Уния

Радио «Радонеж», Москва.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, май 2022.


ЧАСТЬ 1/5. ПРЕДЫСТОРИЯ

Мне хочется посвятить несколько очень коротких этюдов вопросу о возникновении унии в западных областях Украины и Белоруссии, в западнорусских областях, как их всегда называли. Предыстория уходит в XIII век. В XIII веке заканчивается история славянского народа, великого славянского этноса, который одной своей ветвью, ветвью восточных славян, основал нашу державу, основал ее предшественницу Киевскую Русь. Это был очень старый этнос, около полутора тысячелетий был его возраст, когда его история заканчивалась. И заканчивалась она трагически. Была не только усталость, не только утрата единства, были и удары со всех сторон. Один-то удар все представляют себе хорошо — это ордынское вторжение первой трети и даже больше второй трети XIII века. Но был и натиск куда более бескомпромиссный, чем Орда, которая ограничивалась данями. Этот натиск шел с Запада, из восходящей в своей энергии, в своей силе Западной Европы. Это в регионе Карпат мадьярское вторжение, которое с трудом было остановлено усилиями великого Галицкого князя Даниила Романовича, это напряженная обстановка с поляками, это страшный натиск крестоносцев в Прибалтике.

Одновременно на исторической арене появляется новое действующее лицо. Это литовский этнос, литовский народ. Литовцы примерно современники русских. Литовцы, как и русские, начинают свою историю в XIII веке. Но по причинам, которые я бы не смог самому себе объяснить, литовцы все-таки опережают нас на полвека. А это дает им преимущество силы, преимущество энергии, хотя этнос и немногочисленный. Уже в XIII веке Литовская держава становится грозной, и современником Александра Невского является первый выдающийся литовский вождь князь Миндовг, по-литовски Миндаугас, противник Александра, а в конце жизни его союзник. Затем отношения развивались с переменным успехом, было и русское влияние в Литве, и литовское на Руси. Однако заметим, что уже при Миндовге первые русские земли попали в состав его державы.

В обратном направлении было преимущественно культурное влияние. Первые ростки христианства в Литве были несомненно православными и русскими. Первый литовский князь-христианин, князь Войшелк был православным христианином и закончил свою жизнь православным монахом. В литовском языке есть древние свидетельства о русском происхождении христианства. Так, и по сию пору храм по-литовски «ba;ny;ia», то есть божница, древнеславянское наименование церкви. Так уже давно не говорят ни русские, ни украинцы, ни белорусы. Это даже не калька. Такого корня нету в литовском языке, ибо бог по-литовски «dievas», это общеиндоевропейское «deus». А вот «бажнича» свидетельствует о том, кто научил литовцев строить храмы. Строить храмы литовцев явно научили русские.

Все-таки размах политического влияния Литвы в XIII веке был незначителен. Ситуация меняется в XIV веке. Современником Михаила Тверского, великого князя Владимирского, и нашего Московского Иоанна Калиты выступает возможно величайший исторический деятель литовской истории — великий князь, впервые принявший титул «великий князь Литовский и Русский» Гедимин (или Гедиминас). Он настоящий государственный деятель, который думал не о сиюминутном интересе, а созидал державу на века. Обладавший огромной силой Гедимин предпочитал елико возможно не захватывать новые земли, а присоединять их либо путем установления вассальных отношений с тем или иным, чаще всего русским князем, либо путем династического брака. Вот так он удачно женил своего младшего сына Любарта на Волынской княжне, и потом, когда Волынский стол оказался свободным, Любарт стал естественным Волынским князем.

Так или иначе мудрой политикой с позиции силы Гедимин создал гигантскую державу, в которую входила уже вся территория нынешней Белоруссии и значительная часть территории нынешней Украины, во всяком случае все Правобережье. И только Галиция, заметьте, это очень важно, только Галичина не стала литовской. В этом особый трагизм ее судьбы. Она была захвачена Польской короной и стала частью польских коронных земель — земель Речи Посполитой.

