Глава 79
Когда Ларошфуко освободили, его доставили в Рюэль к кардиналу, который ожидал услышать от него слова извинения за проступки и слова благодарности за освобождение. Дерзкий Ларошфуко не произнёс ни того, ни другого, если верить его собственноручно написанным мемуарам. Но я им не верю, поскольку кардинал засвидетельствовал, что он получил от герцога всё, что ожидал. Да и разве могло быть иначе? Разве мог Ларошфуко быть уверенным, что и в случае дерзкого поведения он будет отпущен на свободу и даже его имущество не пострадает? Разумеется, нет. Никто из тех, кто имел дело с Ришельё, не мог быть уверенным, что после разговора с ним не окажется в Бастилии или иной крепости, даже Королева, а уж те, кто имели существенную вину, могли бы не сомневаться, что их не ждёт казнь, тайная или показательная – на Гревской площади или на другом зловещем месте, которых в Париже было не менее четырёх.
И я сам пишу мемуары, прямо сейчас, поэтому я достоверно знаю, что в собственных мемуарах сам автор действует безупречно: он всегда проявляет смелость, благородство и рассудительность. Это происходит от того, что наш ум не позволяет нам слишком уж сильно обвинять себя за свои поступки и мысли. Я говорю сейчас о психически здоровых людях. Поэтому сознание наше подыскивает нам оправдание каждого нашего поступка, каждой нашей мысли, и рисует нас не таковыми, какими бы мы выглядели в глазах непредвзятого свидетеля, а таковыми, какими мы желали бы выглядеть в глазах тех, к кому неравнодушны. Ларошфуко, разумеется, расспрашивали об его рандеву с Ришельё и Королева, и мадемуазель де Отфор, и герцогиня де Шеврёз. И, разумеется, он в своих отчётах о нём приукрасил свои ответы. А приукрашенный рассказ о самом себе, рассказанный трижды (это как минимум), замещает в сознании истинные воспоминания, полностью и навсегда.
Но я знаю правду. Ларошфуко униженно извинялся перед кардиналом за свою неосмотрительность и просил прощения, а также давал обещания и клятвы более никогда не делать ничего такого, что могло бы не понравится Его Преосвященству и Его Величеству, а в случае сомнений – посоветоваться с кардиналом. Это было равносильно обещанию доносительства, номинально Ришельё завербовал Ларошфуко в свои осведомители, что он старался сделать со всеми. На этих условиях, и только лишь на таких условиях и был отпущен герцог Ларошфуко на все четыре стороны.
Кардинал, как полагает герцог, не узнал о драгоценностях Шевретты, доверенной ему на хранение. Позволю не согласиться и с этим воспоминанием Ларошфуко.
Не было во Франции таких посланий от тех лиц, которые были в особом списке кардинала, или тем лицам, которые были в нём, чтобы послания от них или к ним не стали известны кардиналу. Эта пересылка попадала в сферу пристального интереса кардинала по обоим признакам. Кардинал не только знал об этой пересылке, но также имел опись драгоценностей и их оценку, а также эти драгоценности были тщательно осмотрены, дабы выяснить, нет ли на них каких-либо тайных знаков. Медальоны были вскрыты, перстни изучены под увеличивающим стеклом, одним из тех, которые изготовил Галилео Галилей в 1624 году для своего «оккиолино», маленького микроскопа, но которые он выбраковал, и они были перекуплены Фердинандом Медичи, а впоследствии подарены Ришельё. Так что Ларошфуко напрасно полагал, что сокровища Шевретты представляют секрет для Ришельё.
Преувеличенные рассказы Ларошфуко о собственной храбрости, самоотверженности и благородстве нашли горячий отклик в сердцах Королевы, мадемуазель де Отфор и герцогини де Шеврёз, которые услышали их несколько позже. Мадемуазель де Отфор, в частности, явила столь несомненные «свидетельства своего уважения и своей дружбы» к нему, что сам Ларошфуко признавался, что в свете этих свидетельств уже находил свои злоключения «даже слишком сильно вознаграждёнными». Иными словами, он получил те самые свидетельства её доверия, на которые не претендовал даже и сам Король, и о возможности получения которых намекал Королю де Сен-Симон, вследствие чего Король отверг и самого Сен-Симона, и впоследствии мадемуазель де Отфор, поскольку этот монарх мог любить лишь боготворя. Ему бы в жёны следовало взять Деву Марию, из него получился бы великолепный старец Иосиф, оберегающий деву от мужчин и восхищающийся её невинностью и чистотой.
