ВЕРА
Я ехал в Донецк.
За окном было уже слегка сумеречно. Пассажиры автобуса на предыдущей его остановки у придорожного кафе успели поужинать – и теперь кто-то уже мирно посапывал, уютно устроившись в кресле, кто-то смотрел в смартфоне фильм или новостные каналы, кто-то читал…
О своей второй поездке на Донбасс я ничего не сообщил своей жене Маше. Зная, как она очень близко к сердцу принимает всё то, что происходит там, переживает за, в общем-то, ей совершенно незнакомых, посторонних людей, живущих на присоединенных к России территориях, волнуется как мать или сестра, или жена за бойцов, воюющих с бандерлогами, получающих ранения от оружия, поставляемого Западом, убитых из того же оружия солдат и офицеров, я не стал говорить ей о своей поездке.
«Авось – не узнает…» - утешал я себя, вернее – свою совесть. Сидя в автобусе, вспоминал, как Машка моя чуть не плакала, видя по ТВ или читая в новостных пабликах, какие боль и страдания испытывают в последнее время обычные жители Донбасса – когда участились прилёты ракет и снарядов, когда сгорела маршрутка с людьми, когда был обстрелян рынок, когда в светлые пасхальные дни людей калечило и убивало прямо на улицах…
О самом себе как-то не думалось. Каким-то непонятным образом я понимал, что в этой поездке всё будет хорошо. Для меня хорошо – не ранят, не убьют, приеду обратно живым и здоровым. Но это была не самоуспокаивающая уверенность в том, что ничего не случится, не глупое бахвальство перед самим собою – типа, вот я какой неуязвимый… Нет. Это было что-то другое. Будто кто-то внутри меня, жалея, гладил мою Душу по голове и приговаривал: «Ещё не время, еще многое чего сделать надо…»
Вот с такими мыслями я незаметно и уснул.
Проснулся от чувства – будто кто-то в самом деле взъерошил мне волосы. Тёплой, ласковой ладонью.
В салоне было темно. Пассажиры спали. Посмотрел на часы – всего около двух ночи.
И вдруг вспомнил свой, только что увиденный, сон…
Знаете, мне иногда снятся загадочно-интересные сны: цветные, объемные, со звуками, запахами… Вот только в таких снах я никогда не мог определить – где я нахожусь. Может, для меня в этом сонном состоянии это было не столь важным?
И в этом сне, о котором я внезапно вспомнил – хотя подавляющую часть того, что мне снилось, благополучно забывалось в первые же минуты после пробуждения – тоже было совершенно неясно, где я был, в каком месте.
Но вот разговор помнился отчётливо. И по нему я понял, что сон этот как бы явился ответом на мои переживания о тех людях, с которыми я познакомился в первую мою поездку – и к которым ехал сейчас.
Часто, не отдавая даже себе отчета в этом, я волновался за судьбы и жизни женщин из Центральной Донецкой библиотеки, за несломленных восемью годами практически фронтовой жизни директора Дома работников культуры и его сотрудниц, за Ольгу из медчасти «Востока», за писателя Влада Русанова и за поэта и барда Гену Горелика; думал после очередных сводок о прилётах и жертвах – как они там, всё ли у них благополучно…
И вот , сидя в салоне автобуса, где-то внутри себя всё продолжал вспоминать обо всех этих людях, в глубине души своей горячо желая, чтобы они хотя бы несколько дней передохнули от войны, пожили под мирным и чистым весенним небом…
Я не могу называть себя просто атеистом – пусть в своё время и был пионером, потом комсомольцем, потом вступил в партию – по нескольким причинам.
Во первых – я крещеный человек. Пусть мама и крестила меня в семимесячном возрасте, привезя к своей тётке – «бабе Кате», как я её позже стал называть – в город со странным названием ШОСТКА. Она и её приемный сын дядя Толя тогда стали моими крёстным... Много позже один священник, которого я встретил в полуразрушенном Грозном – он пришел посмотреть, как наше СУ восстанавливает раздербаненную прошедшей войной школу – в беседе со мною сказал, увидев, что на мне нет крестика (я утром снял его, чтобы он не мешал при работе, положил во внутренний нагрудный кармашек): «Это и не так уж важно. Крестик – он что? Он – Щит Божий для Души. Но если в Душе твоей – Бог, то кто на неё посягнёт?»
Во-вторых – меня отчего-то всегда тянуло в храмы. Позолоченные купола, завораживающая неземная гулкость внутреннего пространства, медвяно-успокаивающие и притягательные запахи – от горящих лампад и свечей, от маленьких кусочков хлеба с непонятным названием «просфора»... Незнакомые лики с иконостасов, с расписных стен и куполов строго, и, вместе с тем – участливо – смотрели на меня, стоило лишь мне переступить порог церкви... Они словно вопрошали: «Для чего ты пришел сюда, к нам, в наш Дом, с какими мыслями и с какой целью?..»
