Храм Рождества Иоанна Предтечи, Патриаршее подворье в Сокольниках, Москва. Весна 2004 года.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, май 2023.
Мы займемся итогами XVI века. Прежде всего я подведу черту под итогами правления Ивана IV. Мы довольно долго его разбирали. Я не буду разделять последствия опричнины и все последствия его царствования, потому что война на три фронта тоже связана с опричниной и тоже была устроена нам этим неудачным монархом. Давайте посмотрим, чем это кончилось.
К сожалению, до сих пор даже среди православных христиан, о прочих я даже не говорю, есть тенденция поиска целесообразности действий Ивана: да, было так-то и так-то, но зато... Еще в школе, в 60-е годы, звучала такая, казалось бы, неоспоримая истина, что за время правления Ивана территория России увеличилась в 4 раза. Это почти правда. Но давайте посмотрим. Мы приобрели при подробно разобранных мною обстоятельствах Казань и Астрахань вместе со всеми берегами Волги. Это не бессмысленное приобретение. Это возвращение туда, где мы, наши предки уже когда-то были. Но можно было не торопиться, можно было приобрести их потом. Кроме того, причем тут собственно Иван? При взятии Казани ему было 22 года. Студенческий возраст. При войсках он присутствовал, но, ясное дело, еще не командовал, не умел еще командовать. При взятии Астрахани ему было 26 лет. Это аспирантский возраст, но он там и не присутствовал, Астрахань брали без него.
Заволжские земли были тогда довольно полудикими. Их надо было тогда еще только начинать осваивать. Они были населены различными людьми, частью даже христианами, но больше мусульманами, а еще больше язычниками, потому что все северо-волжские народы, за исключением Великой Перми, крещенной святителем Стефаном, еще были язычниками. Мордва еще только начинала креститься потихоньку. Черемисы (марийцы) были язычниками, удмурты были язычниками, и так далее. Там были сложные дела, сложные земли, подлежавшие неторопливому освоению.
А что мы потеряли? Мы потеряли наши лучшие крепости на западе, все твердыни, которые позволяли нам считать себя балтийской державой. Мы потеряли морской выход в Балтику. Один только Ивангород, контролировавший Нарву и течение реки Нарвы, был тогда для нас важнее и драгоценнее всей Казанской земли.
Есть еще, правда, проникновение в Западную Сибирь. В основном его тоже лицемерно относят к приобретениям Ивана. Но это не так. Дело в том, что не только Иван, а даже государство никакого отношения к приобретению сибирских территорий не имело. То было совершенно частным делом. Завоевали те земли казаки под разным водительством, прежде всего под водительством прославленного Ермака Тимофеевича. Финансировали их великоустюжские и тотемские купцы, а еще больше именитые люди Строгановы, которые у себя в Соликамске фактически имели столицу и управляли обширной территорией, имея самые широкие льготы, привилегии и иммунитеты от наших государей. Так что то была частная акция, которую позднее государство подверстало к своим территориальным приобретениям, присылало воеводу, заводило некую регулярность. Даже все крепости были казачьими городками, опорными пунктами XVI века. Если не ошибаюсь, старейший русский город в Сибири по официальной дате основания — Тюмень. То есть хвастаться по сути дела нечем. Но мы еще вернемся к вопросу, есть ли польза или очень большой вред от приобретения Сибирских земель.
Ливонская война была проиграна, притом с треском, позорно, окончательно и бесповоротно. Война потребовала колоссальных средств, естественно. Вы же помните годы войны: 1558-1583. Четверть века войны — это много даже для России. В войну ввязались шведы, чего и следовало ожидать, в очень выгодной для них ситуации. Это еще одна потеря территории, потеря истока Невы с городом-крепостью Орешком, следовательно потеря связи невских территорий и Балтики с Ладогой.
Если бы послеопричная знать, молодые люди, которые стали большими только в 70-е годы, например Годуновы, например родные братья Щелкаловы Андрей и Василий, думные дьяки, если бы это молодое правительство умирающего Ивана не сумело поссорить шведов с поляками, нам еще дороже обошлась бы война, нам было бы еще хуже: шведы, раскатав губища, отобрали бы Новгород, мы не могли бы тому противиться в начале 80-х годов. То есть было полное кругом поражение.
Напомню вам, что обнаглевшие крымцы в 70-е годы дважды ходили на Москву, и Москву сожгли. Это же все в одном перечне наших военных потерь и неудач. Иван поставил страну на грань гибели. Страна же оказалась устойчивой, прочной и на этой грани как-то зацепилась.
Потери в людях. Это колоссальные потери. Во-первых, в итоге репрессий, как и бывает при тираниях, погибали преимущественно не худшие, а лучшие люди. При наших аристократических формах правления потеря опытнейших бояр — это потеря всех приличных генералов, всех приличных дипломатов, государственных советников и так далее.