Итак, Ларошфуко получил своё «вознаграждение» от мадемуазель де Отфор, а герцогиня де Шеврёз, со своей стороны, доказала, что и она питает к Ларошфуко не меньшую признательность. Сам он пишет об этом: «она до того преувеличила сделанное мной для нее, что испанский Король посетил ее в первый раз, когда пришла весть о моем заключении, и во второй - когда узнал о том, что я уже на свободе». Надо сказать, что я знаю о причинах посещения Шевретты испанским Королём, ну а повод мог быть и тот, о котором пишет герцог. Если когда-либо какой-либо мужчина посещал Шеврёз не с той целью, с какой посещал её я, то это был либо её муж, либо евнух, либо её сын, либо Король Людовик XIII.
Итак, Ларошфуко, выпущенный из Бастилии отправился в Вертей на три года, где считал себя изгнанником. Ришельё, по-видимому, считал его своим человеком среди заговорщиков, тогда как сам Ларошфуко в своих мемуарах, во всяком случае, сочувствует именно заговорщикам. Истина была посредине. Действительно, если бы все, кто причислял себя к заговорщикам против Ришельё, были бы таковыми на деле, они свергли бы его пять или шесть раз, тогда как им не удалось последовательно осуществить это и единожды, столь рыхлой было их сообщество, столь противоречивыми устремлениями руководствовался каждый из них.
Между тем Ришельё решил заменить одну фаворитку Короля на другую, поскольку убедился, что мадемуазель де Отфор целиком приняла сторону Королевы. Он сумел выгодно представить перед Королём мадемуазель Луизу де Лафайетт, о которой я уже вспоминал выше. Эта мадемуазель нашла в сердце Короля весьма сильный отклик. Её почти детская непосредственность, которую Король находил милой, включая забавный эпизод с «раздавленным лимоном», проложила путь к сердцу этого любителя чистоты и невинности.
Лафайетт, действительно, не только влюбила в себя Короля, но и сама влюбилась в него. Пожалуй, это была единственная женщина в жизни Людовика XIII, которая его любила. Её чувства были искренними, так что она, во-первых, желала Королю счастья даже в том случае, если оно будет без её участия, во-вторых, отказалась докладывать кардиналу сведения о свиданиях с Королём, в особенности, что именно говорил ей Людовик, и как реагировал на те или иные её слова. Она, повторяю, искренне находила интересными скучнейшие речи Короля и веселилась в тех редких случаях, когда Королю угодно было пошутить, плоско и не остроумно. Король был, разумеется, в восторге, но Ришельё такая ситуация не устраивала. Кроме того, он ведь обещал Королеве, что в самом ближайшем будущем Король удостоит её своим деятельным вниманием.
Усилиями кардинала оба участника этого странного платонического флирта пришли, наконец, к убеждению, что благом для всех будет удаление Луизы в монастырь. Это и было реализовано. Король лил слёзы и собрался посетить мадемуазель де Лафайетт в её обители. Они разговаривали через решётку три часа. Эта сцена между фавориткой Луизой и Королём Людовиком очень напомнила мне другую сцену между другой фавориткой Луизой и другим Королём Людовиком, которая произошла через четверть века. Воистину, история повторяется, сначала в виде трагедии, а затем в виде фарса. Если для Короля Людовика XIII это свидание можно было назвать трагедией, поскольку речь шла о единственной и последней встрече между окончательным уходом фаворитки в монахини, то для Короля Людовика XIV подобные встречи перед каждым «окончательным» уходом Луизы де Лавальер в монастырь стали чуть ли не традицией. К тому же Луиза де Лафайет искренне любила Короля, которого кроме неё не любил никто, и посвятила себя Господу ля того, чтобы ради Короля остаться навсегда девственной, тогда как Луиза де Лавальер родила Людовику XIV пятерых детей, двое из которых дожили до зрелого возраста, всех пятерых Людовик XIV узаконил и передал им свою фамилию де Бурбон. Поэтому фраза: «Сир, оставьте меня и вернитесь к супруге!» в устах Луизы де Лафайетт была искренней, а в устах де Лавальер… Судите сами!
Итак, Луиза де Лафайетт умоляла Короля вернуться к Королеве и жить с ней в добром согласии, как полагается жить супругам.
Король рассеянно обещал это, в душе ничуть не намереваясь последовать этому полезному совету.
Разумеется, эти мольбы Луиза обращала к Королю по наущению Ришельё, который не мог заставить её шпионить, но мог убедить её наставить Короля на путь истинный, важный для государства. Такая же просьба исходила и из другого лагеря, от отца Коссена, иезуита.