В-третьих – иногда, редко, но все же, я был свидетелем необъяснимых явлений, событий – или со мною приключалось нечто, чему я никак не мог и не могу до сих пор дать хоть какое-то рациональное объяснение...
И вот об этом странном разговоре в моём сне – может, это всего лишь проделки моего подсознания? Или – игра уставшего за предыдущие дни и недели воображения? Но что-то во мне восставало против таких объяснений.
Уже через почти двое суток я описал этот мой сон в стихотворной форме – мне тогда показалось, что такая передача того, что приснилась, достаточно ёмка и, как ни странно – точна…
Я ехал в Донецк. И мне ночью приснилось –
В сиянии кто-то стоял.
А я говорил:
- Окажи Ты мне милость –
Чтоб мир город спящий объял!
На сутки, на двое – но все были б живы,
Не гибли от мин и ракет,
Чтоб не было Смерти добычи, наживы!..
Молчанье. Ни звука в ответ…
Вдруг – слышу:
- Ведь Смерть не отправишь на отдых,
Ей тоже работа нужна.
Но Я – помогу. А твоя к Ней забота –
Чтоб стала добрее Она…
И – рядом возник силуэт: будто Бездна
Разверлась тотчас предо мной.
И холод на сердце – как будто разрезал
Его оглушающий вой:
- Согласен ли ты поменять твои жизни
Тех дней, что тебе ещё жить,
На дни тех людей, что уже к смертной тризне
Идут?
- Что ж, условию быть!
- Тогда ты запомни, что сутки – за сутки
Того, кого я пощажу.
За каждого – сутки твои! До минутки!..
И – канула в мрачную жуть…
И вот – день второй. И я еду обратно.
А вместо прилётов – гроза.
Все – живы. И этой грозе очень рады!
И светит надежда в глазах…
Я не знаю, и не хочу утверждать – да и не смею этого, что те ТРОЕ суток, когда в Донецке не было ни одного прилёта, ни одного раненого или погибшего жителя – от осколков мин, снарядов, ракет, разбитых витрин и окон – это, может быть, благодаря и тому, что вот такой сон ко мне в пути пришёл.
Сошлось неимоверное количество обстоятельств, действий и явлений в именно в той точке на карте, что называется городом Донецком, чтобы вот такому случиться…
И – всё же, всё же, всё же… Может, кроме меня, ещё огромное число людей просило об этом – о нескольких днях спокойствия и мира для тех, кто в этом конкретно городе живет. Не для многих других городов России, не для всего мира. А лишь для одного, многострадального, стойкого, непокорённого города…
И это – получилось!
Вы знаете, кто-то когда-то сказал: «Неважно – веришь ли ты в Бога. Главное – Бог верит в тебя!»
Эта фраза позволила мне взглянуть по новому на моё отношение к Богу.
Вы только вдумайтесь: «Бог верит в тебя!» Как это созвучно тому, что в школьные годы говорили мне родители: «Сынок, ты сможешь это сделать – мы верим в тебя!» Тому, когда в институте руководитель одной из кафедр, когда я поделился с ним своими сомнениями по поводу курсовой, долго смотрел на меня, сняв очки, потом глянул ещё раз на мои выкладки в тетради, протянул её мне и сказал: «У Вас получится. Я в Вас верю!» И потом, когда, уже работая в одном строительном тресте простым механиком стройуправления, меня вызвали к гендиректору треста – и он назначил меня главным механиком всего треста на один из важных и больших объектов. Сказав при этом: «Я верю в тебя. Ты справишься!»…
И в жизни – не только моей – были и у других, знаю, множество таких моментов, когда в тебя – верили. И это придавало сил. И вырастали за спиной крылья. И ты уверенно делал то, что раннее казалось сложным, трудным, невыполнимым.
А тут, понимаете – Бог верит в тебя! Как родители верили. Как верили и верят друзья. Как верили учителя и руководители.
И вот уже у тебя с Богом, получается, такие же отношения, как с теми людьми, кто в тебя – хотя бы раз – верил. И ты ну ни как не можешь уже подвести их. И Бога, получается – тоже…
Я – так уж выходит – редко посещаю церковь. Хотя, если выпадает такой момент, захожу обязательно в Храм Божий. Или – хотя бы стою рядом с ним. И тогда – просто разговариваю с Тем, кто в меня верит.
И когда что-то не получается в жизни, что-то не ладится – тоже разговариваю с Ним. Не молюсь. Не выпрашиваю чего-то. Не гружу Его своими проблемами. Просто – разговариваю. Как со старшим товарищем, более опытным, более мудрым, более знающим…
И потому – этот разговор в ночном автобусе, или – до этого – когда почти полночи с Ним говорил – а потом, проснувшись, вскочил и накорябал на подвернувшихся под руку листах этот «Ночной разговор» - может, как-то влияет положительно на окружающую действительность, меняет её.
Ведь не один я такой, в которого верит Бог. Таких Его собеседников, думаю, очень много. И у каждого из них – свой разговор. С Тем, кто в него верит.