Еще дальше укрепляет позиции Литовской державы сын Гедимина Ольгерд (Algirdas) фактически в соправлении со своим братом Кейстутом Жемайтским (Нижнелитовским). Ольгерд был дважды женат на русских княжнах, первым браком на Витебской княжне, вторым браком на Тверской княжне Ульяне. Все его дети получили православное крещение. Сам же он длительное время колебался. Потом принял православие. Потом отшатнулся от христианства и даже устроил маленькую резню христианам. Те, кто был в Вильнюсе, помнят мощи святых мучеников Виленских. А ведь они были бояре из окружения Ольгерда, между прочим. Он был удивительно неустойчив в своих взглядах, но был большой политик и необычайно укрепил державу. Брат его Кейстут был человек иного склада. Он был истинный рыцарь, хотя всю свою жизнь прожил и умер язычником. И был он человеком слова. Для Кейстута врагом однозначно был Запад, западная культура, ибо его реальным политическим врагом был страшный Тевтонский орден.

Но возникает вопрос, а почему такие обширные русские земли, куда большие по территории и по численности населения так легко поглощались Литовской державой? К тому есть несколько причин. Во-первых, самые энергичные русские люди все-таки концентрировались в Великом княжестве Владимирском. Там тоже начинался подъем, сначала Твери, затем Москвы, который притягивал будущих освободителей Отечества. С другой стороны, как я сказал, Литва нас несколько опережала, потому была все еще сильнее. Кроме того, не забывайте, русские отнюдь не входили в состав Литовского княжества в качестве порабощенного населения. Они сохраняли свою сословную принадлежность. Ремесленник оставался ремесленником, земледелец земледельцем, боярин становился литовским боярином. Потому, кажется, и незачем было сопротивляться. Играла роль, конечно, особенно для воинов и чисто воинская привлекательность величайших из литовских государственных деятелей, и Гедимина, и Ольгерда, и потом Витовта, вне всякого сомнения. И наконец, Литва была дешевой страной, дешевым государством. Почему? Оно было очень примитивным, по сути дела было еще варварским государством, которому не нужны большие средства на содержание себя, оно не имело развитой бюрократии, это было дешево. А быть за Литвой означало не быть за Ордой. Так постепенно распространилась на обширные западнорусские земли власть Великого княжества, по праву называвшим себя «Литовским и Русским».

Было время, когда весьма реальной стала перспектива создания единой Русской державы со столицей в Вильне, а не в Твери и не в Москве. К этому стремился Ольгерд. Максимума возможностей в этом плане Литва достигнет в начале XV века при сыне Кейстута, великом князе Витовте (Витаутасе). И так бы и было, все шло к тому. Но решала более высокая сила, решали не князья, решала церковь, ибо церковь представляла почти все население. Если бы Гедимин стал православным христианином, если бы Ольгерд был таким же пламенным православным, как Иван Калита, как Симеон Гордый, как Дмитрий Донской, не быть бы Донскому победителем Мамая, все поддержка ушла бы Литовской державе.

И вот почему это было так. Заканчивался срок, отпущенный существованию Восточной империи. Тысячелетняя Византия неумолимо двигалась к своей гибели. И если в XIII — начале XIV века, поддерживая православие на Руси, стремясь создать могущественную державу на Руси, церковь лишь готовила союзницу ослабевшей Византии, то к середине XIV века не было сомнений, что не будет Константинополя, и потому церковь готовила преемницу Византии — будущий Третий Рим, будущую великую православную державу, которая станет опорой других православных. Эта держава была настолько необходима, настолько силен был натиск с одной стороны мусульман, культуры ислама, с другой стороны Запада на восточнохристианские земли, что это определяло все. И несомненно это решило судьбу взаимоотношений Литвы и Руси. К концу XIV века в Восточной Европе было пять великих держав — Литва, Русь Владимирская, Орда, Орден и Польша. Естественно, все они участвовали в сложнейшей игре и представляли три великие культуры того времени (восточнохристианская, западнохристианская и исламская). Плюс византийская политика, которая не была подкреплена силой, но была подкреплена церковным авторитетом. И если бы не произошло еще одного поворота, трудно сказать, как бы пошло дальше.