Но хитрый кардинал не удовольствовался только лишь этими инструкциями, выданными Луизе. Кроме того, он велел ей задержать у себя Короля на срок не менее трёх часов. Дело в том, что кардинал доверял одному чернокнижнику, который, глядя на Солнце сквозь закопчённое стекло, а также используя какие-то другие свои наблюдения, предсказывал бурю довольно точно. На этот раз он предсказал её на вечер 5 декабря 1637 года. Таким образом, кардинал совершенно точно знал, что Королю придётся возвращаться домой, застигнутым бурей. Все сопровождающие Людовика лица были людьми кардинала и имели чёткие инструкции, которые состояли в том, чтобы Король во что бы то ни стало заехал на ночлег в Лувр к Королеве. Кроме того, соответствующие инструкции получил гвардейский капитан де Гито, сочувствующий Королеве, не зная, что эти инструкции исходят от кардинала. Он полагал, что они исходят от де Тревиля.
Едва лишь Король покинул монастырь, разразилась чудовищная буря. Возницы вместо того, чтобы успокоить лошадей, спровоцировали их на демонстрацию нервозности, уронили несколько факелов в лужу. Королю всё это показалось ужасным предзнаменованием: рвущие постромки кони, гаснущие от порывов ветра и дождя факелы, вода, заливающая карету сквозь неплотно прилегающие к краям кожаные занавески. В этот момент Короля встречает гвардейский капитан де Гито в сопровождении небольшого конвоя и предлагает Королю воспользоваться для ночлега Лувром, до которого рукой подать.
Король согласился, что дальнейший путь в Фонтенбло будет излишне утомительным и долгим, кроме того, он испугался возможности подхватить простуду, что было бы совершенно нежелательным, поскольку здоровье Людовика XIII и без того было в плачевном состоянии. Итак, Король прибыл во дворец своей супруги. Но это был бы не Людовик XIII, если бы он стал извиняться за непредвиденный визит и просить ночлега у супруги, которая находилась почти в изгнании, и которую он уже очень давно не посещал. Король решил продемонстрировать, что он совершил этот ночной визит просто потому, что ему угодно было это сделать.
Супруги совместно отужинали в присутствии любопытных придворных с обеих сторон, которые удивлялись столь неожиданному событию и гадали, чем оно вызвано, и какие могут быть от этого последствия. Королева вспомнила обещание Ришельё и удивилась, насколько точно он выполнил его.
— Ваше Величество оказывает мне честь столь неожиданным сюрпризом, каковым является ваш столь долгожданный визит, — сказала Королева.
— Я знаю, — бесстрастно сказал Король, отправляя в рот ложечку изумительного паштета и запивая его великолепным вином.
— Я сожалею, что не смогу попотчевать вас вашим любимым маковым рулетом с грецкими орехами, фундуком и цукатами, — продолжала Королева. — Но к утру этот десерт будет готов, я уже распорядилась.
— Отлично! — воскликнул Король. — А на сегодня я удовлетворюсь сливочным суфле с черникой.
Королева поняла, что одержала маленькую победу: Король останется на ночь даже в том случае, если буря тотчас стихнет.
К счастью в Лувре не нашлось второй постели, достойной Короля, зато постель Королевы была достаточно вместительной, так что слуги положили подушки Королевы и Короля на общую постель, ставшую таким образом супружеским ложем, не задавая лишних вопросов. Даже если Король и намеревался ночевать на отдельной кровати, он счёл ниже своего достоинства давать дополнительные распоряжения на эту тему. Впрочем, Королева Анна обладала в те годы весьма обольстительной внешностью, а кёльнская вода довершила дело. Король с удовольствием улёгся рядом с Королевой, Анна нежно погладила его по руке, он почти машинально ответил на её нежность, после чего все необходимые действия для зачатия Дофина были, наконец-то выполнены обеими сторонами.
Анна считала себя победительницей и возносила молитвы Деве Марии и всем прочим святым, которых только могла припомнить, о том, чтобы эта встреча привела к появлению наследника.
Наутро Король получил свой любимый десерт и отбыл в свой дворец, не расходуя понапрасну слов любви. В гораздо большей степени его занимала предстоящая охота.
Через две недели кардинал тайно явился к Королеве для разговора по чрезвычайно важному делу. Королева, которая внешне продолжала демонстрировать ненависть к Ришельё, на этот раз не возражала против такой встречи и всячески содействовала тому, чтобы о ней никто не узнал.
— Ваше Величество, вы могли удостовериться, что я держу свои обещания, — сказал кардинал после обычных проявлений почтительности и приветствий.
