Посвящается моим родителям,
дедушкам и бабушкам,
принявшим на себя
страшные годы войны.
Вечная им память.
Сложно писать нам, внукам, о своих дедушках, которых нам никогда не довелось видеть. Говорят, что время безвозвратно уносит наших близких, но память не хочет и не может отпустить их навсегда, что бы в жизни не случилось. Размышляя об этом, вспомнила о том, что когда мы росли, почти ни у кого из наших друзей и знакомых тоже не было дедушек, редко у кого были бабушки.
В нашем доме на Захарова был только один дедушка по фамилии Голуб. Жил он в нашем подъезде на втором этаже, на улицу выходил только весной, когда пригревало солнышко. Мы дети его очень любили. Похож он был на Ленина - дедушку всех советских детей, такой же добрый, лысый и с бородкой. Всегда носил светлый костюм и тросточку, садился на скамейку и рассказывал нам всякие истории. Мы, дети, его внимательно слушали, задавали вопросы, а он нам всегда с юмором отвечал. Очень любил он моего младшего брата Евгения (тогда ему было 5 лет) и всегда просил его что-нибудь нарисовать. Женя брал палочку и рисовал на земле разные военные баталии. Проходило немного времени и на земле выстраивались две колонны всадников на лошадях. Лошади были изображены в разных ракурсах, всадники – в доспехах. Все мы с удивлением наблюдали рождение настоящей битвы. Даже я удивлялась, как это у него так здорово получалось. Дедушка Голуб называл Евгения за эти художества Леонардо да Винчи. Потом он долго не разрешал никому из соседей наступать на рисунки, охраняя их. Со временем рисунки смывались дождями. Брат в дальнейшем стал хорошим художником, видимо – гены.
… Я закрываю глаза и слышу негромкое ржание коня: это генетическая память переносит меня в те далёкие времена.
- Ох, не хочет держаться бантик на моих волосах, - со смехом говорит бабушка, с трудом набирая в свою руку редкие седые волосы. Справившись, наконец, со своей обычной прической бабушка зовет меня завтракать.
Мы со смехом идем на кухню. Мне восемь лет. Сейчас новогодние каникулы и мне разрешили побыть у бабушки. Ура, сейчас я услышу прекрасную сказку, как моя бабушка выходила замуж. Это очень интересно. Но мне сначала нужно узнать, как надо сервировать стол, как принимать гостей, какая должна быть посуда, как крахмалить бельё и многое другое. Всё пытаюсь запомнить. Проходит какое-то время, бабушка берёт спицы, усаживается в своё кресло и начинает рассказывать самое для меня интересное. Сначала о том, как она осиротела в малолетстве и её отдали на воспитание в помещичий дом к дальним родственникам. Ей повезло, к ней хорошо относились, учили наравне со своими детьми всему, даже музыке и рисованию, обучали хорошим манерам. Когда дети повзрослели, и к ним начали ходить женихи, то бабушку всегда отсылали на кухню, не хотели её приёмные родители видеть такую хорошенькую девушку рядом со своими дочерями. Боялись, что богатые женихи будут просить руки у приёмной дочери. Там бабушка и научилась хорошо готовить. Видела, как повара это делали в её присутствии. Очень ей нравилось, как замешивали тесто, а потом из него выходили такие вкусные пироги и разнообразные торты, украшенные различными кремами. Но у каждого своя судьба. Встретила Аннушка своего Василия, моего дедушку, и сердечко ответило согласием. Дедушку я никогда не видела, но мне кажется, что я всё о нём знаю по рассказам бабушки. Как они познакомились, что было одето на бабушке, какие необыкновенные кружева красовались на её платье и как лихо приобняв, дедушка посадил её впереди себя на коня, и они отправились в прекрасное, долгое путешествие длиною в жизнь.
Главой семьи был Василий Ермолаевич Гурло – мой дедушка, он родился в 1888 году в г.Минске. Там он и познакомился с бабушкой, они поженились и до революции жили в Минске.