Сын Ольгерда Ягайло начинал свою биографию сторонником Дмитрия Донского, Дмитрия Ивановича, будущего Донского. Он был очень могущественный князь, но совсем не политик с перспективой. Его перспектива была длиной до кончика его носа. Он всегда высматривал выгоду сегодняшнего дня. На сегодняшний день столкновение с Ордой становилось неизбежным. А в альянсе Владимирская Русь — Русь Литовская Дмитрий явно становился первой фигурой, потому-то надежды всех на изгнание ордынцев, на ликвидацию Орды связывались с Москвой и с Дмитрием Ивановичем. Это не означало порабощение Литовской державы, но это означало, что в таком альянсе Ягайло сможет играть лишь вторую почетную роль, не лишая Литву возможности взять политический реванш в будущем. А в Литовско-Польском альянсе Ягайло мог играть первую роль. Более того, ему недвусмысленно намекали на возможность в междукоролевье занять польский трон и заключить выгодный династический брак с королевной Ядвигой. И Ягайло выбрал. Он стал сторонником Мамая. И если бы не блестящее стратегическое искусство московских воевод, он был бы нашим противником на Куликовом поле. Но он не успел соединиться с Мамаем и поторопился вернуться восвояси. Враждебность Владимирской Руси и Литвы, казалось бы, была решена. Но ведь на поле Куликовом сражались и литовские витязи, и даже два князя, два прямых потомка Ольгерда Дмитрий и Андрей (Ольгердовичи). Ситуация не была разрешена окончательно, ибо политическая ситуация всегда мелочь по сравнению с культурной панорамой.

Ягайло возвращается в Литву. Его ждут неприятности, его изгоняют с престола. Его изгоняет дядя Кейстут князь Жемайтийский. К сожалению, эту богатейшую историю рассказать полностью не имею времени. Но почему язычник Кейстут вмешался в этот спор? Чем помешал ему племянник, сын его любимого старшего брата, которому он был всю жизнь предан? Естественно, может быть только один ответ. Кейстут был князь Жемайтийский, потому он знал, что такое Запад, он знал, какую постоянную резню приходится выдерживать его воинам на окраинах литовских земель. Запад был для него враг, на этом фоне он предпочитал восточных христиан, и новая ориентация Ягайлы его не устраивала.

Ягайло бросается к Западу за поддержкой. Начинается междоусобица в Великом княжестве Литовском. Одновременно Тохтамыш обрушивается на Москву. Дмитрий лишен возможности поддержать своих литовских союзников, а литовцы не могут оказать помощь Дмитрию. Наконец, Ягайло предлагает дяде переговоры. Ну, в самом деле, ведь это же междоусобица, да еще в семье, среди родни. Кейстут поехал на переговоры. Он поехал к своей смерти. Перешагнув через труп убитого дяди, Ягайло окончательно перешел на польскую сторону, принял католичество, стал мужем Ядвиги, оставаясь Литовским великими князем, стал Польским королем. Таков первый этап нашей истории состязания восточнохристианской и западнохристианской культур.


ЧАСТЬ 4/5. ЗАКЛЮЧЕНИЕ УНИИ

(звукозаписи частей 2 и 3, видимо, не сохранились)

Итак, все, что можно было сделать в рамках постепенного ополячивания высших слоев общества Западной Руси, было сделано в XV — в первой половине XVI века. Но дальше того пойти было нельзя. Литва независима. Шляхта пользуется шляхетскими правами. Магнаты, которое вообще самые сильные, водились, пожалуй, только в центральной Европе, а в Польше таких могущественных магнатов не было. В землях, например, князей Острожских еще на рубеже XVI-XVII веков православных храмов числилось около 700, а костелов было 4. Духовенство тоже было защищено определенными правами. В городах были православные ремесленные братства. Кроме того, поляки не имели права приобретать земли в Великом княжестве Литовском, а литвины в Жечи Посполитой не могли, в Польше. Так что процесс дальнейшего натиска Запада на Восток, казалось бы, был остановлен.

Более того, не только православные западно-русы, но и многие литовцы были настолько раздражены постоянным польским натиском, что в Великом княжестве всегда существовала сильная промосковская партия. А почему промосковская, а не просто литовская? А потому что многие энергичные католики уехали в Польшу. Они занимали там даже более высокие посты, чем поляки. Слишком многие энергичные православные уехали во Владимирскую Русь, князья Бельские, например, ставшие блистательными русскими аристократами еще в XV веке.

