Великое княжество Литовское и Русское

Храм Рождества Иоанна Предтечи, Патриаршее подворье в Сокольниках, Москва. Весна 2004 год года.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, май 2023.


Когда мы обрываем изучение истории западно-русских земель на 1240 году взятием Батыем Киева, а возвращаемся к ним только при Хмельницком, это приводит к тому, что появляется якобы существующая, совершенно отдельная украинская нация, да еще отдельная белорусская. Потому это очень небезопасно. Сто лет назад никто не подозревал, что существуют такие нации. Но уже тогда историю русского народа изучали в таком же государственническом ключе — если не в Российской державе, то и незачем изучать. А между прочим, в апогее своего могущества Литва кроме нынешней Литвы включала всю нынешнюю Белоруссию, почти всю нынешнюю Украину, да еще Смоленскую область. Это было в начале XV века. Великое княжество Литовское и Русское, как оно официально называлось, мы вправе рассматривать как второе русское государство наряду с Великим княжеством Владимирским просто потому, что 9/10 населения княжества составляли русские православные люди. Это более чем достаточный аргумент. А то, что династия была литовской, не имеет никакого значения. Мало ли у кого и где была иноземная династия! Вот и в Великобритании сейчас правит чисто немецкая династия. Более того, еще со времен Вильгельма Завоевателя, с XI века у англичан не было ни одной настоящей английской династии. И ничего, живут и чувствуют себя в порядке.

Литва появляется на исторической арене в XIII веке, почти одновременно с появлением Орды в русских пределах, хотя литовцев знали еще до того. Они были древним, реликтовым народом, который в «Слове о погибели Русской земли» упомянут одним коротким оборотом: «А Литва из болот своих не показывалась». Но в XIII веке начинается история нового литовского народа, нового этноса. Происходит пассионарный взрыв и старт этногенеза. Гумилев считал литовцев нашими ровесниками. Но как вы сами сегодня увидите, у меня были основания с ним не соглашаться. Дело все в том, что на протяжении второй половины XIII, XIV и первой половины XV века постоянно есть ощущение, что литовцы на 70-80 лет старше русских. Как вы понимаете, в поздних фазах этногенеза быть старше — значит быть слабее, а в ранних фазах этногенеза быть старше — значит быть сильнее. Они успели раньше сложиться, раньше осознать себя самостоятельным народом. База этногенеза у литовцев была другой, нежели у русских. Как мы видели, непосредственные, основные предки русских славяне до XIII века — это этнос, родившийся в I веке до нашей эры — в I веке нашей эры. Предками славян были протославяне, по-видимому венеды. Предками литовцев были древние балты, судя по всему, такой же древний народ, как и протославяне. А промежуточного этноса не было. То есть они уже давно превратились в реликт и потому из болот своих, а также лесов и озер действительно не показывались. Более того, наши предки славяне постоянно продвигались в Прибалтику и основали там русские города, в XIII веке нами утраченные, такие, как Ругодив (ныне Нарва) и Юрьев (впоследствии Дерпт, а ныне Тарту). Отнюдь не Литва лезла в земли славян.

Однако в XIII веке многое меняется. С одной стороны, рождается новый литовский народ. Новые литовцы обретают энергию, а следовательно способность к экспансии, к подчинению других земель. С другой стороны, над ними самими висит страшная угроза. Их соседи орденские немцы, крестоносцы Тевтонского ордена и Ордена меченосцев, захватывают Пруссию. А пруссы, между прочим, балтский народ, ближайшая родня литовцев. От них уже давно ничего не осталось. Они частью уничтожены, частью онемечены. Кстати, в немцах пруссаках полно балтской и славянской крови. Оттуда, видимо, чисто прусские фамилии, похожие на славянские, такие, как Лютцов (Luetzow), Бюлов (Buelow) и даже Белов (Below), дворянские фамилии, кстати.

Так вот, в этой ситуации, отчаянно отбиваясь в нижней, то есть в северо-западной Литве, в Жемайтии, литовцы в свою очередь начинают проникать в русские земли, начинают потихонечку подбирать их. Уже в XIII веке на Полоцком княжеском столе мы видим литвина Товтивила. Он принял православие. Естественно, иначе он не смог бы стать Полоцким князем. Он вполне деятельно отстаивал русские, православные интересы, был близок с Александром Невским, сводил Александра с переменным успехом с другими литовскими князьями.

В конце XIII века на Псковском столе мы видим литовского князя по имени Довмонт (так по-русски Даумантас), который не только был крещен с именем Тимофей, но и удостоился канонизации как святой благоверный князь. Он есть у нас в календаре, хотя я ни разу не встречал человека, которого бы крестили с именем Довмонт, что возможно, раз он канонизован. Меч Довмонта — городская и земельная святыня Пскова. Кстати, его меч имеет такой размер и вес, что я не знаю, кто сейчас мог бы фехтовать им. Был совершенный богатырь. Потихонечку происходит вот такое продвижение.