С детства дед мечтал быть военным. Он рано вступил в партию и всю гражданскую войну воевал в составе Красной Армии, дослужился до полкового комиссара конного соединения. В то время было голодно везде, трудно жили люди. Дед всегда хотел служить в родной Белоруссии и говорил, что самое прекрасное место на земле - это Белоруссия. Но так сложилось, что пришлось ему воевать на разных фронтах и только после долгих лет службы, уже к началу 30-х годов его перевели служить на родную белорусскую землю. Семья поселилась в Минске, недалеко от парка Челюскинцев, место называлось Выставка. Бабушка Анна Васильевна, в девичестве Орлова, с трудом растила пятерых детей. Первым в 1910 году родился Кирилл, затем Тамара (1912 год), Николай (в 1914 году, мой отец), Евгений в 1916 году, Раиса в 1918 году. Семья была большая, но места хватало всем. Все дети получили образование. Евгений и Николай прекрасно с детства рисовали, окончили Минский полиграфический институт.
Мои будущие родители познакомились в Минске, в парке Челюскинцев в том году, когда дед с семьёй вернулись в Минск. Парк был безусловно прекрасен, многолетние красивые деревья, уголки ботанического сада с редкими ухоженными, радующими глаз цветами. Мама в шестнадцать лет приехала в Минск, работала и жила в общежитии. За несколько лет до войны окончила курсы медсестер и курсы по гражданской обороне, занималась стрельбой, правда до Ворошиловского стрелка не дотянула. Помню, мы с ней отдыхали в Крыму, и зашли в тир. Мама наглядно показала своё умение, ей все отдыхающие аплодировали. Я гордо несла приз – полосатого тигрёнка. До сих пор он сидит у меня дома на диване.
За два года до войны у родителей от скарлатины умерла их первая дочь Соня. Родители разошлись и только война опять их соединила.
До войны отец работал художником в республиканской еженедельной литературной газете «Литература и искусство». Евгений — инженером-конструктором, при этом был прирожденным портретистом и отличным чертежником. Кирилл был механиком.
Мой дедушка по маминой линии - Алексей Михайлович Гулякевич - родился в 1884 году, был коренным жителем посёлка Пуховичи, человеком хозяйственным. По наследству от отца ему перешла мельница. Работал он много, хотя имел только одного помощника, мог работать сутками, обеспечивал всю округу мукой. Когда подросли сыновья, то работали своими силами. А когда наступила коллективизация и раскулачивание моего дедушку не тронули, дом не забрали, а только конфисковали мельницу, а дедушку и его сыновей определили рабочими на эту мельницу. У моей бабушки, Анны Петровны, было семеро детей: четыре сына и три дочери. Вот их имена: Иван, Юрий, Фёдор, Григорий, Софья, Елена (моя мама), Варвара. Бабушка с семьёй жила в поселке Пуховичи под Минском. До войны все были живы и здоровы, но проклятая война забрала всех сыновей и мужа, моего деда Алексея Михайловича.
Все они готовились к долгой мирной жизни. И вот – война…
Минск начали бомбить с первого дня, бомбили центр, вокзал, дороги, Комаровку. Тогда было много деревянных домов, и они горели как спички, люди выскакивали на улицу и сразу же попадали под обстрел. Пожарами были охвачены все районы города. Массированные непрерывные налёты не прекращались с утра до вечера, и Минск превращался в сплошные руины, город пожирало пламя… Центр был практически уничтожен. Авианалёты продолжались до 27 июня. А уже 28-го в город вошли в огромном количестве немецкие войска, в основном эсэсовские колонны.
«На седьмой день Великой Отечественной войны, 28 июня 1941 года, передовые части немецких танковых армий, а за ними отборные части СС ворвались в Минск. 1100 дней свирепствовал в столице Советской Белоруссии кровавый фашистский режим. Его сущность была цинично определена Герингом: "В интересах долговременной экономической политики все вновь оккупированные территории на Востоке будут эксплуатироваться как колонии и при помощи колониальных методов".