Во-вторых, были и другие потери: люди бежали, притом бежали, разоряя собственное хозяйство, бросая хозяйство. По уже давно сделанным подсчетам, по писцовым книгам, запашка в центральных уездах, то есть в тех уездах, которые были наиболее затронуты опричным террором, сократилась в 10-12 раз в конце 60-х и в 70-х годах. Представляете себе, что значило тогда сокращение пахотных и посевных земель не на 10-12%, а на порядок, в 10-12 раз? Бананов ведь не привезешь. Люди боялись, люди прятались, пахали и сеяли минимально, только чтобы прожить. Все это, естественно, сказывалось на обнищании русского солдата, то есть прежде всего дворянина, помещика, который с этого должен был кормиться. Помещик же не может, будучи профессиональным, но иррегулярным воином, годами не вылезать из седла. Ему надо и в поместье бывать, и семью повидать, ему надо оброки проконтролировать. А крестьяне разбегаются. В этой ситуации помещик старается во что бы то ни стало удержать крестьян, а правительство ему в этом помогает, потому что иначе совсем не станет армии. Потому еще в 1974 году питерский историк Скрынников, довольно известный, долго занимавшийся опричниной, выпустивший, кажется, три книги, в последней книге «Россия после опричнины» убедительно доказал, что начало процесса закрепощения крестьян, прикрепления крестьян к земле полагает опричнина. Опричнина и крепостничество генетически связаны. Это уже посерьезней потери крепостей, это изменение социальной картины.
Как я сказал, люди разбегались. Куда? На север, где можно было укрыться в лесах и как-то обзаводиться хозяйством. На Дон, откуда, как известно, выдачи нет. На запад в Литву. Вы думаете, что русский крестьянин рассуждал тогда, измена то ли нет? В Литве в основном жили православные люди. Так что бежали и на запад. И наконец на восток, за Камень, как тогда еще называли Урал, хотя «Урал» — очень древнее слово, только тогда его не употребляли.
Так вот, это хорошо или плохо — заселение Сибири? Плохо. Нам даже в европейской России не хватало народонаселения. А нам предстояла чрезвычайно важная задача — выход к Черному морю, возвращение на Балканы. У нас была политическая целесообразность в присоединении Казани. Можно найти какую-то политическую целесообразность в присоединении Кучумовского (Сибирского) ханства. Но никакого религиозного долга бегать по Сибири у нас не было. А долг быть на Черном море у нас есть, потому что мы преемница Константинополя, мы Третий Рим, и мы обязаны оберегать православие, прежде всего на Балканах, за Балканами, на Ближнем Востоке, в христианской части Кавказа. Это наш долг. А Сибирь — это развлечение.
Смотрим дальше. Мы ходили в экспедиции за Камень побить пушного зверя, может быть, и пограбить кого-нибудь. В этом ничего дурного не было. Новгородцы были на Югре уже в XIV веке. Это нижнее течение Оби. Но как только мы начали там селиться, выяснилось, что у нас был Урал — устойчивый географический рубеж. Мы перевалили за Урал, и устойчивого рубежа не стало до самой Оби. Можно было остановиться на Оби. Но нас встречало чрезвычайно разреженное население. Там никто не хотел сопротивляться появлению русских, в частности даже потому, что русские там никому не мешали, места хватало. Потому перевалили за Обь. Можно было остановиться на Енисее. Там снова редкое население, никакого демографического давления. Перевалили через Енисей. Затем перешли за Лену. А дальше осталось только упереться в Тихий океан. Никто не мешал нам продвигаться. В конце концов мы добежали до Тихого океана. Долго никак не могли понять, что там, где и как, что полуостров, а что остров. Что Сахалин — остров, установили только в царствование Николая Первого. Но все же Семен Дежнев прошел Беринговым проливом задолго до Беринга. Он это сделал в XVII веке. То есть мы оказались бегущими в пустое пространство.
Пустое пространство было не таким уж плохим. Южная Сибирь обладает изумительным климатом — живи не хочу. Землю пахать и хлеб выращивать там можно. Все там растет, охота там прекрасна. Рыбы там полно всякой, у нас такой даже тогда не было. У нас уже в XVI веке Плещеево (Переславское) озеро было заповедным, чтобы ряпушку переславскую поставлять исключительно к царскому двору. Ряпушка — это сиг, это вкусно, конечно. Но что это на фоне немеренного количества разнообразных сигов, хариусов, омулей в Сибири! Я знаю, я там бывал. Никому там и в голову не приходило как-то ограничивать их лов. Рыбы там хватает, изумительной рыбы. Пушнина там есть. Все там есть. Нету людей.