Литва тратила свою огромную энергию на чужих территориях. На Западе литовцы, становясь поляками, боролись с немцами, а на Востоке, становясь русскими, боролись с Ордой. И если в начале XV века, при Витовте Великое княжество Литовское было настолько сильно, что могло выбирать, кого присоединить — Польшу или Русь, то в начале следующего XVI века Литва была сильна только настолько, чтобы выбирать того, кто ее присоединит, — Польша или Россия.

Так как большинство населения Великого княжества оставалось православным, после пресечения династии Ягеллонов (потомков Ягайло) уния с Польшей была бы расторгнута, скорее всего, но тут западничество помешало, произошло непоправимое, в 1569 году Польша и Литва в результате Люблинской унии объединяются в одно государство. Так была открыта дорога и к церковной унии. Пользуясь шляхетскими и магнатскими правами, окатоличенная знать Украины и Белоруссии стала теперь польскими панами. Есть очень много фамилий, которые были когда-то православными русскими и литовскими магнатами, а стали поляками: князья Вишневецкие, Збаражские, Острожские, Сангушские, многие некняжеские фамилии, как Сапеги, Тышкевичи, Глебовичи.

Во всей этой ситуации трагедия церкви заключалась в том, что, обладая огромными возможностями на своих землях и превратив народное право покровительствовать церкви в право магната, магнат-католик прилагал максимальные усилия, чтобы подчиненный ему феодально русский соборный поп, архимандрит монастыря, а если удается, то и епископ был человеком похуже качеством. Магнаты-католики выбирали либо беспринципных, либо слабых.

Выбирали тех, которые стремились жить в своих имениях подобно панам, сладко есть и сладко пить. Один из видных деятелей унии епископ Луцкий Кирилл Терлецкий был вынужден отвечать перед шляхетским судом по обвинению в растлении девицы благородного происхождения. Выяснилось, что шляхтянку он, правда, не растлил, но на суде прозвучало столько его подвигов на этой ниве, что православные ехидно замечали, а не хочет ли он теперь стать еще и мусульманином, так ему будет гораздо удобнее, в гаремном смысле. Выбирали слабых, как митрополит Рогоза, как митрополит Онисифор Девочка.
 
И постепенно сопротивление снижалось. Кроме того, православные иерархи были напуганы, иногда оскорблены могуществом православных братств, могуществом мещан, которые сами, пользуясь поддержкой Константинопольских патриархов, вмешивались в дела церковного управления, сами контролировали епископов, вместо того чтобы епископы их контролировали. Это тоже многих иерархов подталкивало к унии с Римом. Но открыто такого сделать было нельзя. И потому был составлен заговор, в котором участвовали епископы. Инициаторами были Кирилл Терлецкий и Ипатий Потей. Остальных епископов, кроме одного, удалось втянуть в этот заговор гарантиями полного сохранения всех православных норм вероучения и богослужения, что не было выполнено. Затем в 1595 году они отправились в Рим. Там состоялось нечто совершенно парадоксальное, поразительное. Кирилла и Ипатия, которые прибыли в Рим, почти два месяца выдерживали, не давая им повидаться ни с папой, ни с влиятельными кардиналами. Затем они наконец предстали достаточно подготовленными и пораженными могуществом Рима перед папским престолом. Есть картина, изображающая это событие, есть памятная медаль: папа, за ним сонм кардиналов, далее стоят доктора богословия, а перед этим блестящим сонмом два коленопреклоненных православных епископа, два отступника Кирилл и Ипатий. Первая встреча была такова, что им и поговорить не удалось. Они только облобызали папские туфли и принесли свое покаяние, предав не только своих православных пасомых, предав даже других епископов, не оговорив никаких условий. Затем, впрочем, условия будут оговорены. Но то будут уже не условия, то Рим дарует. Он дарует право сохранить богослужение с забавной оговоркой, которой потом униаты будут пользоваться много раз, с оговоркой: «если это не мешает общению с Римом». Потому в каждом случае обнаруженного несоответствия православное богослужение заключивших унию епархий будет реформироваться и приводиться во все большее и большее соответствие с римско-католическим. Вот она — бомба замедленного действия униатского образца.