Современником Александра Невского был Литовский князь Миндовг (по-литовски Миндаугас). Иногда пишут «великий князь», но это спорный вопрос, успел ли он принять этот титул. Он еще настоящий варварский правитель, во многом напоминающий нашего последнего великого языческого правителя Святослава Игоревича, только тот жил в X веке, а Миндовг — в XIII. Весьма символично, что на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде Миндовг изображен с наброшенной на него медвежьей шкурой, что вполне соответствует облику варварского князя и воина. Миндовг прибирает русские земли просто путем захвата. Однако вскоре понимает, что главная угроза находится на западе, притом угроза страшная. И заключает, видимо, с помощью Товтивила Полоцкого союз с Александром Невским. Союз был очень недолгим. Оба князя предприняли совместной поход в земли крестоносцев, притом поход неудачный. Дело в том, что Александр уже выступил, а Миндовг опаздывал. Поняв, что у него сил маловато, Александр повернул назад, не понеся поражения, просто поход был сорван. Тут пришел Миндовг, но Александр уже ушел. Миндовгу пришлось вернуться к себе в Литву. Вскоре Александр умирает, возвращаясь из последней поездки в Орду, и затем был убит Миндовг, и скорее всего с немецкой помощью. Союз этот как-то повисает в воздухе, он отсрочен.

Если Миндовг, современник Александра Невского, похож на Святослава, то литовцы развиваются очень быстро. Современником Калиты был великий князь Литовский Гедимин (Гедиминас), он и похож на Калиту. Он тоже осторожный, умный, даже мудрый собиратель земель. Видимо, его следует считать величайшим государственным деятелем литовской истории. С тех пор давненько у них ничего великого не наблюдается. Он очень силен. В русских землях он самый сильный. Он может захватывать земли, но почти никогда того не делает. Вместо того чтобы захватить Киев давлением, силой, он заставляет слабого Киевского князя Федора, можно даже сказать князька, признать себя вассалом Гедимина, но остаться на княжеском столе. Вот так он прибирал земли.

Другой пример. Гедимин женил своего сына, не старшего, но любимого Ольгерда на Витебской княжне. Чрезвычайно удачный брак. Вскоре Витебский князь умирает, и Витебским князем становится Ольгерд. Так же он поступил со своим младшим сыном Любартом, который тоже через брак становится Волынским князем. А детей у него было очень много. Вот так потихонечку собираются земли. Гедиминовичи были очень плодовиты и составляют сейчас одну из знаменитейших, замечательных ветвей мировой аристократии и самую крупную аристократическую фамилию России. Большинство Гедиминовичей обрусели, некоторые ополячились. Они все еще гораздо более многочислены, чем потомки Рюрика. Самый многочисленный русский аристократический род — князья Голицыны. Я сам знал нескольких. Вот они как раз Гедиминовичи.

Гедимин все строил на века, он видел перспективу. Он все делал основательно, неторопливо, постепенно закрепляя положение Вильны — литовской столицы. Именно Гедимин впервые принимает титул «Великий князь Литовский и Русский», как видите, с некоторой претензией на все русские земли, которая у него прослеживается. То сделают уже его внуки. Гедимин выглядит едва ли не первым собирателем будущей Российской империи.

В Литве не было никакого правила престолонаследия. Точнее говоря, принцип престолонаследия был, но самый ненадежый или, еще лучше сказать, безнадежный. Это завещательный принцип: наследника назначал уходящий из жизни великий князь. Среди всех принципов это самый нелепый способ поддержания монархии. Мы сами испытали его на своей шкуре в течение почти сотни лет. Петр I оставил нам завещательный принцип. И в итоге сто лет Россию трясло — переворот за переворотом. Покуда жив государь, его слово закон, но как только он помирает, кому есть дело до того, что и кому он там завещал! У всех на сей счет есть свои соображения, закона-то нет, это же не закон, это произвол. А на произвол обычно отвечают произволом. Так вот, после Гедимина была небольшая междоусобица, заворушка, не кровопролитная, но была.

В обход других братьев великим князем становится Ольгерд (по-литовски: Альгирдас), князь умный, весьма недурной дипломат, прекрасный военный, государственный деятель, но человек со странностями, Ольгерду очень мешала его импульсивность. Время от времени с ним случались вспышки гнева, он принимал преждевременные решения. Например, будучи уже христианином и женатым последовательно на двух христианках, Ольгерд обиделся на христиан и несколько своих приближенных убил. Они почитаются как святые мученики Виленские, лежат они в Свято-Духовом монастыре в Вильне, в подземной церкви, убиенные собственным великим князем.

В общем Ольгерд продолжал линию своего отца Гедимина. И при нем Литва как раз и занимает всю нынешнюю Белоруссию и почти всю нынешнюю Украину, за исключением крайнего юго-запада, за исключением Галичины — Галицкой земли бывшего Галицко-Волынского княжества. Волынь попала в Литву, а Галицию успела прихватить, к несчастью, Польша. И за шестьсот лет пребывания в отрыве от других русских людей, галичане превратились в западных европейцев, но третьего сорта, в самых последних. Это такая трагедия Галичины. Не приобрел Ольгерд также Смоленскую землю (это произойдет позже, в XV веке), хотя он активно подбирается к Смоленску. Стремится управлять тверскими делами. Вторым браком Ольгерд был женат на Тверской княжне. Потому Тверской князь был ему родич, свояк. Тверь слабела, как мы знаем, а Москва усиливалась. В это активно вмешивался Ольгерд, он даже дважды ходил на Москву. Один раз его удалось остановить в кровопролитном сражении под Можайском. А второй раз он уже осадил Москву, захватил ее, но сломал зубы о первый каменный Кремль, не нынешний Кремль, а его предшественник, белокаменный Кремль, возведенный при юном Дмитрии Донском в начале 1360-х годов. Взять Кремль Ольгерду не удалось, но такие столкновения происходили, бывали.

