26 апреля 1986 года. Тихую, звездную ночь в белорусском городе энергетиков Припяти разорвали странные вспышки. Очевидцы думали, что зарницы. Нет. Это был зловещий знак беды. Произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции имени В.И. Ленина. «Судьба дала нам возможность заглянуть за край ночи, той ночи, которая настанет, если начнут рваться атомные боеголовки, - писал в своей документальной повести «Чернобыль» Юрий Щербак. – (…) Сознанию очень трудно смириться с той абсурдной ситуацией, когда смертельная опасность не имеет даже вкуса, цвета и запаха, а измеряется лишь специальными приборами, которых в момент аварии, кстати, не оказалось в наличии или же они не были готовы к работе». В те апрельские дни появилось такое понятие, как «зона», куда вход и въезд был строго воспрещен. Советский народ воспринял боль чернобыльцев как свою собственную. Со всех концов огромной страны на место аварии прибывали добровольцы.
В сахалинском городке Чехов живут три молодых парня, побывавших в той самой «зоне». С одним из них я случайно встретилась в поезде и сама завела разговор о Чернобыле. «Если будешь писать, фамилию не указывай. Не я один там был, да и подвигов не совершал», - объяснил свою просьбу собеседник.
- Игорь, как ты попал в «зону»?
- Я был курсантом Белгородской специальной средней школы милиции МВД СССР. В «зону» послали весь наш второй курс.
- Знали ли вы, какой опасности подвергали свое здоровье, свою жизнь? Ведь это же Хиросима в белорусском варианте.
- Об этом мы, молодые, полные энергии, всерьез тогда не задумывались. Решили: надо – значит, поедем. По-моему, мало кто думал об опасности. Курс наш направили в Наровлянский район Гомельской области. По дороге нам показывали огромный коровий могильник. Мы видели много техники, наблюдали, как «партизаны» (гражданские, призванные на военные сборы) срезали верхний слой грунта. И кругом шлагбаумы, посты проверяющих документы.
Приехали мы в деревню (название ее не помню), разместились в здании опустевшей школы. В классах для нас были установлены железные кровати. Жили по десять человек в комнате. Спецформу нам не выдавали. Работали в обыкновенных ватниках. Из средств индивидуальной защиты получили лишь «лепестки», то бишь респираторы. У офицеров были «дэпэшки» (дозиметрические приборы) для проведения контрольных замеров продуктов, воды, почвы. По прибытии в «зону» каждому выдали личный прибор. Кажется, он назывался накопителем. Имел квадратную форму, внутри находилась специальная пленочка, которая фиксировала количество набранных человеком рентгенов. Весь месяц, что я прожил в зараженном районе, во внутреннем кармане таскал с собой этот приборчик. Перед отъездом домой у нас собрали накопители и передали их сотрудникам Киевского научно-исследовательского института. Больше о них никто не вспоминал. Сколько рентгенов за месяц мы получили, так и не удалось узнать - тайна за семью печатями.
- Игорь, с чего начинался день?
- С построения в холле, обязательного инструктажа, проводившегося офицерами, и с распределения ребят по объектам. Их у нас было восемь. Мы работали в бывшем жилом секторе – несколько опустевших деревенек. Пост находился, как правило, в каком-нибудь заброшенном доме. Ты знаешь, несмотря на беспорядок в комнатах, было странное и стойкое ощущение, что хозяин избы куда-то вышел и вот-вот вернется. Во дворе аккуратными штабелями сложены дрова. Мы ими пользовались в холодные дни. Знали, что нельзя, но «чистый» уголь нам не завозили. Поэтому, чтобы не замерзнуть, топили печи радиоактивными дровами.
В одном поселке мы заходили в красивую современную школу. В давящей тишине особенно резко раздавались звуки наших шагов. Замер детский смех, навечно замолчал заливистый школьный звонок. На полу остались лежать разбросанные книги, учебные пособия, альбомные листы с аппликациями. Диковато как-то. А рядом богатый белорусский лес. Стройненькие сосны. Вот только хвоя не зеленая, а неестественно красноватая.
- Игорь, а что входило в ваши задачи?
- Мы предотвращали проникновение посторонних на объекты, проверяли спецпропуска…
- Извини, перебью тебя. В «Чернобыле» Юрий Щербак писал о мародерстве. Сталкивались ли вы с этим?
- Нет. Мы не сталкивались и скорее всего потому, что на наших объектах мародеры побывали раньше. Мы-то прибыли сюда в ноябре 1987-го. Видно, что в домах кто-то рыскал в поисках ценностей и приличных вещей.
На вахте курсанты стояли по четыре часа, потом приезжала смена, и мы отправлялись в казарму. Возвращаясь из «зоны», выполняли элементарные правила радиационной гигиены: вытряхивали всю одежду, мыли обувь (перед входом в наше жилье поставили корытце с водой), принимали душ, переодевались во все чистое. Для рабочей одежды нам выделили специальные шкафчики, а личные вещи мы хранили в целлофановых пакетах. В какой-то мере нам повезло, что в «зону» попали зимой, когда нет страшной пыли, несущей в себе большие дозы радиации.
- Как было с питанием?
- Я не помню, сколько раз в день нас кормили, но кормили прилично. Все продукты привозные, «чистые». Между дежурствами выпадали свободные часы. Мы читали книги, прихваченные из брошенной школьной библиотеки, писали ободряющие письма домой, где за нас волновались, а еще резались в теннис и даже ездили в соседний жилой поселок (уровень радиации там считался допустимым) на танцы. Удивительно, жизнь здесь текла так, как будто ничего не случилось. Работали магазины, по улицам сновали люди. Все это шокировало нас, видевших мертвые деревушки.
Месяц истек. Мы вернулись в Белгород. В школе нам вручили благодарственные письма от правительства за участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
ххх
Разговор с Игорем, начатый в поезде, мы продолжили у него дома, перебирая документы, листая альбом с фотографиями «чернобыльского периода». Казарма. Железные койки. Пластиковые пакеты с «парадкой». Ребята, а среди них парень с гитарой в руках. Это они «выполнили патриотический долг перед Родиной», «прошли испытание на мужество и стойкость, проявили высокие морально-политические и психологические качества», как написано в благодарственном письме. Все так. Только лучше бы в жизни курсантов никогда не было Чернобыля. Может быть, он страшным эхом отразится на них, их детях, внуках? Кто знает…
Уже на Сахалине, спустя некоторое время, Игорю вручили медаль участника ликвидации последствий аварии на ЧАЭС и удостоверение к ней, что дало парню возможность пользоваться льготами чернобыльца.
ххх
Этот рассказ с элементами интервью я опубликовала в районной газете «Холмская панорама» в мае 1992 года. Столько лет пролетело! Я уже давно покинула милый сердцу приморский городок и потеряла из виду Игорька. Интересно, где он и как сложилась его дальнейшая судьба. Надеюсь, жив и здравствует.