Постоянный военный гарнизон Минска насчитывал до 5 тысяч солдат и офицеров. В городе размещалось более 100 различных военных организаций и частей тыла группы армий "Центр": штаб корпуса по охране тыла группы армий "Центр", отдел фашистской контрразведки "Абвер", управление полиции безопасности и СД, военная комендатура, штаб по борьбе с партизанским движением, многочисленные части СС, охранная полиция, жандармерия. Кроме того, в городе размещались воинские части, прибывавшие с фронта или отправлявшиеся на фронт, численность которых иногда доходила до 50-60 тысяч человек. Здесь же находился генеральный комиссариат Белоруссии во главе с ярым фашистом гаулейтером Вильгельмом Кубе, гебитскомиссариат, городской комиссариат, Центральное торговое общество "Остланд", имперское дорожное управление и другие учреждения оккупантов.
Вся эта огромная машина насилия и грабежа была направлена на порабощение и уничтожение советских людей, разграбление Минска и Белоруссии ».
В первые дни войны люди стремились самостоятельно эвакуироваться на восток, но фашистские самолёты устраивали за ними охоту и из пулемётов расстреливали бегущих людей. В этой толпе пытались уйти и бабушка Анна с дочерями Тамарой, Раисой, женой Кирилла Марусей и внуком Маратом. Ударами с воздуха их разбросало в разные стороны, Тамара и Маруся погибли, а бабушка, Рая и Марат к вечеру с трудом вернулись в свой дом. Дом оказался цел и стоял на месте, фашисты пока не добрались до него.
В это же время мой отец Николай Васильевич Гурло вместе со своими братьями пытались выбраться из Минска. Однако это им не удалось.
«Бродя по пепелищам, Гурло поклялся никогда не прощать и мстить фашистам. Как один из многих советских патриотов с первых же дней войны он начал вести борьбу с фашизмом» (журнал №1 «Партизанская борьба» отряда имени М.И.Калинина бригады имени газеты «Правда», октябрь 1943 года). Так начиналась боевая биография моего отца, белорусского художника и участника Великой Отечественной войны - Николая Гурло.
В конце июня 1941 году в Пуховичах, родном посёлке моей мамы, высадился отряд вермахта. Заставили всех мужчин пройти регистрацию. Выстроили колонной их всех, от молодых до пожилых, и отправили под усиленной охраной в ад, под названием концлагерь. Никто не вернулся в родной посёлок, в том числе и дедушка Алексей Михайлович с сыновьями.
Мама рассказывала, как в первые недели войны, эсэсовцы на мотоциклах и машинах окружили посёлок и начали сжигать дома, хватали и бросали людей в колодцы и забрасывали их гранатами, из колодцев брызгала кровь. Стояла невыносимая жара, а эти звери с уродливыми, пьяными лицами без жалости расстреливали и поджигали оставшиеся дома. Мамин дом стоял на краю посёлка рядом с прудом. Бабушка, с дочерями выбежали на улицу, она, читая молитву, обняла их, и они приготовились умирать. Пьяный, потный, высоченный, с очень длинными руками эсэсовец взмахнул автоматом и выпустил всю обойму над головами моих родных, а затем повернулся, что-то прокричал по-своему и ушел. Что прокричал немец они так и не поняли. Офицер дал команду, и карательный отряд фашистов поехал дальше уничтожать жителей Белоруссии. Некому было в первые недели войны дать отпор врагу. Этот день мама никогда не могла забыть, именно в это утро из Минска пришла она через леса к своим родным. Так бабушка и её дочери по счастью избежали гибели. Вот такой страшный след оставила эта жуткая война в истории моей семьи.
Вспоминая о бабушке Анне Петровне, могу сказать только то, что я видела бабушку всего один раз в жизни. Мне было тогда три года, шёл 1956 год. Мы всей своей большой семьёй поехали к маминой сестре Софье в Пуховичи. Этот день я запомнила очень хорошо, так как меня во дворе дома, который стоял недалеко от большого пруда, обступили большие гуси и хватали меня за мою накрахмаленную юбочку, а я кричала от страха. Ко мне подошла мама и понесла, меня рыдающую, в дом. Там я и увидела бабушку. Она лежала на белоснежной кровати. Вся такая аккуратная, в белом платочке и улыбалась мне. Она, наверное, болела. Своими морщинистыми руками обняла, прижала к себе и что-то шептала мне, а мама сказала, что это моя бабушка. Помню, я её тоже обняла и поцеловала, а про гусей и не вспоминала. Помню, хорошо было, спокойно. Затем к бабушке подвели мою старшую сестру Нину, мою двойняшку Тамару, а потом и младшего брата Евгения. Вот так мы и познакомились с бабушкой. Больше я её не видела. Жаль, что не помню, что шептала мне бабушка, наверное, очень важные слова. Когда подросла, удивлялась, что у моих бабушек одинаковые имена АННА, красивое имя.