В 1596 году происходит знаменитый Брестский собор. Нету возможности сейчас разбирать его детально. Православные тоже приехали на собор во главе с двумя епископами, не подписавшими унию, и виднейшим православным магнатом князем Константином Константиновичем Острожским. Собор униатский считал себя каноничным, ибо собрал шесть епископов. А на православном соборе осталось только двое. Но православный собор был безупречно каноничен, ибо кроме двух епископов и обширного сонма духовенства и мирян на нем присутствовали апокрисиарии, то есть полномочные представители двух патриархов — Вселенского Константинопольского и патриарха Александрийского. Православных и здесь ввели в заблуждение. Собор начался униатской стороной на два дня раньше срока, и важные решения были подписаны, к чему принудили и беспомощного митрополита, до того, как православные вообще сумели собраться. Оба собора не признали решения другу друга. Оба собора отлучили от церковного общения видных деятелей противоположной стороны. Казалось бы, игра вничью? Не тут-то было.


ЧАСТЬ 5/5. ПОСЛЕДСТВИЯ ЗАКЛЮЧЕНИЯ УНИИ

Завершая длительный разговор, в основном уже состоявшийся, о культурной агрессии Запада в украинских и белорусских землях, рассмотрим эволюцию вопроса после Переяславской рады, очень бегло.

Казачьи земли отошли к Российской державе. А что происходило на остальных, ведь значительная часть Правобережья и вся Белоруссия оставались польскими? Там положение еще больше ухудшилось. Там теперь казаков не боялись. Там не стало мощного кулака — сабель не стало. Притом эволюция унии в сторону римского католичества в этот период ускоряется, меняется характер богослужения, меняется облик храмов, увеличивается безбрачное духовенство. Все больше и больше западным становится само образование, ибо все образование униатское духовенство получало в базилианских семинариях под неусыпным контролем иезуитов.

Надо заметить, что шляхтичи никогда в унию не переходили. Если шляхтич покидал православие, он принимал сразу римское католичество. Уния всегда ощутимо воспринималась как некоторая уступка быдлу. Это не я здесь выдумал. «Вера панська и вера хлопська» — термин еще XVIII века. Понятно, что панская — это римско-католическая вера, это костел.

Уния продолжала существовать, хотя ни у кого особенного восторга не вызывала. Но притом слабела Польша — Польша, за которую боролась одна шляхта, Польша, которую никто не хотел поддерживать, потому что польские мещане были в основном не поляки. Благодаря хлопско-шляхетской теории в польских городах жили белорусы, немцы, очень много евреев, даже татары, но почти не жили поляки. Поляки были либо шляхтой, либо хлопами. Польша клонилась к своему закату. Это шляхетское государство за вторую половину XVIII века была подвергнуто трем разделам. Разделы начала не Россия. С Россией даже никто не сговорился. Австрия оккупировала Галицию. Так польское воспитание галичан сменилось более жестким австрийским. И тут уж последние православные храмы, даже братские были закрыты. В последующих разделах, в 1-м и 2-м Россия не получила ни одного клочка польской земли. В 3-м разделе к украинским и белорусским Россия добавила собственно литовские, этнические литовские земли. Польские земли достались Пруссии и Австрии.

Казалось бы, это могло изменить ситуацию к лучшему, но за минувшее время трагедия обрушилась и на великорусские земли. Усердием Петра сюда ворвалось западничество, и западнической стала сама Российская монархия. Нет, она не была униатской и не поддерживала римское католичество. Как раз и при Петре, и при Екатерине католиков здесь не любили. Но это была индифферентная дворянско-бюрократическая империя, а не в полном смысле слова старое православное царство. Никакого римского католического владычества на возвращенных Россией землях не могло бы сохраниться дольше нескольких лет, если бы то произошло в XVII веке. И уж совсем невозможной до Петра была бы ситуация, чтобы на формально принадлежащей российской территории Белоруссии шляхтич-католик мог осквернить святые дары и зверски избить священника, который нес эти дары. А подобных фактов приводится множество. Если бы такое произошло в XVII веке, то страшный кощун кончил бы свою жизнь на колу. Теперь же он был дворянин, следовательно, куда более уважаемое лицо, нежели поп. XVIII век был самым неудачным для возвращения украинских и белорусских земель. Это наименее православный период в истории России, период петровских и екатерининских нововведений, западнических реформ.