Почему же русские земли так легко входили в состав Великого княжества Литовского? По недостатку патриотизма? По исключительной слабости? Тот же самый этнический подъем, который вел к возвышению Великую Русь, в Малой Руси тоже ведь ощущался, там же тоже были энергичные люди. Есть несколько объяснимых причин. Во-первых, Русь была раздробленной, а Литва консолидированной. Во-вторых, быть за Литвой значило не быть за Ордой. Можно было выбирать, кто кому больше нравится. Можно было выбрать Литву и потому не платить ордынскую дань. Хоть и были некоторые литовские земли, платившие дань, в целом же Литва успешно преодолевала эту проблему, а мы не могли. В-третьих, Литва как государство варварское было государством дешевым. Литовские великие князья довольствовались военной добычей. У них тоже были подати, но не большие. Там можно было зажиточнее жить, чем здесь. В-четвертых, что самое важное, становясь литовскими подданными, никто не «деклассировался», так сказать, никто не терял социального положения, не вытеснялся вниз. Став литовским подданным, русский крестьянин оставался крестьянином, купец оставался купцом, а боярин оставался боярином. Даже князь первое время оставался князем. Потом он, конечно, своего положения лишался, но становился аристократом с княжеским титулом, становился магнатом. Это очень важно. Литва совершенно не стремилась вытеснить славян вниз, в социальные низы. И последнее. Гедимин и даже Ольгерд были достаточно обаятельными правителями. Это тоже производит впечатление. Они были доброжелательными отцами своих подданных. Они были способны на широкие жесты, Ольгерд, правда, не всегда, но как правило, были великодушными. Одна очень интересная деталь о сдержанности, об умеренности Ольгерда, этого властителя и прежде всего воина. Он всю свою жизнь пил только воду. Хотя его родня пила и пиво, и вино, Ольгерд пил только воду.

Что собой представляла Литва в религиозно-культурном плане? Литвины были почти последними язычниками Европы. Если иметь в виду только народы, которые основали собственное государство, то литвины — последние язычники Европы. Перед ними, вслед за славянами, христианами стали скандинавы. Несколько дольше язычниками были некоторые довольно захолустные народы, никогда не имевшие своей государственности. Например, наши марийцы, которых раньше звали черемисами, приняли православие только в XVIII веке в составе Российской империи. А так, из серьезных народов литовцы были последними.

Литовское язычество в отличие от славянского хорошо изучено. Это понятно. Литовцы ближе по времени, они очень поздние язычники. Потому их язычество описали и немцы, и поляки, и мы. Оно представимо, оно очень интересно. У большинства западных арийских народов, у германцев, прежде у греков, у римлян язычество было очень развитым, с развитой мифологией, но не было достаточно институциональным. Как правило, у этих народов не было многочисленной, обособленной, дисциплинированной жреческой касты. У греков и римлян жрец — это вообще общественная должность. Их чаще всего выбирали, как и городских магистратов, как архонтов. Судя по всему, и у наших предков жречество было немноголюдным и, конечно, обладало каким-то религиозным авторитетом, но вряд ли очень большим. Волхвы упоминаются у наших предков. Не то у литовцев. Их язычество было жестко организованным наподобие римского католичества. Низшие жрецы «вайделоты» жили семьями в селениях среди других сограждан. Их учили основам языческой мудрости. Видимо, они были не очень авторитетными, как бы церковно-приходские священники. Зато великие жрецы «кривейто» были безбрачными, как и христианские епископы, носили устрашающие головные уборы, семь раз опоясывались священным поясом и пользовались очень большим влиянием. Был еще верховный жрец «криве-кривейто». Его редко видели. Он жил при главном святилище, в башне при входе. Святилище было зданием без крыши, посреди которого стоял священный дуб. Криве-кривейто вызывал у всех священный ужас. Носил еще более устрашающий головной убор и священным поясом опоясывался семь раз по семь. Чего не сделаешь ради религиозного авторитета! Будешь сорок девять раз себя обматывать. Немецкие и польские авторы сравнивают криве-кривейто с Римским папой по положению и авторитету. Такой «Вселитовский папа». Поклонялись они многим богам. Но наиболее почитаемым был Перкунас. Это наш славяно-русский Перун. В разных русских землях его почитали в разной степени. Киев его, судя по всему, вовсе не почитал. Славяне вообще не любили этого кровавого бога, а воинственные литовцы любили. Перкунаса можно было кормить только человечинкой. Человеческие жертвоприношения были нормальными. Жертву закалывали и потом частично сжигали. Водяному богу Айтварасу приносили жертвы редко, их полагалось топить, зашив в мешок. Были жрицы в этой многобожьей системе. Они поддерживали священный огонь богини покровительницы семьи и домашнего очага, которой человеческие жертвы не приносили. Эти жрицы назывались «вайделотки». Они должны были быть девственницами, как и римские весталки, например, покуда они служат и поддерживают священный огонь в ее святилищах. Закончив свой срок служения, вайделотка могла выходить замуж. И считалось почетным жениться на бывшей жрице. Но если священный огонь по вине вайделотки угасал, то в процессе перенесения и возжигания нового священного огня на том же огне ее сжигали. А ежели она нарушала невинность, ее надлежало утопить, зашив голую в кожаный мешок с козой, кошкой и змеей. За что страдали животные, не знаю, но тем не менее. Правда, бывали исключения. Любимый брат Ольгерда князь Жемайтийский, то есть нижнелитовский князь Кейстут украл вайделотку Бируту и на ней женился. И вся Литва зажмурилась и сделала вид, что вообще ничего не произошло. Во-первых, все-таки князь. Во-вторых, у Бируты была репутация самой красивой женщины Литвы. Она мать еще одного знаменитого великого князя Витовта, которым мы будем заканчивать сегодня.