Что творилось в первые дни войны в городе, ярко описано моим отцом, Николаем Васильевичем Гурло сразу после войны. Вот выдержки из его дневника, хранящегося в Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны.
«Выйти из Минска не удалось. Вернулись с Евгением домой на
Выставку. Что делать? Военкоматы в городе не работают. В
армию мы не попали.
Правда, отец обещал помочь. Говорил, пришлет вестового и
тот отведет нас к нему в воинскую часть. Вестовой не
пришел. Что с отцом, неизвестно.
— Пойдем сами в Слепянку, — предложил Евгений. — Там стояли
кавалеристские части.
В Слепянке отца не нашли. Воинская часть, в которой он
служил, отошла и ведет бои где-то восточнее Минска.
Заночевали в деревне.
С утра начал накрапывать мелкий дождик. Меж редких сосенок
повисает жидкий туман.
— Женька, немцы!
Отчетливо видим, как среди деревьев мелькают фигуры солдат.
Их все больше и больше. В касках, черных прорезиненных плащах
с крыльями, обвешанные с ног до головы оружием, они быстро
окружают Слепянку, дом, в котором мы спали. Вваливаются к нам
без стука. Автоматы упираются в нашу грудь. Фашисты
показывают на выход.
Поставили спиной к соснам. Рослый, откормленный гауптвахмистр
выстраивает солдат.
— Нас приняли за командиров, Евгений,— говорю брату. — Сейчас
расстреляют.
Удивительно, но в душе ни капельки страха. С достойным
мужеством держится Женя. Покажем этим выродкам, что мы их не
боимся, презираем.
Со стороны Минска грохочет колонна немецких танков. На башнях
черные, обведенные широкими белыми полосами кресты. На хвосте
машин красно-белый круг. В центре — на белом — свастика.
Танкисты едут лихо, с открытыми люками.
Вдруг со стороны леса начинают бить минометы. К ним
присоединяются пушки. Снаряды и мины ложатся точно посреди
танковой колонны. Фашистов как ветром сдуло с танковых башен.
Люки захлопнулись. Несколько машин дымят.
К нашей группе подбегает немецкий офицер, что-то говорит
гауптвахмистру. Немцы бросают нас, бегут за танками.
Спасены!
Спасены ли? На Выставке в нашей квартире немцы. Теперь нас
гонят к Кальварии.
— Приказ читали? — тычет нам в лицо измятой бумажкой
переводчик.— Все мужчины обязаны пройти перерегистрацию.
На Кальварии уже тысячи и тысячи горожан. Всех перегоняют в
Дрозды. Жил бы великий Данте, он писал бы ад с немецкого
лагеря смерти. Жара, голод, жажда. Люди от жары обезумели.
Падали, корчились в судорогах. Пыль — солнце померкло. Нечем
дышать.
Одну половину лагеря немцы веревкой отгородили. Это шталаг.
Там военнопленные. Другая половина для гражданских лиц. Пищи
не дают восьмые сутки. Потом привезли сухари, разбрасывали их
с машины в толпу, как собакам. Фотографировали. Раненые и
больные не подняли ни сухарика. Вместо хлеба их избили
дубинками.
К единственному водопроводу не протолкнуться. Рядом речка,
однако, подходить к ней, фашисты не разрешали. Один человек
все же не выдержал, бросился в речку, по грудь, хватал
пригоршнями мутную воду, лил на голову, шею, жадно глотал.
На другом берегу немец привстал в седле, хладнокровно
приложился из карабина. Человек опрокинулся в воду с
простреленной головой.