Вопрос затянулся надолго. Только в 1839 году проблема унии, казалось бы, была окончательно разрешена. Полоцкий собор, весьма представительный, со своими епископами, с большим представительством духовенства, постановил расторгнуть унию. Вот если вы когда-нибудь, уважаемые слушатели наши, братья и сестры, слышите о том, что уния на Украине и в Белоруссии существует с 1596 года, знайте, что это неправда. Брестская уния была упразднена в 1839 году канонично собранным собором. Таким образом, это произошло более 150 лет назад. Белорусы и украинцы, епархии Белоруссии, Подолии и Волыни (чуть позже к ним присоединится Холмщина) упразднили унию. Можно было бы и закончить этот вопрос.

Но откуда-то уния взялась в XX веке и даже захватывает православные храмы. Откуда же это? А вот в чем дело. После добровольного упразднения унии она существовала в землях Австро-Венгерской империи, там она тоже постепенно сходила на нет. Очень сильное панславистское движение проникало и в Галицкую Русь, и в среду закарпатских русинов и постепенно размывала остатки католичества. Там стремились к единству с другими славянами. В то время к восстановлению единства с православными славянами стремились даже чехи. Это было очень распространено во всей славянской среде.

И вот уже только в конце XIX века понтификат необычайно деятельного папы Льва XIII обращает внимание на необходимость помощи базилианам, потому как дело унии заканчивается даже в австрийских землях. Ватикан заработал. В эту историю были втянуты Конгрегация пропаганды веры, статс-секретариат Ватикана, влиятельнейшие кардиналы, нунций в Польше, генерал Ордена иезуитов тогда Бекс, даже австрийские министры были подтянуты. Иезуитам передали главный базилианский монастырь, и новая волна иезуитского влияния в Австрии теперь, в униатских территориях, покатилась, спасая положение. Но главное было не в этом.

Главное было в деятельности молодого, блистательного, пламенного католика, аристократа и драгунского офицера, 23-летнего графа Романа Александра Шептицкого, сына польского магната, который в мае 1888 года принял базилианское монашеское пострижение с многозначительным апостольским именем Андрей (по Андрею Первозванному) и через 10 лет стал епископом в 34 года. А в 1900 году он становится архиепископом Львовским и митрополитом Галицийским. Шептицкий построил свою деятельность блестяще. Он становится защитником униатского населения перед католиками, перед властями Австрийское империи, соседями поляками, хотя сам был поляк. Он приводит к тому, что постепенно униаты начинают считать униатскую церковь своей единственной защитницей, которая позволяет им сохраниться в национальном состоянии.

Надо сказать, что само по себе это всего не решило. Когда в 1914 году русские войска взяли Львов, их встречали всеобщим ликованием толпы львовского и особенно окрестного населения, встречали как освободителей. Многие униатские приходы тогда же заявили о своем выходе из унии и воссоединении с праотеческим православием. Здесь я хотел бы обратить ваше внимание на то, что они были как раз галичане.

Но вот в чем дело. Эти люди привыкли быть под чужим прессом. Они привыкли быть кем-то задавленными. Тогда их устраивала Россия, потому что их защитником должен был стать могущественный Русский царь. Что происходило далее, мы знаем. Русского царя не стало. И всю закономерную ненависть к коммунистическим агрессорам с востока как бы опомнившиеся униаты стали переносить и на православие.

И все-таки, когда в 1945 году Львовский собор, да, не без сталинского давления упразднял унию и восстанавливал западные приходы с православием, разрушали не 400-летнее униатское здание, а здание Андрея Шептицого. А Брестская уния была вполне канонично упразднена еще Полоцким собором на сто лет раньше.

Ну вот, по-видимому, и весь разговор о культурной агрессии Запада. Сейчас агрессия усиливается. Сейчас только верность православию спасет православие. А исторический опыт есть. Каким бы сильным ни было давление на православие в современной суверенной Украине, оно не серьезнее, чем давление конца XVI-XVII веков. Именно украинское население владеет колоссальным историческим опытом казачества и православных мещанских братств, опытом объединения вокруг православия интеллектуалов. Конечно, это все может и не помочь. Но тогда, к сожалению, население Украины ждет нечто парадоксальное, тогда не русские, не великороссы станут гражданами второго сорта, тогда таковыми станут православные на православной Малой Руси, тогда снова будет «вера панська и вера хлопська». И тогда те, из кого шестьсот лет готовили хлопов, достигнут невозможного — они станут панами, униатскими панами. Возможно и такое развитие событий.