Кстати, я знал одного литовского художника, у которого было три сына с княжескими именами. Их до сих пор с гордостью дают: Гедиминас, Альгирдас и Витаутас. Дают их до сих опор. Хотя литовцы уже давно пламенные римо-католики, тем не менее они запросто сразу дают по два имени – одно традиционное языческое и, естественно, одно крестильное, христианское имя. Я считаю, что мы рано отказались от этого полезного обычая. У нас в Святцах к настоящему времени было бы гораздо больше русских имен, многие из которых исчезли. Кого не прославили, имя того в календарь не попало. Мужских славянских имен у нас мало, а женское вообще одно — Людмила. Больше нету. Оно чешское, но славянское же. Оно еще тех времен, когда мы с чехами были племенами единого славянского народа.

Как видите, религиозная система, ее уклад был жестким, и он очень помогал литовцам мобилизовываться в борьбе с таким страшным соседом, как крестоносцы. Или, наоборот, можно сказать, что постоянная борьба с крестоносцами приводила к жесткости их язычества, его уклада. А война там велась совершенно бескомпромиссная. В Жемайтии она практически никогда не прекращалась. Правила войны там были простыми. Если крестоносцы ловили литвина, ему предлагали немедленно креститься или пойти на костер. Если ловили жреца, хотя бы вайделота, ему ничего не предлагали, его сразу на костер отправляли. Литвины отвечали аналогично. Сохранился жуткий пример уже конца XIV века, уже после Куликовской битвы. Один монах, рыцарь-крестоносец, ухитрился попасть в плен. Его верхом на коне, в полном вооружении поместили в большую поленницу дров и так и сожгли вместе с конем. Там воевали всерьез.

О христианстве в Литве. Христианство начинает проникать в Литву в XIV веке. И что нам совершенно небезынтересно, проникает, несомненно, с наших славяно-русских земель. Соседняя римско-католическая Польша тогда в XIII веке была очень слабенькой, она не годилась для миссионерства. Кроме того, римское католичество в Литве воспринималось как немецкая религия, как религия лютых врагов, а православие нет. И один из первых литовских христианских князей Войшек еще в XIII веке был православным. Откняжив, он закончил свою жизнь, уйдя в монастырь, став православным монахом. Целый ряд слов в обиходе современных литовцев указывает на то, что христианство в Литве русского происхождения. Я не знаток литовского языка, но один поразительный пример приведу. Храм, церковь по-литовски — «божнича». Нетрудно догадаться, что это «божница», древний славянский термин. Так когда-то частенько называли часовни, а иногда также храмы. Божница — это также киот в комнате. У русских это слово вышло из употребления, а литовцы его сохранили. Если бы христианство в Литве было католического происхождения, то, вероятно, по-литовски слово «храм» было бы производным от немецкого «кирхе» или от польского «костел». Притом это слово готовеньким перешло из русского языка. Бог по-литовски вовсе не «бог», а «диевас». По-латински: «deus». Это слово общего индоевропейского (арийского) корня. В итоге Литва начинает представлять собой довольно странную, неоднородную картину. Ее можно разделить на три совершенно неравные части. Одна часть — это нижняя Литва, на современной карте она как раз верхняя, ближе к Балтике. Она языческая. Другая часть — это православные земли, почти русские или исключительно русские по населению и православные по-прежнему по вере и культуре. А между ними находится верхняя Литва, где строится столица Вильна, где построен укрепленный великокняжеский замок Тракай и где всегда до наших дней было много славянского населения, притом как русского, так и польского. В то время Тракай был абсолютно неприступным, потому что стоит на островах, на воде. В верхней Литве, как я сказал, жили и русские, и поляки, а таже евреи, кстати, потому что из этих земель их не выселял Владимир Мономах. Кроме того, сами литовцы в этих землях, в верхней Литве, были разными, и язычниками, и православными, и римо-католиками.