Появились «агитаторы».
— Советам капут! — кричали они. — Переходите в армию фюрера!
Люди с брезгливостью отворачивались.
Подъехала автомашина с радиоустановкой. Гитлеровец зачитал
длинный список тех, кто пойдет на срочную работу, получит
питье, еду, папиросы. Вызвали человек сто. Я понял: на
смерть. В списке были в основном профсоюзные и партийные
активисты. Их отвели метров за пятьсот и на виду лагеря
расстреляли из автоматов.
Десятый день в лагере. Трудно описать охватившее нас
волнение. Мы с Женей повстречали отца! Как выяснилось, их
часть была окружена и разгромлена танками. Вместе с группой
оставшихся в живых командиров, отец вынужден был скрываться.
В лагере они в штатском. Хорошо, что успели переодеться.
Немцы потеснили наш лагерь метров на десять. На эту полосу
привели евреев. В загородку пропускали по одному человеку
сквозь строй охранников. Со свистом опускались на головы
жертв дубинки, приклады винтовок. Тех, кто еще мог дышать, к
вечеру закололи штыками.
...Нашей группе женщины принесли паспорта. Я, Евгений, отец,
его товарищи вырвались на свободу.
Теперь нам бы только добыть оружие».
«Минула еще одна тревожная ночь. На другой день дедушка
заперся с сыновьями в соседней комнате. Не мог дедушка,
старый большевик, в гражданскую войну полковой комиссар,
вызывать сыновей на пустячные разговоры.
— Дети мои! — начал Василий Ермолаевич Гурло, сидя за чисто
убранным столом. — Страшная беда обрушилась на нашу великую
Родину, на весь наш народ. В гражданскую я рубал деникинцев и
красновцев, добивал Врангеля, Петлюру и польских оккупантов.
А эти враги посильнее тех будут. И много опаснее и жесточе.
Так давайте вместе подумаем, с чего начинать. Одна голова —
хорошо, четыре завсегда лучше».
«Второй день ждем отца. Он повез оружие в партизанский отряд
«Дяди Васи». Такие рейсы для нас не в диковинку, и
беспокоиться вроде бы нечего. И все-таки что-то тревожит.
Давит на сердце.
В полночь вскакиваю от шороха в коридоре. Как будто кто-то
ищет в потемках дверную ручку. Открываю дверь: отец! Шапка-
ушанка съехала набок, короткий, до колен, полушубок в грязи.
— Сыны, — с напряжением произносит он. — Меня полицаи...
Укладываем отца в постель. Положение очень серьезное.
Прострелены рука и грудь. Подозреваем на заражение крови.
Надо срочно доставить раненого в больницу».
«Накануне смерти он все расспрашивал, как идут дела в нашей
группе, что нового слышно с Большой земли. Очень радовался
нашим победам. Я спросил его, как он был ранен. Отец
рассказал. Я понял: выдали какие-то гады отца, на иудины
серебряники позарились.
Оружие было доставлено по назначению. И вдруг на обратном
пути за Острошицами — засада. Полицейские выскочили
наперерез, открыли стрельбу.
Отец упал, потерял сознание. Когда очнулся — ни полицаев, ни
воза. Хорошо еще, что оружия на подводе не оставалось. Враз
бы прикончили.
От Острошиц до Минска шел он пешком. Раненый, истекающий
кровью. И никто не мог подать ему руку помощи, перевязать
раны. Отец шел по полям, минуя населенные пункты, где мог
нарваться на гитлеровский заслон. И он дошел, чтобы поведать
нам о случившемся, предостеречь от провокаций, напутствовать
на дальнейший путь.
Такие они, коммунисты!»
Василия Ермолаевича Гурло сыны отвезли в Слепянку. Хоронили на сельском
кладбище.
— Я клянусь, отец, что не придется тебе краснеть за сыновей своих..., это
говорит Кирилл, старший из братьев.
— Я клянусь!.. — откликается Николай.
— Я клянусь!.. — вторит ему Евгений.
Сыновья поклялись мстить.