В итоге мы столкнулись с пустыми пространствами. То, что людей на Руси не хватает, знали всегда. Уже в XVIII веке писали трактаты о сбережении народа. Читайте Ломоносова. И только в XIX веке мы набрали такие темпы, что сейчас в начале XXI века население Российской Империи должно было бы составлять примерно 600-650 миллионов, из которых русских должно было быть 500 миллионов. Такого населения нам бы сейчас хватило. Но его нет. Кроме того, уродство внутренней политики революционеров всех видов и систем привело к тому, что русские, которые несколько веков бежали на восток, теперь бегут на запад, притом куда-нибудь поближе к Москве. Москва с Московской областью неприлично перенаселена даже по европейским меркам. То есть проблемы, созданные нашим проникновением за Камень, мы расхлебываем и сейчас.
Еще. Как известно, мы готовились воевать Крым, мы говорили об этом. Мы вооружали Запорожское казачество. Вне всякого сомнения, мы могли на него рассчитывать как на патриотическую силу. Мы могли, может быть, даже на пару веков раньше оказаться в Крыму, во всяком случае принудить его быть нашим вассалом. Но совершенно не своевременная Ливонская война привела к потере этого племени, этой боевой части русских людей. Что такое казак? Это человек, который согласен жить под угрозой набега степняков, но зато не расплачиваться никакими материальными благами и располагать полной вольностью, какую только можно себе пожелать. Это человек, который готов за волю одной рукой землю пахать, а другой в то же время саблю поправлять. Конечно, смехотворная идея, появившаяся, кстати, в XIX веке, что казаки — это беглые крепостные, не выдерживает никакой критики. Об этом не стоит и говорить хотя бы потому, что крепостных тогда столько не было, беглых холопов при опричнине не хватило бы, чтобы заселить долину Дона с притоками. Конечно, они были неудобны, неуправляемы, но притом несомненно все же православные и русские. И мы могли рассчитывать на них, тем более пока Запорожское казачество возглавлялось Дмитрием Байда (Вишневецким). Но Вишневецкий был все же литовский аристократ. И когда у нас началась эта Ливонская война, по сути война с Литвой, Байду мы потеряли, он уехал. И мы потеряли возможность развития казачьего натиска на ногайские степи северного Причерноморья и в перспективе на Таврию (Крым).
Но еще хуже другое. Мы потеряли возможность в своих русских, российских, общеправославных интересах использовать аккумулированную энергию казачества, эту чудовищную сжатую пружину, чтобы она распрямилась туда, куда нам нужно. А действия Ивана привели к тому, что эта пружина распрямилась, разрядилась сюда, внутри страны. Главной опорой первого самозванца были казаки, притом в основном запорожцы, а затем уже польские авантюристы, те были не главными. Вот еще за что спасибо Ивану.
Но и то еще не все. В 1569 году последний король династии Ягеллонов решил, что раз у него наследника нет, а он по-прежнему и Польский король, и великий князь Литовский, то он вправе подарить Литву Польше. Тем более что Ягеллоны были Польскими королями по избранию, а Литовскими великими князьями они были по происхождению. Конечно, большинство православного населения великого княжества того не хотело. В Литве еще были и православные магнаты, и православная шляхта, и православные мещане, иногда очень богатые мещане, к тому же организованные в мещанские братства. Старейшие братства мы знаем с начала XV столетия, например Львовское, Виленское. Так вот, разумеется, в Литве было кому сопротивляться поглощению Литвы Польшей, превращению личной унии в унию государственную, в окончательное объединение двух формально все-таки еще независимых государств. Конечно, в Литве были силы, которые не хотели очередного усиления католиков, а были и просто сторонники Москвы. Если так, то Литва может изменить характер личной унии и по смерти короля и великого князя избрать очередным великим князем Литовским Русского царя. Для начала могло быть не слияние двух государств, могла быть личная уния, но только с Москвой, а не с Краковом. Все то было возможно, и мы могли тому помочь. Но посмотрите, когда была заключена Люблинская уния, — в 1569 году, на пятом году опричных зверств. В таких условиях, если даже были сторонники объединения Литовских и Московско-Владимирских земель, они помалкивали. Мягко говоря, их бы никто не понял. Что творилось здесь в опричные годы, там все прекрасно знали. То есть по вине Ивана состоялось поглощение Великого княжества Польшей, их объединение в одно государство Речь Посполиту. Оттуда мы получили в будущем как украинофильскую проблему, так и униатскую проблему, которые тесно переплетаются и вовсю действуют и сейчас. Я не трогаю сейчас отдельные эпизоды, отдельные странички, не напоминаю об убийствах святых, убийствах других видных и порядочных людей. Простите, что в храме говорю, только за это царя Ивана надо не среди князей в полу кремлевского собора хоронить, а куда-нибудь за кладбищенскую ограду выкинуть и кол осиновый в могилку забить, чтобы прочно там лежал. Хуже правления за всю нашу тысячелетнюю историю не было. Разумеется, я не сравниваю Ивана IV с мерзостями революционеров-интернационалистов. Это совсем другое, советский период я рассматриваю как период оккупации России. А среди русских правлений хуже не было.