К концу дней своих Ольгерд убеждается в бесперспективности антимосковской политики, возможно даже под влиянием своей родни, возможно под влиянием своих старших сыновей, которые были православными от рождения. И заключает союз с московским правительством, с юным Дмитрием Ивановичем, будущим донским героем. В этом союзе первая роль, конечно, принадлежит Ольгерду. Благодаря союзу Москва избавляется от конфронтации с Тверью и увеличивает свое влияние на тверские дела. Этот союз был необходимой предпосылкой Куликовской победы, вне всякого сомнения. Еще раз повторяю. Вся наша история XIII-XV столетия — это борьба трех ветвей основного великокняжеского рода, Владимиро-Суздальского, то есть борьба Суздальских князей с Московскими и Тверскими за создание единой России. Но была также борьба великого княжества Владимирского, кто бы ни был его великим князем, с Великим княжеством Литовским за первенство, за то, кто явится основателем великой державы, будущей Российской империи.

В это время Литва сильнее, отчетливо сильнее после Куликовской битвы, хотя победа сильно подняла престиж Москвы. Потому возникает вопрос чрезвычайно важный: а почему же тогда великую державу основала Москва, вернула русско-литовские земли по третьему разделу Польши в конце XVIII века и собственно Литву с литовским населением тоже прибрала. Почему? Дело все в том, что была сила более авторитетная, нежели Вильна или Владимир. Этой силой была православная церковь. Обратите внимание, на протяжении всего высокого Средневековья, в XIII-XV веках, все митрополиты Московские, которые оставались одновременно Киевскими митрополитами, делают все возможное, а иногда и невозможное, дабы сохранить митрополию единой, хотя то противоречит всему, не только обычаям, но даже церковным правилам. На такой территории, какой была территория даже тогдашней Руси, могло быть несколько митрополий. Такой же была политика Константинопольских патриархов. Дело все в том, что при невозможности политического единства церковное единство оставалось единственным, что удерживало разбегание русских земель окончательно. А Константинопольская вселенская патриархия и Византийская империя (как мы неточно называем Римскую империю) в XIII веке готовили себе мощного будущего союзника, ибо Византия слабела. А в конце XIV века церковь готовила уже не союзницу Византии, а ее преемницу, ибо было ясно, что Константинополь скоро прекратит свое существование. И в этой ситуации, если бы великие князья Литовские явили себя последовательными, ревностными православными христианами, могу не сомневаться и вам не советую, что приоритет был бы отдан Вильне, столица России была бы не в Москве, а в Вильне, и никакого Петербурга. Что, правда, осталось бы от природных литовцев в такой ситуации, не знаю. Думаю, их поглотило бы более многолюдное русское население. Церковь, несомненно, предпочла бы более сильного. Вильна была сильнее, и она не была вассалом Орды, над ней никого не было, но Литовские князья были ненадежны. Московские же князья были эталонно надежными. Московские князья, Московская княжеская фамилия не только храмы строила, она даже давала нарочито церковные имена в своей семье. В последующие века, особенно в XIX веке, создалось впечатление, что Иван — самое русское имя. Сейчас это совершенно неверно, сейчас Иванов мало. А в XIV веке это имя не было в традции, а в княжеской среде вообще было невозможным. В княжеских семьях либо по старинке давали славянские княжеские имена, Ярослав, Святополк еще встречались, либо давали христианские имена, но с военным подтекстом: Михаил (Архистратиг), Федор (Тирон, Стратилат), Дмитрий (Солунский), Георгий (Победоносец). А вот в Московской семье дают имена Иван, Семен, имена совершенно немыслимые для князей, подчеркивая свою церковность.

Гедимин всю свою жизнь собирался креститься, делал благожелательные заявления в адрес митрополита, православных не притяснял, но все время раздумывал, креститься ли, притом в православии креститься или в католичестве. Ольгерд тоже метался из стороны в сторону. Кроме случая с Виленскими мучениками есть еще один очень интересный пример. Он был женат на православных русских княжнах, как я уже говорил, сначала на Витебской, затем на Тверской. Имел кучу сыновей от обеих. Все его сыновья имели традиционное литовское имя и крестильное, православное. Но в историю сыновья от первого брака вошли под своими православными именами Андрей (Полоцкий), Дмитрий (Брянский), а сыновья от второго брака — под языческими именами Ягайло, Скиргайло. То есть произошел какой-то переворот в укладе княжеской жизни. Ягайло даже два раза менял имя, в детстве он был крещен православным Александром, а потом стал Польским королем и перекрестился в католичестве с именем Владислав.

Ситуация, как видите, была интересной и перспективной для православия и будущего России. Вильна была неустойчивой, ненадежной. Тут Ольгерд умирает. Наследование устроил младший брат и верный друг Кейстут, князь Жемайтийский, который, кстати, всю жизнь прожил и погиб язычником, так и не крестился. Сын его уже стал христианином. Грозная поддержка дяди Кейстута (Кейстутиса) обеспечила занятие престола старшим сыном Ольгерда от второго брата Ягайлом, то есть в обход сыновей от витебского брака. Ягайло при Дмитрии Донском, которому Ягайло явно проигрывал во влиянии, мог быть только вторым. Ольгерд мог быть первым. Он был грозен, известен, был намного старше Дмитрия. Ягайло был моложе Дмитрия и только недавно оказался на престоле. Вокруг него было много союзников Дмитрия. Сводные братья Ягайлы, сыновья Ольгерда от первого брака, были им, конечно, недовольны. Двое из них, Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, станут героями Куликовской битвы, как и знаменитый московский воевода князь Дмитрий Михайлович Боброк Волынский, внук Гедимина и сын Любарта Волынского. Он сохраняет титул князя на московской службе. Это нигде не упомянуто в летописи, но все очевидно, Михаил — крестильное имя Любарта.