Группой женщин, которые принесли паспорта, что помогло отцу, Евгению, деду Василию Ермолаевичу и его товарищам вырваться на свободу были бабушка, Раиса и моя мама Елена. А Кальвария – это самое старое историческое кладбище в Минске.
Трудно, даже невозможно, нам теперешним понять и ощутить то страшное время.
Во время войны дед Василий Ермолаевич был подпольщиком. В официальных документах о нём сказано: «Уже в первые дни оккупации он занялся организацией подполья. Связался с партизанским отрядом «Дяди Васи», который действовал на Логойщине». Ну, а первыми помощниками деда в борьбе с фашистами были его сыновья — Евгений, Николай и Кирилл. Вся многочисленная семья Гурло стала на путь активной борьбы с захватчиками.
Довоенный товарищ Николая Анатолий Хоменок помог раздобыть братьям Гурло аусвайсы. Это позволило братьям перейти на легальное положение. Подпольщики стали собирать оружие, достали радиоприёмник. С начала войны и по 1943 год Николай Гурло вел активную антифашистскую борьбу в составе минской подпольной группы «Татьяна», затем – в рядах партизан. Период его борьбы в подполье до прихода в отряд подробно изложен в статье «Отомстить фашистам» под рубрикой «Наши герои»: «Он достает радиоаппарат и, получая сводки с фронта, распространяет их среди населения Минска. Живя около лагерей военнопленных, связывается через надежных людей с бывшими бойцами, командирами, политработниками Красной Армии и многим из них устраивает побег из фашистского плена. Много работает в обеспечении документами советских патриотов».
Николай Гурло держал связь с партизанской группой, которая действовала в районе Логойска (Минская область). Через своего отца и связного со сводками Совинформбюро передавал партизанам оружие. В одной из таких поездок старший Гурло (дедушка) погиб от руки предателя.
Вечерами, при свете лампад, братья Николай и Евгений изготавливали паспорта (чистые бланки паспортов Кирилл и Евгений нашли на развалинах здания милиции) и аусвайсы, вписывая фамилии, ставили «печати», подделывали фотографии. Елена, Раиса, их подруги и бабушка передавали «документы» узникам шталага. Десятки раз женщины и девушки, рискуя жизнью, подбирались к лагерю и патриоты вырывались из шталага, чтобы продолжать борьбу с ненавистным врагом. В 1943 году группа Гурло слилась с группой Николая Кедышко. Наладилась более тесная связь с подпольным горкомом комсомола, который находился в деревне Жуковка недалеко от Минска.
Немцы объявили тотальную регистрацию всего мужского населения. В Минске облава за облавой, людей отправляют в Германию на каторжные работы. Мой отец с братом Евгением не избежали этой участи, их арестовали весной 1943 года.
Их погрузили в вагоны из-под негашеной извести. Людей - как сельдей в бочке. Братья с трудом устроились на полу. Стучат колёса. Отец с Евгением общими усилиями выламывают несколько досок. Ногти сорваны, пальцы сбиты, горят от боли. Но внизу уже видно железнодорожное полотно. Они, протискиваясь через узкую щель, спрыгнули на рельсы. Почему-то никто не последовал их примеру. На площадке последнего вагона стоит охранник с автоматом, но каким-то чудом он их не замечает. В начале июня 1943 года братья с трудом добрались до партизанского отряда, где мой отец, как боец и художник, продолжил борьбу против оккупантов. В отряде их ждали Кирилл и Елена, моя мама. Эти злоключения подробно описаны в моем рассказе «Нить».
В 1943 году гестапо, через предателей и провокаторов, начали арестовывать подпольщиков, пытать, а затем вешать на площадях, так они хотели запугать минских Молодогвардейцев, которых было трудно сломить. Белоруссия в те годы потеряла многих своих славных сыновей, в том числе и братьев Гурло - Кирилла и Евгения.