В 1584 году Господь избавил Россию от мерзкого присутствия тирана, и выяснилось, что, вообще-то, сословиям это надоело. В моей статье «Тирания» в сборнике «Факты и смысл» можно прочитать об этом. Я привожу там пример. Наследником Ивана был его второй, единственный сын Федор. У Федора наследника все еще не было. В правах Федора на престол никто не сомневался, да и других линий уже не было. Опричнина успела извести все прочие линии. Иван в опричнину убил Старицкую княжескую семью. Тем не менее несмотря на бесспорность его прав был созван земский собор, и царь Федор Иоаннович был избран на престол. Хочу здесь напомнить, что традиция избрания государя, в том числе тогда, когда он законный наследник престола, продержалась сто лет с 1584 по 1682 год. Затем идет бюрократический переворот Петра, и эпоха земских соборов заканчивается. Почему же никто не ставил вопроса об избрании государя до 1584 года? А все просто. Хлебнув тирании, сословия топнули ножкой и поставили все власти на место, в том числе государя. Это особенно бросается в глаза, учитывая всем известный добрый, милосердный характер, глубоко совестливое сердце Федора Иоанновича. Он-то как раз никому не угрожал в свое царствование, которое было хорошим в нашей истории. Но все равно формально процедура его утверждения была проведена.
Последние 20 лет до начала Смуты часто называют Годуновским временем. На самом деле Борис Федорович правил не так уж и долго. Он был избран на царство в 1598 году, а скончался в 1605, но влиятельным человеком как шурин царя он был с самого начала правления Федора. Через год или полтора после начала царствования Федора можно бесспорно считать вторым человеком в государстве Бориса Федоровича. Даже его официальное положение конюшего боярина, то есть первого боярина в думе на то вполне указывает.
Иногда причиной Смуты полагают пресечение династии, полагают, что Смута начинается сразу после правления Федора, в 1598 году. Вам может встретиться такая периодизация. Вообще-то, Смуту можно начинать даже от появления в эмиграции в Польше первого самозванца, но то будет только предпосылка Смуты. На самом же деле почти до самой смерти Бориса Федоровича ничего смутного в России еще не происходит, самозванец только пытается вторгнуться. Почему же такое мнение сложилось в исторической науке? Очень просто. Это романовская пропаганда. Романовым было слишком выгодно самим думать, а также чтобы все думали, что была древняя династия Рюриковичей, и вот на Федоре она пресеклась, увы, а следующая законная династия — это уже мы, Романовы, вот уже сто лет, вот уже двести лет, а вот уже триста лет; а между этими двумя династиями были какие-то случайные, мало интересные цари. Романовым было удобно так думать. А между прочим, Годуновы — это династия, было же два Годунова — отец и его сын, несчастный, убиенный Федор Борисович. Была и такая династия. Так вот, я к Романовым отношусь совсем не плохо, думаю, вы тоже. Среди них было много достойнейших и выдающихся людей. Но на них, как на всякой династии, свет клином не сошелся. И тот же Борис Федорович был выдающимся государем, никак не менее самого выдающегося из Романовых.