Ягайло резко меняет политическую ориентацию. Он начинает активно сближаться с Польшей и с Ордой. В 1380 году становится союзником Мамая и направляется сражаться на Дон с московскими полками, но, как известно, туда к сражению не успевает. Он опоздал, в то время как Дмитрий помощь своих литовских союзников получил, видимо, не очень большую, но получил. Ягайле приходится возвращаться, один он ничего с победившим Дмитрием поделать не может. Он спешил, и вряд ли у него было большое войско. Еще неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Мамай получил литовскую поддержку. Кстати, есть оснований подозревать, что эту удачу Дмитрию обеспечил великий князь Рязанский, Олег Иванович. Сделаю небольшое отступление об этом достойнейшем князе, которого иногда в нашей литературе именует «изменником». Это чудовищная несправедливость, и долг историка всегда восстанавливать справедливость. Во-первых, его отношения с Дмитрием были плохими: Дмитрий наседал на Рязанское княжество, а не наоборот. Преподобному Сергию пришлось дважды ходить в Рязань и мирить их, притом последний раз он ходил 70-летним старцем. Он всю жизнь ходил. Прикиньте расстояние от Сергиева Посада до Рязани. Во-вторых, ни о какой измене речи не могло быть, потому что Рязанские князья носили титул «великие» и не считали себя подчиненными князя Владимирского. А что думали Владимирские князья, в данном случае не имеет значения. В-третьих, Мамай, конечно, угрожал православию, за ним стояли западноевропейские денежки, генуэзские денежки звенели. Потому дело было общерусским, и потому Олег не соединился с Мамаем, хотя формально был его союзником. Не быть же союзником он не мог, потому что рязанские земли ближайшие к Орде. Даже если бы Дмитрий хотел, он не смог бы помочь Олегу, который немедленно получил бы удар от Мамая. Как известно, на Куликово поле Олег Иванович не явился. Потому разговор об измене отпадает. Каждый князь после Бога отвечает перед своими подданными, а не перед чужими. Олег должен был заботиться о Рязани, а не о Москве.

Есть еще старая гипотеза, доказать которую невозможно, опровергнуть тоже. Выдвинул ее не историк, а исторический писатель Федор Шахмагонов в 70-е годы. Он предположил, что Олег на самом деле был пламенный патриот и тайный союзник Дмитрия. Он был единственным командующим, который точно знал, кто и где находится. Дмитрий должен же был идти по окраине рязанских земель. Олег мог просто послать разведчиков, и он, конечно, следил за продвижением Дмитрия. Мамай же должен был информировать Олега о своих перемещениях, просто будучи его союзником и заинтересованным в соединении. Так же точно, наверное, Олег знал о перемещениях Ягайлы. Доказать этого нельзя. Но по крайней мере мы сказали добрые слова об Олеге, еще одном русском князе, далеко не худшем из русских князей.

И тут происходит нечто совершенно неожиданное. Грозный Жемайтийский князь Кейстут Гедиминович сбрасывает племянника с великокняжеского стола. Почему он вмешался? Ведь он не был заинтересован в православии, он был язычником. Во-первых, он считал себя охранителем идей брата Ольгерда, которые нарушал племянник. Во-вторых, он категорически не хотел конфликта Литовского великого княжества с Московским и Владимирским, потому что такое ослабление сразу дало бы дорогу крестоносцам на западе и Орде на востоке. В Литве начинается междоусобица. Ягайлу поддерживают поляки и в какой-то степени крестоносцы, тут же начавшие продвигаться в нижнюю Литву. В тот же исторический момент, в 1382 году, через два года после Куликовской победы, вернувшийся после гибели Мамая хан Тохтамыш удачным внезапным набегом врывается в Москву и разоряет ее. Мамай, как вы помните, ханом не был, он был узурпатором. Он и не мог быть ханом, ибо не был Чингизидом. Дмитрий, таким образом, ничем не может помочь своим литовским союзникам. И успех переходит на сторону Ягайлы. Но успех относительный. Кейстут запирается в Тракайском замке. Его сын Витовт (Витаутас) небезуспешно защищает Вильну. И Ягайло приглашает дядю на переговоры. Мы не знаем, какое письмо он послал Кейстуту, но очень легко его придумать. Ведь совершенно понятно, что он должен был ему написать. Что нибудь в духе: «Дорогой дядя, неужели же мы будем проливать родственную кровь, нашу кровь? Неужели же литовцы будут проливать литовскую кровь? Прошу тебя, отдай мне свой великокняжеский престол, помирись со мной. Клянусь, я всегда буду тебя слушаться». Легко придумать, что в такой ситуации пишут. Силы немного на его стороне, но дядя тоже силен. Кейстут был рыцарь, и он поехал на переговоры, поехал он к своей смерти.