В начале ноября 1943 года отец с матерью, выполнив задание, по приказу ушли из города в партизанский отряд «Правда», что и спасло им жизнь. А 11 ноября 1943 года Кирилл и Евгений, с очередным заданием, были в Минске и решили забрать маму Анну Васильевну и сестру Раису в партизанский отряд, т.к. оставаться им в городе было небезопасно. Братья нарвались на засаду, эсэсовцы и полицаи уже ждали их в доме матери. О том, что должны прийти братья, немцам сообщил местный семнадцатилетний парень Юхнович (в 1946 году он был осужден советским судом). Отстреливаясь, братья начали убегать к лесу, но фашисты были на двух мотоциклах. Одна из пуль попала Евгению в голову. За Кириллом продолжалась погоня, его ранило, он на мгновение потерял сознание. Немцы окружили подпольщика, он дернул зубами чеку гранаты – взрыв. Целую неделю фашисты не давали хоронить братьев, выставили охрану, думали, что кто-нибудь из подполья придет за ними, но просчитались. Бабушка целыми днями ползала у извергов в ногах, чтобы они позволили похоронить сыновей, но фашисты только гоготали в ответ и стреляли в её сторону, им было весело. А бабушка опять и опять, приходила и молила их. Через неделю немцам надоело сторожить мертвых братьев, и они ушли. Что пережила моя бабушка за эти дни - трудно представить.
Папа всегда нам говорил что моя мама своим умением лечить без ничего: только лечебными травами, мхом, питьём, заботой и уходом, не раз спасала ему жизнь, неоднократно вытаскивая с того света во время войны. Лекарств и врачей не было, перевязочных материалов практически тоже, всё стиранное-перестиранное. Ей приходилось и пули вытаскивать. Многие бойцы партизанского отряда благодарили её. О целебных травах мама знала от своей матери Анны Петровны, которая слыла в своей округе хорошей травницей, лечила всех, кто обращался за помощью.
Мой отец не щадил себя в боях с оккупантами, всегда находился в первых рядах партизан, врывающихся в расположение фашистов, нещадно уничтожая врагов. Партизаны не оставляли никого из них в живых, только иногда, когда нужен был «язык». Мама рассказывала нам, что отец, в те дни, когда узнал о смерти Кирилла и Евгения, дрался с ещё большей яростью. Так ему было тяжело.
Маме приходилось часто добираться пешком из партизанского отряда в Минск, чтобы передать листовки и мины подпольщикам. Как у неё хватало смелости, я не могу понять. Тем более что каждую минуту могла возникнуть облава, тогда мучительные пытки и смерть. Так и случилось, в один из таких дней эсэсовцы окружили район и стали хватать людей. Все бросились в разные стороны. Мама побежала к руинам, а вслед ей летели автоматные очереди. Она укрылась там и стала искать себе пригодное убежище. Знала, что фашисты дальше не побегут. В многочисленных развалинах города шла своя жизнь, здесь прятались евреи, которых хватали на улицах, как и всех. Эсэсовцы эти руины обходили и старались близко не подходить, только во время облав (а они были очень частыми), фашисты могли только стрелять в спины убегающим людям из автомата, а если пуля не догоняла, и человек укрывался в руинах, они туда не шли, очень боялись. Даже овчарок своих не спускали с поводка, так как собака уже не возвращалась. Всё шло в дело, мясо - в котелок, шкура - для постели. В развалинах мама провела несколько дней. Одна женщина вышла из подвала и протянула маме воду и что-то из еды.
А ещё был случай, когда мама несла в Минск мины в корзине, где сверху были грибы. По дороге её почти нагнала немецкая машина, но она успела спрятаться в густом ельнике и тем самым спаслась. Ей было страшно, но делать нечего. Мама переждала некоторое время и двинулась в город, ведь в корзине - мины, их ждут в городе. В то время ещё опаснее было встретиться с полицаями, которые всех местных знали в лицо.
Отец не только участвовал в боях с фашистами, но и сотрудничал, как художник, с редакциями рукописных журналов «Вперёд» и «Мститель» бригады имени газеты «Правда», выходивших на контролируемых партизанами территориях. Сотни зарисовок, галерея портретов боевых товарищей, сатирическая графика Николая Гурло составили уникальную художественную летопись жизни и борьбы партизан. Карикатуры Николая Гурло были наполнены юмором, яркой фантазией, и горечью, и надеждой. Сплав его талантов художника и публициста усиливали изобличительно-сатирическое направление его зарисовок. Эти журналы и рисунки хранятся в Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны.