Скорее правы искусствоведы, они объединяют правления Федора и Бориса в Годуновское время или Годуновскую эпоху. Что о ней скажешь? Во-первых, о крупнейших личностях. Существует миф о неспособности Федора Иоанновича к государственным делам. Миф этот существует в двух версиях — западнической и «славянофильской», условно конечно. Автор, стоящий на нерусской позиции, может увлекаться слабоволием и даже слабоумием царя Федора — то ли сумасшедшенький был, то ли совершенно неспособный к государственным занятиям человек. А не в меру ретивые православные иногда впадают в ту же самую крайность, что царь был настоящий старый русский праведник и потому любил молиться, а не государственными делами заниматься, то есть фактически постулируют то же самое, только оценивают царя не со знаком минус, а со знаком плюс. Итог же тот же самый. Ничего подобного. Федор отнюдь не был ленив. Государственными делами он занимался. А самое главное, он старался иногда, даже жесткими мерами свести всех в мир, добиться мира на Руси. Полный социальный мир — явление довольно редкое. Он бывает при иноземных нашествиях. Например, когда Наполеон ввалился, у нас был практически полнейший социальный мир. Но Федору это удалось. Это было чрезвычайно важно, потому что предстояло восстановить все, что было утрачено за 20 последних лет Ивана. И вот этот социальный мир — заслуга Федора. А Борис Федорович этого просто не умел. Он был выдающийся администратор. Кажется, он даже военный был неплохой, хотя тут возможны разные точки зрения. Он был осторожным и все же был готов к несомненно давно назревшим реформам. Но в отличии от Федора Борис не обладал важнейшим качеством монарха. А то непростительно. Он не умел создать как минимум во дворе и как максимум во всей державе доброжелательную атмосферу. Ведь по сути дела за исключением редких экстремальных эпизодов (начало войны, например) это главная функция и монарха, и президента республики, особенно монарха, разумеется. Монарх может не быть выдающимся полководцем. Для того есть генералы. Ну, не разбираться в международных делах он не может, но не быть тонким дипломатом может, для того есть послы. Много кем может не быть, но должен разбираться в людях и создавать вокруг себя добрую атмосферу, атмосферу благожелательства. У Федора Иоанновича это получалось.
Есть даже такой изумительный миф, который до сих пор по книжкам гуляет. Он должен был вам попадаться. Это миф, что во время царского венчания Федор Иоаннович устал (большой царский наряд весит много) и от усталости отдал скипетр Мстиславскому, а шапку — Годунову. Все придавали этому колоссальное значение. Потом, когда сам Годунов оказался в шапке, все вспомнили, конечно, что он шапку держал. Это вранье так давно попало в книжечки, в книжонки, что попало даже в книжку того же Скрынникова, которого я за многое поминал добром и вам рекомендовал. В том же году, когда вышла книжка Скрынникова, вышел и 34-й том Полного собрания русских летописей. Там 4 летописца. Там содержится полное, подробное описание венчания Федора Ивановича на царство. Дело в том, что царское венчание присоединяется же к литургии, и перед чтением Евангелия царь, естественно, сложил все регалии, то же самое делает и епископ. То есть ничего шокирующего в том не было. А потом, когда венчали на царство Бориса, вспомнили, что он держал шапку.
Во-вторых, а что было сделано Борисом при покровительстве Федора и самим Борисом впоследствии? Очень многое. Было стабилизировано хозяйство. Начали пахать и сеять. Потом, кстати, вешали на Федора и на Бориса закрепощение крестьян, подразумевая заповедные года, то есть запрет в данной волости, в данном уезде на крестьянский переход на столько-то лет. Заповедные годы действительно были введены при Федоре, обычно на 6-9 лет, хотя где-то всего на 2 года, видимо, где с хозяйством все было в порядке. Где-то их продлевали. Понятно, что то была временная стабилизационная мера, и к установлению всеобщего крепостничества она не имела никакого отношения. И доказано то было тем, что к концу правления Бориса уже нигде не действовали заповедные меры, все стабилизировали.
Иван в свое время предоставил фактически монополию внешней морской торговли англичанам. Лишившись возможности торговать через балтийские порты, открыл англичанам беломорскую торговлю. Известно, для чего то делал Иван. Одержимый страхом перед собственным народом, он пытался тайно договориться о возможном бегстве в Англию к королеве Елизавете. Я говорил об этом уже, обвинив его в государственной измене. Война ведь шла. Так вот, Борис отменил эту монополию, открыл конкуренцию в беломорской торговле, и в конечном итоге то принесло пользу России и русским.
Впервые в русской истории так много строили в камне. Был создан приказ каменных дел, и впервые хозяину, который желал построить себе кирпичное здание, предоставлялась государственная ссуда. Вы ведь знаете, что по крайней мере пару раз в столетие Москва выгорала, в Москве бывали страшные пожары. Потому была конечно большая государственная мудрость в поощрении (прежде всего в Москве) каменного строительства. Это тоже Годуновское время. Мы построили великолепные укрепления. В правление Федора мы построили стены Белого города, а затем на стыке правлений Федора и Бориса также знаменитый Скородом или город Земляной с деревянными артиллерийскими башнями. Как вы догадываетесь, трассу Белого города сохраняет для нас Бульварное кольцо, а трассу Скородома или Земляного города соответственно Садовое кольцо в Москве. Мы построили самую мощную в Европе крепость Смоленск, надежно перекрывающую основные пути нашествия к нам с запада. Кстати сказать, как и Белый город, как и стены частично Симонова монастыря, так и Смоленск строил крупнейший фортификатор того времени, государев каменных дел мастер Федор Савельевич Конь. Вообще-то, такого мастера звали тогда просто «каменщик» или «старшой каменщик». Он и есть архитектор того времени. Если же он был уже в чем-то замечен, был выдающийся зодчий, тогда он получал от государя титул «государев каменных дел подмастерье». Это сейчас примерно то же самое, что академик архитектуры. А титул «государев мастер» означал уже, что его носителя Россия признала великим архитектором. Такой мастер бывал не всегда. Тут можно вспомнить и титулы «именитые люди», например, те же братья Строгановы в XVI веке, или «гости». «Гость» — это пожалованный царем титул крупного предпринимателя.