— Ваше Преосвященство, мне не в чем вас упрекнуть, — согласилась Королева.
— Итак, когда мы сможем объявить народу радостную весть о зачатии Дофина? — спросил Ришельё.
— Боюсь, что не в этот раз, — сказала со скорбью Королева.
— Итак, лучший из всех планов не сработал, второго такого случая может не представиться, поэтому необходимо переходить к реализации запасного плана, — сказал кардинал.
— Я не могу! — воскликнула Королева. — Это невозможно! Я боюсь! Это богопротивно, это грех!
— Сударыня, что же вы не предупредили меня, что предпочитаете окончить свои дни в Гавре, — спокойно сказал Ришельё. — Вам, вероятно, будет не особенно приятно узнать о том, что Людовик XIII получит от Папы согласие на расторжение вашего брака и на заключение другого брачного союза, который, надеюсь, содействует появлению наследника не позднее, чем через полтора года. Оттуда, из Гавра вы сможете посылать Святой Деве молитвы о ниспослании Его Величеству наследника.
— Подождите! — сказала Королева. — Todo esto es terrible. Pero debo estar de acuerdo con esta propuesta.
— Цезарь, герцог де Вандом, старший сын Короля Генриха IV, который в настоящее время влюблён в вашу подругу Марию, герцогиню де Шеврёз, убеждён, что она назначила ему завтра вечером свидание, — спокойно сказал кардинал. — Он убеждён, что герцогиня отвечает ему взаимностью, и для этих целей тайно прибудет из Испании. Договорено, что герцогиня будет в маске, свидание состоится в полной темноте. Вот эту маску надлежит надеть той, кто явится к сыну Генриха IV завтра на свидание, а это – флакон любимой кёльнской воды, которую использует герцогиня де Шеврёз. Завтра в десять часов вечера карета прибудет за дамой, которая решится на встречу с Вандомом, и отвезёт её в изящно обставленные комнаты, недалеко отсюда, куда в полночь прибудет Цезарь Вандом. Дама, которая уже согласилась письменно на свидание с Цезарем Вандомом, то есть герцогиня де Шеврёз, взяла с него слово отпустить её ещё до рассвета. Карета будет ждать эту даму всю ночь. Я рекомендую ей не задерживаться после того, как свидание состоится. Об этой встрече Цезаря де Вандома с герцогиней де Шеврёз никто не узнает. Никогда. Даже сама герцогиня де Шеврёз. Что касается герцога де Вандома, он уже дал письменное обещание сохранить в тайне это свидание. Итак, я оставляю здесь маску и кёльнскую воду, в соседней комнате находится гардероб, в котором герцогиня де Шеврёз смогла бы явиться на эту встречу. Хорошо бы его сжечь в камине после этой встречи. Дама, которая решится на такое свидание, может отказаться от него в любую минуту. Никто не будет следить за исполнением этих инструкций, карета поедет к месту встречи и в том случае, если в неё никто не сядет, и поедет обратно в четыре часа утра, вне зависимости от того, вернётся ли в неё кто-нибудь, или нет. Но если женский голос попросит кучера поехать раньше, это повеление будет выполнено. Поэтому, вероятнее всего, даже я не буду знать достоверно, воспользовался ли кто-нибудь этим предложением, или нет. Вы можете отправить вместо себя какую-нибудь фрейлину и подшутить таким образом над Цезарем де Вандомом. Я, во всяком случае, буду считать, что произойдёт именно это. Если этой фрейлине посчастливиться забеременеть от старшего сына Короля Генриха IV, я полагаю, она может гордиться этим всю свою оставшуюся жизнь. Что касается вашей беременности от Короля, я ничего не слышал и ничего не знаю. Быть может, вы ошиблись, быть может вы уже беременны? Я буду молить Господа об этом, я всем сердцем надеюсь, что всё обстоит именно так, и не намерен возвращаться к этой теме до тех пор, пока всем нам не возвестят о чудесной новости от вашего имени. Я желаю удачи Вашему Величеству в любом случае, и смею вас заверить в искренней почтительности и глубочайшем уважении. Позвольте на этом откланяться.
После этих слов кардинал почтительно поклонился Королеве и удалился.
Королева подошла к столику, на котором кардинал оставил шёлковую маску и парфюм. Она открыла флакончик с кёльнской водой и узнала тот самый парфюм, который так любила Мария де Шеврёз. Безусловно, Цезарь Вандом примет за Шевретту ту женщину, которая позволит ему прильнуть к ней в полной темноте, скрывая лицо под шёлковой маской.
Сердце Королевы отчаянно забилось.
(Продолжение следует)