В июне 1944 года Красная Армия освободила Минск. На параде в честь освобождения мои родители с гордостью шли в колоннах партизан-освободителей родной земли. За свои подвиги в годы Великой Отечественной войны партизан Николай Гурло награжден орденом Красной Звезды, медалями, Почетной грамотой Верховного Совета БССР.
В 1946 году на Восточном кладбище Минска, что по Московскому шоссе, были торжественно перезахоронены останки дедушки Василия Ермолаевича и его сыновей Кирилла и Евгения. 1953 году город выделил средства, и была установлена стела, на которой золотом написаны их имена.
После войны Николай Гурло продолжил творческую деятельность, он стал профессиональным художником, картины которого можно до сих пор видеть на республиканских выставках живописи, стал членом Белорусского союза художников, работал в области плаката и книжной иллюстрации. На протяжении 35 лет он был одним из ведущих иллюстраторов журнала сатиры и юмора «Вожык», на страницах которого проявил себя мастером политической и бытовой сатиры, часто печатался в газете «Правда», создавая яркие карикатуры на политические темы.
И ещё о тех ужасах… Самым крупным местом массового уничтожения населения на территории Белоруссии стал лагерь Тростенец. По количеству жертв он стоит в одном ряду с концентрационными лагерями Освенцим, Бухенвальд, Дахау, Равенсбрюк… Тростенец – место уничтожения военнопленных Красной Армии, подпольщиков, партизан и жертв со стороны мирного населения, взятых в плен во время облав и акций, евреев, в том числе из минского гетто.
На территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны был создано 260 концентрационных лагерей и мест массового уничтожения людей.
Великая отечественная война стала символом величайшего героизма и мужества белорусского народа. Но в тоже время, за всю свою историю Беларусь не изведала большей трагедии. В годы оккупации в стране погибло 3.375.000 человек, 1.810.000 военнопленных и 1.547.000 мирных граждан.
Что творилось в то время, подробно показано в фильме «Шталаг 352. Предупреждение», снятый на документальной основе (можно посмотреть на Ю-туб, вышел пару лет назад), рассказывающий о зверствах оккупантов в период войны.
Официальная статистика: в Белоруссии погиб каждый третий. Мой отец всегда негодовал по поводу этой оценки. Даже на примере нашей семьи – каждый второй. Во многих семьях оставался в живых кто-то один, а сколько гибло людей вместе с семьями и детьми в первые дни войны под руинами зданий во время воздушных бомбардировок. Сколько было расстреляно беженцев, сожжено заживо. Их никто не считал.
Думаю, что даже не каждый второй … Только в нашей семье из 16 человек в живых осталось только 7, и это только, что знаю я, а ведь были и ещё другие родственники.
СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ВСЕМ ПОГИБШИМ!
Мы с сёстрами храним память о наших героических предках, пытаемся быть достойными их продолжателями. Встречаясь, всегда вспоминаем всех. Старшая сестра Нина стала востребованным художником по костюму, работает с киностудией Беларусьфильм, Большим театром оперы и балета, драматическими театрами. Не забывает она и графику. Тамара - создает документальные фильмы об исторических личностях, событиях, культуре и православии, Великой отечественной войне, выдающихся современниках Белоруссии, писателях, поэтах, художниках, в которых рассказывает об известных, но иногда забытых людях и фактах. В этой работе ей помогает муж – режиссёр, оператор.
Теперь, уже в наше время, фашисты опять стоят у нашего порога вместе со сворой из НАТО. Чего они хотят? Повторения? Неужели они думают, что их не остановят!
Подробно о событиях тех лет можно прочитать в ряде книг: Ивана Новикова «Минский фронт», «Руины стреляют в упор», Максима Танка «В непокорном Минске» и других, в них рассказывается и о подвигах моих родственников. Многие факты для написания произведения взяты мною из архивов Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны, которые хранят ещё много информации о славных делах партизанской семьи Гурло. Основное – это моя память и сегодняшнее восприятие прошедших событий.
Автор иллюстрации Нина Гурло.