Интересно, что до строительства Смоленска было запрещено каменное строительство по всей России. Как видите, Борис Федорович предвосхищает Петра. Но Петр это сделал на всю оставшуюся жизнь. Запрет каменного строительства действовал, пока Петр не помер. А Борис запретил это только на 2 года, он просто собирал мастеров по всей России, чтобы быстро построить Смоленск. Интересно, что Борис вообще во многом предвосхищал Петра. Притом посмотрите, насколько у Петра то было карикатурно. Петр был одержим идеей династических браков и старался все время пристроить своих дочерей, своего сына, пока еще не решил его убить, своих племянниц, дочерей Ивана V. Но впервые обратил внимание на целесообразность династических браков Борис. Он готовил их и для своего сына, и для своей дочери — Федора и Ксении. Ксения вышла бы замуж, но ее жених Датский королевич помер. И впервые вероятно достаточно бойких молодых дворян послали учиться наукам в Европу тоже при Борисе. 18 человек. Недруги Бориса или вообще недруги России любят замечать по этому поводу с издевкой, что ни один якобы не вернулся. Я на то могу сказать, что, во-первых, при Петре к каждому стипендиату приставлялся под видом денщика персональный стукач, который прежде всего должен был не обихаживать студента, а надзирать за ним. При Борисе того не было. Во-вторых, мы под вопросом знаем, что один вернулся, и точно знаем, что один не вернулся. Дворянину Григорьеву, которого занесло в Англию, там так понравилось, что он стал англиканином, затем англиканским священником и даже претерпел гонения от пуритан, то есть от кальвинистов за свою новую веру. Такой случай был. А про остальных мы просто ничего не знаем. Возвращаться они должны были в Смуту. А если они вернулись позже, то того никто не отметил, они затерялись. Так что не факт, что не вернулись.
Борис Федорович даже собирался открыть университет. О том сообщает нам Карамзин. И столкнулся с очень сильным сопротивлением сплоченных рядов нашего высшего духовенства. Как вы помните, мы говорили об этом очень подробно, нашей трагической национальной ошибкой было то, что мы своевременно не открыли университет (или более по-русски: академию) еще в XV веке, еще при Иване III и преподобном Иосифе Волоцком. Это действительно ошибка, потому что тогда у нас не было академического отставания от Западной Европы, мы получили бы греческих профессоров столько, сколько нужно. Столетием позже отставание было уже таким, что надо было вводить латынь — универсальный научный язык Европы. Потому понять наших иерархов можно. Они боялись облатынивания, тем более что они знали как облатынивание очень медленно, но шло в Западной Руси. И зря сопротивлялись, потому что мы отстали еще на сто лет, а латынь все равно пришлось учить. И в момент создания Московского университета в 1755 году, уже при Ломоносове почти никто, даже русские по происхождению профессора не читали лекции по-русски, а читали на латыни. Полвека постепенно начинали читать лекции по-русски. Борис не успел открыть университет, проживи он дольше, может быть, и успел бы.
Колоссальной заслугой царя Федора как монарха (безусловно, без него ничего не сделали бы), но, кажется, и Бориса, конюшего боярина, как дипломата было, наконец, утверждение в 1589 году патриаршего наименования нашего первоиерарха. Шли долгие переговоры. Сложность заключалась в том, что Константинопольский патриарх Еремия готов был всецело содействовать тому, чтобы в Москве был патриарх, но он сам хотел быть здесь патриархом. А Федор и особенно Борис были все-таки верны своему первоиерарху Иову, который занимал свое законное место. Это сложная история. Ее интересно поизучать. Я считаю, что мы не доделали это дело, не «дожали», как сейчас говорят. Они все-таки были в достаточной степени у нас на иждивении, зависели от русской милостыни. Так что же мы не дожали? Мы получили пятое место для нашего патриарха после четырех восточных, хотя Первое правило Второго Вселенского собора 381 года устанавливает, что Константинополь имеет следующее право чести после Рима. А Пятый собор указывает, что Римский и Константинопольский архиепископы равны по чести. На каком же основании? Рим — апостольская кафедра. Антиохия, Иерусалим, Александрия тоже апостольские кафедры, а Константинополь ни в коем случае. Так вот, Константинополь равен по чести Риму только на том основании, что он царский город. А в конце XVI века единственным царским городом была Москва. Мы должны были того добиться. Был бы у нас первенствующий патриарх, глядишь, и Петр не осмелился бы отменить патриаршество, ибо в той ситуации ему то было бы невыгодно. Конечно, в укреплении положения Москвы как столицы христианской империи события 1589 года играют огромную роль.