После гибели отца Витовт не та фигура, чтобы удержать положение. Ему приходится бежать, и бежать ему приходится в орденские земли, где его принимают с распростертыми объятиями, с радостью. Витовту приходится отдать значительный кусок Жемайтии за поддержку Ордена. Он получает поддержку, и начинается война за наследство, за литовские земли, которые Ягайле приходится уступить Витовту, сначала место своего отца — стол князей Жемайтийских. Жемайты — это субэтнос литовского народа. В русских летописях их называют «жмудь», ну, как весь, емь, меря. Но за Ягайлой внимательно следят. Притом следят даже не из Кракова, не из польской столицы. Думаю, что за ним следят из Рима, гораздо дальше. Была проведена совершенно грандиозная операция. Были затрачены большие деньги и большие силы, прежде всего энергичных, но нищенствующих монашеских орденов, доминиканцев и францисканцев в Польше. Польский королевский престол был вакантным. Точнее, была наследница престола. Но по нормам того времени, по польским принципам Ядвигу полагалось выдать за кого-то замуж, нужен был король. Она была просватана, помолвлена с Сигизмундом Венгерским. В то врем помолвка — вещь очень серьезная. Но сумели надавить на Сигизмунда, сумели переломить сопротивление Ядвиги, которая было оскорблена тем, что ею просто торгуют. А может быть, она была влюблена в Сигизмунда. Кто знает! Ее выдают чуть ли не насильственно замуж за Ягайлу, теперь уже за Владислава Польского. В Литве Ягайло все более непопулярен, он вообще предпочитает жить только в Польше. В ответ на то Витовт успешно усиливает свое влияние, добивается места и титула великого князя Литовского. Казалось бы, ничего страшного не произошло: Ягайло уехал в Польшу, а Витовт занял его место. Однако это не так, потому что все соглашения заключаются на княжеском съезде в Креве, потом подтверждаются на следующем Городельском съезде (сейме). Оттуда термины «Кревская уния» и «Городельская уния». Документы Кревской унии не сохранились. Некоторые историки считали, что ее вообще не было. Видимо, они не сильно отличались, Городельская уния была просто подробнее, ее документы сохранились. Что они установили на рубеже XIV-XV веков? Во-первых, декларируется, что Польша и Литва отныне «одно». Там не сказано: «одно государство», но сказано, что они «едины». И что очень важно, отмечается, что если умрет Ягайло, то ему наследует Витовт, а если умрет Витовт, ему наследует Ягайло. Это уже очень серьезно и для нас крайне неприятно. Кроме того, по обязательству перед латинянами, перед римской католической церковью, Ягайло должен крестить литовских язычников. В литовской глубинке, особенно в Жемайтии язычество продержалось до XVI века, но формально Литва все-таки становится римско-католической, литвины становятся римо-католиками. Надо сказать, что простые литвины — народ в основном неграмотный. В Великом княжестве Литовском пользовались русским языком, потому что литовский язык был бесписьменным, только разговорным. Иногда пользовались латинским. После заключения Кревской (Городельской) унии пользовались попеременно или одновременно латинским и русским. Литовский язык получил письменность только во второй половине XIX века. Так вот, как иронично заметил польский хронист, простым литовцам даже нравилось креститься, особенно получать от князя в подарок замечательные, белые крестильные рубахи. Потому были литовские простолюдины, которые проявляли прыть и крестились два или даже три раза, чтобы заполучить рубахи. Вот такое милое простодушие.

Таким образом, дорога римско-католической церкви в Литву была открыта. Большинство литовцев все-таки стали римо-католиками. Тем литовцам, которые уже были православными, оказавшимися в меньшинстве, осталась одна дорога — обрусеть, стать русскими, перестать быть литовцами. Такова картина к XV веку. Единым государством Литва и Польша не стали, окончательно еще не слились. Слияние произойдет в 1569 году. То есть власти везде остались своими. Поляки не имели права занимать должности в великокняжеской Литве, а литовцы — в королевской Польше. Но все-таки теперь у них был один монарх. Витовт должен был наследовать Ягайле. Поляки же не хотели пускать к себе Витовта, и Витовт «вовремя» умер раньше Ягайлы, причем литовцы убеждены, что не без польской помощи. Потому после смерти Витовта возник конфликт. Так вот, после смерти Ягайлы и Витовта одно и то же лицо было Польским королем и великим князем Литовским. Это в исторической и юридической науке называется «личная уния». Она не такая уж большая редкость, кстати. Уния необязательно ведет к слиянию государств. Еще сто лет назад Швеция и Норвегия имели общего короля, причем норвежцы жили хорошо, но все же были тем недовольны и долго добивались своего короля, и добились, наконец. Это было довольно недавно. А Финляндия пользовалась в составе Российской Империи такой автономией со своим сеймом, своими налогами, своими монетами, свой полицией и так далее, что Финляндию тоже следует считать личной унией императора Всероссийского, который был также великим князем Финляндским.

То все было началом ополячивания и окатоличивания литовской знати. Почему? За православными по слабости Византии кроме нас, кроме Москвы, стоять было некому. Большими средствами, чтобы оплатить победу православия, Русь не обладала. А за католичеством стояла вся Западная Европа, стояли монашеские ордена, стояли усилия польского духовенства и папской курии.

