
  Словно звуки чудных песен, он звучит в ушах моих,
  И опять передо мною из тумана забытья
  Возникает Лос Муэртос, где бывал когда-то я,
 
  Знойный берег Лос Муэртос, где всегда ревёт прибой,
  И заветная стоянка у лагуны голубой.
  Там поваленные пальмы громоздились без числа,
  Как изъеденные морем полусгнившие тела.
 
  А когда в лучах заката загорелись облака,
  Мы уже достигли рифа Негритянская Башка,
  И ещё до погруженья в сумрак ночи наш отряд
  Бросил якорь в Лос Муэртос, прихватив бесценный клад.
 
  С ним потом через болота мы тащились, всё кляня,
  По колено в липкой жиже, под палящим светом дня.
  Балансируя на кочках, отбиваясь от мошки,
  Мы мечтали, как о чуде, о привале у реки.
 
  А затем в глубокой яме мы укрыли наш трофей -
  Золотые украшенья всех размеров и мастей:
  Кольца, брошки, ожерелья и другую мишуру
  Из разграбленных испанцем храмов в Лиме и Перу;
 
  Изумруды с Эквадора, австралийский хризолит;
  Серебро в горшке из бронзы, что на Чили был отрыт;
  Нобли, шиллинги, эскудо, кардэкю и прочий хлам,
  Что когда-то кочевали по пиратским сундукам.
 
  Мы потом на эту яму навалили с пуд земли
  И, чтоб наш тайник пометить, рядом дерево сожгли.
  А когда мы отплывали, подгонял наш лёгкий бриг
  Рёв прибоя, что, как песня, всё звучит в ушах моих.
 
  Я последний из команды. Остальные - кто погиб,
  Кто загнулся от болезни или в море кормит рыб.
  Я скитаюсь по дорогам, бесприютен, нищ и хил,
  Но о кладе в Лос Муэртос я поныне не забыл.
 
  И, хоть знаю, что вовек мне в тех краях не побывать,
  Я в мечтах своих невольно возвращаюсь к ним опять,
  Вижу знойный берег моря, в красных бликах облака,
  Бриг, скользящий мимо рифа Негритянская Башка...
 
  Как я жажду оказаться вновь на этом берегу,
  Где вблизи сгоревшей пальмы наш тайник найти смогу
  И отрою наконец-то эти горы золотых
  Под немолчный рёв прибоя, что звучит в ушах моих.
  ***
 
  Пропавшие без вести
    Под парусами шхуна дрожала, словно лань,
  И ветерок, играя, на флаге морщил ткань.
  Ей с берега и с пирса ура кричал народ.
  Под всеми парусами неслась она вперёд.
 
  О борт её плескала зелёная волна,
  Легко и величаво скользила вдаль она.
  Вонзалась в небо мачта, поскрипывал каркас.
  Так шла она, покуда не скрылась прочь из глаз...
 
  С тех пор промчались годы. Команды след пропал.
  Их кости превратились в сверкающий коралл,
  В гребёнки для русалок, в акульи плавники,
  Что в неводе порою находят рыбаки.
 
  Подруги тех матросов уже не ждут вестей.
  Их руки от работы становятся грубей.
  Но всё слышны им песни, что пели их мужья,
  Летя под парусами в далёкие края...
  *** 
  Рождество 1903 года
    Прохладные волны бриза и судна неспешный ход,
  Свет звёзд, испещривших густо высокий небесный свод;
  Но долгая ночь проходит, все ближе наш путь к земле,
  Где Сэлкомб, горя огнями, встаёт в предрассветной мгле.
 
  Давно ли в испанских водах нас пенистый вал качал.
  А тут - мёрзлый снег на крышах и старый кривой причал,
  И трубы, как лес, которым привычен ветров таран,
  И колокол, что сзывает к заутрене прихожан.
 
  Пророчат его удары достаток и мир для всех,
  Рождественские подарки и звонкий ребячий смех.
  Вон флюгер на доме сквайра сверкает, словно звезда,
  А в сэлкомбских шлюзах громко о чём-то поёт вода.
 
  О, сэлкомбских вод бурленье под аркою, у колонн!
  О, сэлкомбских колоколен торжественный мерный звон!
  Он в небо летит, как песня, приветствуя моряков,
  Что вновь после долгих странствий вернулись под отчий кров.
***
ТРЕТИЙ ПОМОЩНИК
Перевод А. Ибрагимова

Поскрипывают канаты, жалобно стонут блоки.
Лужи на нижней палубе пенисты и глубоки.
Зарифлены топселя, и свист мне буравит уши.
Я думаю о любимой, о той, что оставил на суше.

Глаза ее светло-серы, а волосы золотисты,
Как мед лесной, золотисты, — и так нежны, шелковисты.
Я был с ней свинья свиньею, плевал на любовь и ласку.
Когда же увижу снова ее, мою сероглазку?

Лишь море — передо мною, мой дом — далеко за кормою.
А где-то в безвестных странах, за пасмурью штормовою,
Нас всех поджидают красотки; их смуглые щеки — в румянах.
Любого они приветят — водились бы деньги в карманах.

Там будет вино рекою, там будут веселье и танцы.
Забвенье всего, что было, забвенье всего, что станется.
И вот — как отшибло память о верной твоей подруге,
О той, что ночами плачет в тоске по тебе и в испуге.

А ветер воет все громче в собачью эту погоду,
И судно кренится круто, зачерпывая воду.
Как облако дыма, пена взметается над бушпритом.
Я думаю о любимой, о сердце ее разбитом.
***
МОСТОВАЯ АДА
Перевод А. Ибрагимова

Как только в Ливерпуль придем и нам дадут деньжонок, —
Вот мой вам всем зарок, —
Я с морем распрощусь. Женюсь на лучшей из девчонок —
И заживу как бог.
Довольно с дьяволом самим я поиграл в пятнашки.
Всю жизнь — акулы за кормой, — и по спине мурашки.
Нет, лучше ферму заведу: мне труд не страшен тяжкий,
Открою кабачок.
          Так он сказал.

И вот мы в Ливерпуль пришли. Закреплены швартовы.
Окончен долгий путь.
Наш Билли, получив расчет, побрел в трактир портовый —
Хлебнуть винца чуть-чуть.
Для Полли — ром, для Нэнни — ром.
Все рады даровщине.
В одном белье вернулся он, издрогший весь и синий,
И, вахту отстояв, прилег на рваной мешковине —
Часок-другой вздремнуть.
          Так он поступил.