А что было неудачно? Прямо скажем, не довели до конца то, что начал еще Иван Третий, не разрешили окончательно проблему расширения социальной базы правящего слоя, не везде были установлены выборные земские власти. После избрания на царство Бориса, который трижды отказывался, которого чуть ли не силком на трон тянули, не был созван земский собор. А его надо было созывать срочно хотя бы потому, что появился самозванец, как только агентура сообщила, что появился такой человек. Избранный земским собором, Борис должен был и дальше опираться на земский собор, делать то, что сделают потом два первых Романова.
Что же касается аристократии, то боярство не хотело увеличения прав земского собора (демократии), оно хотело увеличения своих прав — прав боярской думы. А Борис им вроде бы ничего не дал, правда, нельзя сказать, что он что-то обещал.
Кроме того, как я уже сказал, он плохо ладил с выдающимися людьми. Видимо, проведенная в непосредственной близости от опричнины юность на нем все таки психологически сказалась. Надо же было тогда выжить в таком ужасе. И тогда против него были задействованы уже отработанные к тому времени методы дискредитации. О нем распускали слухи. Борис нервничал. Начались аресты. Надо сказать, что не было никакого террора. Высылал просто в свои имения. Двоих или троих насильно постригли в монахи, в том числе Федора Никитича Романова, который стал монахом Филаретом. При самозванце ему то простили, забыли. При самозванце он стал митрополитом Ростовским. То было плохо и не очень красиво. Оттуда попал в плен к тушинскому вору. Потом попал в польский плен 1613-1619. В плену вел себя настолько достойно, что все грехи ему простили, забыли (отец царя к тому же) и избрали патриархом. Но вернемся к Борису. На самом деле то было не страшно, но подслушивания, доносы. Обстановка портилась. Распускали слухи, что Борис Крымского хана на Москву наводил в 1591 году. Так ведь от Москвы хана отбили как раз под его командованием. Говорили, что старого земского великого князя Симеона Бекбулатовича ослепил. Помните, после опричнины была такая игрушка у Ивана, когда он объявил себя великим князем Московским, а царем — крещеного Касимовского царевича. На самом же деле Симеон до конца своих дней был в полном порядке. Как раз вскоре после событий с крымцами, в 1592 году он построил в своем имении Кушалино великолепную, до сих пор существующую шатровую церковь. Это Тверская епархия, недалеко от Кимр. А что касается слепоты, так он ослеп от старости. Притом «слепым» тогда называли человека, который очень плохо видит, а не того, кто ничего не видит.
Ну и конечно Углич, Углич, Углич... Углицкое дело я не могу разбирать и не буду для вас этого делать, потому что версий сколько угодно, и даже самые смелые имеют право на существование. Я согласился бы даже на версию первоначальную — несчастный случай, напоролся на нож, если бы не совершались чудеса у гроба младенца. Церковь не может ошибиться, ложных канонизаций не бывает. Чудеса указали, что это невинно убиенный младенец. А по допросным листам, по тому, что подтвердила комиссия, можно было бы принять и версию несчастного случая. Значит, все таки убит.
Но почему собственно мы должны принимать версию причастности Бориса Федоровича, тогда еще боярина Годунова к Углицкому младенцу? Сторонники этой версии говорят, что Дмитрий же последний наследник престола, а Борис — родственник царя, свояк, шурин, родной брат царицы. То есть мотив как бы очевиден. Но сразу начинают забывать, что, во-первых, преступления иногда раскрываются. А если убийц возьмут? А если не успеют их убить? А допрашивать тогда умели, пытки покажут массу интересных вещей. Узнав о причастности Бориса к убийству Дмитрия, Федор его бы, конечно, не казнил, Федор вообще никого не казнил. Но политическая карьера Бориса, естественно, закончилась бы. Послал бы его в монастырь замаливать тяжкий грех. Во-вторых, известно же, как знать и народ умоляли вдовствующую царицу Ирину, которая сама готовилась к пострижению, упросить своего брата согласиться венчаться на царство, что ему не очень хотелось. Если это все было лицемерием, то уж слишком большой перебор получается, лицемерие же народ видит. Но дело-то в том, что даже если Борис — великий актер, даже если это все было лицемерием, даже если Борис мысленно шапку примерял еще тогда, когда держал ее в Успенском соборе в 1584 году, Дмитрий ни в каком случае не мог ему в этом деле помешать, поскольку Дмитрий просто не был членом царской семьи, он вообще не упоминался в храме как родственник царя. Он и царевичем-то не был, он «царевичем» стал, когда его убили. Почему? А потому, извините, что у православных людей бывает до трех жен. А сын четвертой жены — это не сын и не царевич, а ублюдок. Тем более седьмой, как Дмитрий. А свой двор у него был в Угличе просто потому, что добрейший Федор создал приличные для жизни условия хоть и незаконному, но брату.