В Западной Европе в XIII веке были основаны первые университеты, у нас их еще не было. Следовательно, худо-бедно образование в Литве становилось латинским. Все, кто хотел закончить его на университетском уровне, должны были отправляться в латинский, римско-католический университет.

Литовские магнаты, особенно шляхта попадали еще под обаяние готической культуры, рыцарской культуры. Учтите, что на Западе были гербы, девизы, рыцарские турниры, титулы разные. Все то было очень красиво. На то можно было купиться, и покупались. Не на культуру, а больше на цивилизацию, тем более что она все-таки была христианской. Нет сомнения, что в то время мы уступали Западной Европе не только в художественной сфере.

Но не только преимущество западноевропейской цивилизации XIV-XV века вело к ополячиванию. Была еще одна причина. Польша тогда, может быть, самая феодальная страна Европы. В Польше признавалась только одна сословная структура — либо ты пан, либо ты хлоп, третьего не дано. Один Римский папа был, между прочим, в молодости свинопасом. В Польше такого бы не произошло никогда! Все польское духовенство было шляхетского происхождения. Благо было много лишней шляхты, было из кого делать ксензов. У нас допустимо любое происхождение священника. Правила домонгольские и более ранние требовали только, чтобы священник не был рабом. Иначе кто-то будет им распоряжаться. Есть оговорка Василия Великого, что может и раб, если хозяин отпустит его. В Польше же духовенство может быть только шляхетского происхождения. Обратите внимание, насколько по-разному называется сельский обыватель у русских и у поляков. В России сельский обыватель уже в конце XIII века называется «крестьянин», то есть христианин, а в Польше — «хлоп», то есть холоп (раб). Польша — самая шляхетская, самая дворянская страна Европы. Из-за того, кстати, было всегда очень много проблем. Из-за того что польская шляхта была многолюдной, она в основном была нищей. Кроме шляхетского звания ничего не было. Можно было ус крутить до посинения, но жить впроголодь. А какие трагедии бывали с польскими дамами! Проезжий пан случайно во двор заехал, а она босая по летнему времени, у нее ботинки только для хождения в костел, и он видит ее голые ноги, позорящие шляхтянку. Польская шляхта очень хотела прибрать литовские земли. Ее главным утешением была только ее вознесенность над хлопским населением. Крупного литовского магната это не могло привлекать, а для мелкого литовского шляхтича быть настолько же паном было привлекательным, ему вполне могло нравиться шляхетское всевластие. И потихонечку процесс пошел. Сначала шляхта, а потом и магнаты ополячиваются, как литовского, так и русского происхождения. Ополячиваясь, они, естественно, становились римо-католиками. Я не знаю, какой процент дворян в современной Польше литовского происхождения, но среди аристократов природных поляков точно меньше. Даже не готовясь специально, могу назвать знаменитейшие польские роды, они все русско-литовского происхождения, это Чарторыйские, Вишневецкие, Сангушские, Сапеги, Поцеи, Пузыны, Тышкевичи, Глебовичи... Большая часть сидящих в храме помнят известную, хорошую польскую актрису Беату Тышкевич. Всем известно, что она урожденная графиня Тышкевич, но не все знают, что она еще и ополяченная белоруска. Польша на этом пути даже стала уникальным государством, чей самый знаменитый поэт не природный поляк. Имею в виду Адама Мицкевича, шляхтича из-под Белогрудка. Он, правда, забыл про свое белорусское происхождение, был как раз лютым польским патриотом и даже шовинистом.

И одновременно Литва слабела. Почему? Очень просто. Здесь работает чистая этнология, вероисповедание тут не при чем. Наиболее энергичные литовцы уезжали либо в Польшу с немцами сражаться, либо сюда на Русь с Ордой сражаться. Энергичный человек — он же воинственный. Отток простого населения тоже наблюдался. В итоге в начале XV века, особенно после приобретения Смоленска, после Грюнвальдской победы над крестоносцами в 1410 году, когда героем победы был Витовт и Литва была вознесена в сознании всей Европы очень высоко, Литва была настолько сильна, что могла выбирать, кого бы еще присоединить — Польшу или всю оставшуюся Русь. Если бы Витовт не гонялся за двумя зайцами, наверное, что-нибудь приобрел бы. А столетием позже, в начале XVI века Литва была еще настолько «сильна», что могла выбирать, кто ее присоединит и слопает — Россия или Польша. Вот что осталось за сто лет от великого княжества, созданного Гедимином.

Хотя ситуация не была непреодолимой, для православия то был все же, конечно, страшный удар, не окончательный, но страшный. Некогда мне в публицистической статье в журнале «Родина» довелось отметить, что могла быть Россия со столицей в Вильне, вполне могла быть со столицей в Киеве. Наши братья, предки нынешних украинцев и белорусов, сами виновны в том, что не выгнали князя вероотступника Ягайлу, в крайнем случае не погубили его. Тем самым они навсегда потеряли права, которые теперь принадлежат только великороссам. Они уступили римо-католикам, и то весьма досадно.