Мы же ведь не французы. Мы категорически не французы. Среди католиков особенно у французов был немного безумный взгляд на священность королевской крови. Это восходит еще к древнему салическому (франкскому) праву. Потому их короли, задрав мантию, блудили направо и налево. Рождались дети, и частенько они становились «принцами крови». Их было полно вокруг французской династии. Притом это было нормально и почетно. Так, например, сподвижником Жанны Девы или Орлеанской девы, которую мы знаем как Жанну д'Арк (она так при жизни не звалась), был граф Дюнуа, довольно грамотный генерал и точно храбрый человек, храбрый рыцарь. Так вот, он был такой же отпрыск. Его совершенно официально в третьем лице и на письме именовали «monseigneur le bastard». А у нас это на русский язык даже перевести невозможно. Вы же не скажете, обращаясь: «Ваше Высочество Ублюдок». Нет, не получается причастность Бориса Федоровича к Углицкому делу.
Но то, что он сделал, он сделал хорошо. От войн удерживался. Зато, когда поляки, наконец, заратились со шведами, мы блестяще тем воспользовались и короткой военной операцией вернули себе маленький кусочек балтийского побережья — Ижорскую землю, выход к устью Невы, то место, где сейчас Петербург. Правда, об этом часто забывают, потому что в Смуту мы его снова потеряли. А других войн не было. Все, что сделал Борис, он сделал хорошо, точнее, они сделали, если уж мы объединяем царствования Федора Иоанновича и Бориса Федоровича.
А что Борис не сделал? Не довел до конца решение проблемы земского самоуправления, не решил проблему расширения социальной базы правящего слоя. Не решил некоторые проблемы нищих и ужасно недовольных дворян линии засечной стражи, то есть южного прикрытия от крымцев. Это все аукнулось в Смуту. Не решил казачьи проблемы и даже не пытался их решить. Это прежде всего аукнулось в Смуту. Когда самозванец появился первый раз, его лихо разбили под Добрыничами, его казаки и поляки с малочисленной дружиной разбежались. Когда же самозванец появился второй раз, Борис начал получать сведения о переходе приграничных крепостей на сторону самозванца. Что надо было сделать? Надо было самому возглавить войска. Неважно, умеешь ли ты командовать: командовать будут генералы. В присутствии царя изменить царю никто не посмеет, солдаты не позволят. И с Лжедмитрием расправились бы окончательно. А Борис сидел в Кремле и получал удары за ударами. Когда ему изменил Басманов, на которого он очень надеялся, которому он очень доверял и дал серьезные силы, Борис не выдержал и умер, оставив в тяжелейшем положении своего сына наследника, потому что если сам царь не справился, то юный Федор, который не успел даже венчаться, конечно, тоже того не мог. И некоторые чудовищные мерзавцы, желая выслужиться перед самозванцем, зверски убили царя, когда самозванца еще не было в Москве.
Кстати, я всегда говорю «царь», и считаю, что мы, все русские, обязаны троицким монахам за то, что прах Годуновых перенесен именно к Троице преподобного Сергия. Хорошо знаю их гробницу, она находится к западу перед Успенским собором. Но все же там есть ошибка, которую пора бы исправить. Там написано «Царь Борис Федорович и царевич Федор Борисович». Никакой не царевич. Раз начал править, значит уже царь. Петр III тоже не успел повенчаться на царство. Александр Второй даже заявил манифестом, что не будет короноваться до тех пор, пока не будет заключен мир, что не хочет начинать царствование с войны. Разве с момента кончины Николая I в 1855 по 1858 год, дольше 3 лет, Александр не правил? Так что был у нас и второй Годунов — царь Федор. Но не уберегли.
Таким образом, подходя к Смуте, которой мы будем заниматься в следующий раз, я хочу отметить, что многое в Смуте коренится в правлении Ивана IV и непосредственно в его опричнине. И только минимально Смута следует из предшествующих царствований Федора и Бориса. Упрекнуть обоих царей мы можем в том, что они не все сделали, что следовало сделать. Но мы не можем их упрекнуть в том, что своими действиями они способствовали эпохе безобразий и кровопролитий. На сегодня все, господа.