Он наклонился и, обняв меня, поцеловал. Губы тёплые и нежные. Я чуть сознание не потеряла от неожиданности. Сильные мужские руки поддержали. Потом тихий шёпот на ушко:
- Моя Верунька, спасибо тебе за всё!
До встречи.
Отпрянул, поднял дорожную сумку и пошёл по больничному коридору к лифту. А я, в смущении опустившись на стул, захлёбывалась от переполнявшего меня счастья!
Первый мой поцелуй! Самое лучшее, что случилось со мной в сорокадвухлетней жизни!
И потом, добравшись до кровати и закутавшись в одеяло, я вновь и вновь вспоминала восхитительное и нежное прикосновение его губ, горячую волну в моём откликнувшемся на ласку теле, тепло его рук на моих плечах.
Даже, если я его больше не увижу, я всё равно буду раз за разом воскрешать в памяти этот миг! Буду наслаждаться выпавшим и на мою долю кратковременным счастьем!
А ведь этого могло и не случиться! Если бы…
Помню, что я, открыв глаза, в мягком рассеянном свете, сначала увидела только белый потолок. Мне было удивительно спокойно. Нет удушья, нет головокружения, исчезла затяжная, жгучая, выматывающая боль в почке, нет спазм в животе. Моё тело спокойно и расслаблено, мне удобно лежать под тонким одеялом. За последние 15 лет я никогда себя так хорошо не чувствовала.
Где же я тогда? Может, в раю? Как я сюда попала?
Вдруг вспомнилось: мелькание световых полос ночного города через окна «скорой», подкатывающая к горлу тошнота от этого мелькания, пропадающий голос девушки-медработника, называющий моё имя и подступающее спокойствие - я просто погружаюсь в абсолютную черноту.
Сейчас только белый потолок и умиротворение в душе. Одежды на теле нет, меня покрывает белая плотная простыня. Где я?
Какая разница, где я нахожусь? Закрыть глаза и просто лежать в тишине.
И вдруг тихий, глухой, как будто полузадушенный, голос:
- Вера Кузьминична, повернитесь на бок. Аккуратнее, на вас маска.
Открыв глаза, я вздрогнула от неожиданности: на меня смотрело какое-то лупоглазое существо в белом скафандре. Смогла только испуганно прошептать:
- Где я?
Существо, повернув моё тело на бок, глухо поведало:
- Вы в реанимации городской больницы. Дышите кислородом. Сейчас ночь. Отдыхайте, если вам ничего не нужно.
Реанимация. Понятно. Значит, «скорая» успела привезти меня в больницу. Но я не помню, как. Ничего не помню. Сейчас мне хорошо, но опять всплыли воспоминания об отвратительном состоянии перед приездом врача.
Может, было бы лучше, чтобы всё для меня уже закончилось? Просто безболезненный уход в никуда.
Ведь здоровье не вернётся и с годами организм будет ветшать всё больше – сильнее будет беспокоить боль. Обо мне некому печалиться: родителей нет в живых, ни братьев, ни сестёр никогда не было, замужем не была и детей не имею. Так и придётся прозябать одной всю оставшуюся жизнь. Только в моих мечтах рядом со мной появлялся любимый мужчина, и я в счастливой семье имела ребёнка.
Никто и никогда меня не любил, и ни один мужчина ни разу не обратил на меня своё внимание, и даже не проводил до дома. Просто я родилась с недоразвитой и искривлённой левой ножкой. Любила меня только мама, а отец, неизменно называя меня не по имени, а только девчонкой, стеснялся моего убожества и никогда не появлялся со мной на людях.
Уже тогда с малых лет поняла, что я чем-то хуже остальных людей. После смерти мамы, папа собрался жениться на Елене Руслановне, а маленькая пятилетняя дочка, болезненно худенькая и переваливающаяся при ходьбе в тяжёлых, уродливых ортопедических башмаках, могла бы испортить счастливую картину новой семейной жизни.
Детский дом оказался вовсе не домом,а просто казённым учреждением, где даже здоровые дети никого не интересовали, а что уж говорить о девочке – инвалиде. Никто не помнил, что меня звали Верой: взрослые обращались ко мне по фамилии – Шилова. А ребята дразнили Уткой, Рупь - двадцать , Инвалидкой, Хромой и другими обидными прозвищами Мне повезло, что я закончила училище, стала хорошей швеёй и, наконец-то, меня стали называть Шиловой Верой Кузьминичной.
К тому времени отец умер, в квартире жила мачеха. Но мне, как сироте, дали небольшую квартирку.
Зарабатывала я прилично, поэтому жила неплохо. Но всегда одна.
С моим ростом – метр сорок два, и благодаря утиной походке, никогда ни один парень не обращал на меня внимания, хотя черты лица у меня правильные и густые каштановые волосы. Но я для них была как невидимка: маленькая, серенькая и ковыляющая. Так и тащила я по жизни свой слабый, а с годами ещё и больной организм, припадая на недоразвитую ногу, до сорока двух лет. Зачем же мне влачить такое безрадостное существование и дальше? Но, если меня не будет на свете, как же тогда солнышко, которое я так всегда любила? Оно останется без меня? Ведь в самые трудные минуты моего тоскливого одиночества я всегда обращалась к нему, успокаиваясь от ласки тёплых лучей.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, огляделась. В реанимационной палате всего три кровати. Рядом со мной неподвижно лежала женщина с опутавшими её многочисленными трубками, маске, закрывающей лицо, и перебинтованной головой. У её кровати тихо работал какой-то аппарат. Вторая соседка, в кислородной маске, мирно спала. Я тоже постаралась уснуть. Потом сквозь сон услышала негромкий разговор: у соседней кровати три белых фигуры в скафандрах и лупоглазых масках склонились над забинтованной женщиной, потом аппарат перестал жужжать, а кровать вместе с женщиной вывезли в коридор.
Утром чисто заправленная кровать снова стояла на своём месте. Сердце сжалось: в голову пришла страшная догадка. И тут я поблагодарила судьбу за свою продолжающуюся жизнь.
Медсестра умыла меня и принесла завтрак, предложив свою помощь, от которой я уже могла отказаться, хотя ложка и дрожала ещё в руке. Соседка слева капризничала, не хотела есть больничную еду. Требовала, чтобы врач позвонил дочери, та должна привезти ей домашней пищи. А я, ослабев, хотела только спать и просыпалась на время еды и медицинских процедур.
Следующей ночью я сквозь сон различила неясный шум в соседней, смежной с нашей, палате. Приподнявшись, увидела через открытую дверь, соединяющую два помещения, что вокруг кровати, быстро и почти бесшумно, движутся белые фигуры в скафандрах. Поняла, что привезли и оживляют очередную жертву ковида.
Утром, лёгким прикосновением, меня разбудила пожилая медсестра с тазиком тёплой воды и стерильными салфетками:
- Вставай. Умываться будешь. Дай руку, помогу подняться. Стоять сможешь?
Тёплая вода приятно освежила лицо и шею, затем обнажённое тело. И тут, чуть повернув голову, увидела, что из соседней комнаты через дверь, на меня, чуть улыбаясь, с интересом смотрит мужчина, обнажённый торс которого был приподнят на подушках. Если б меня не придерживала медсестра, я упала бы:
- Там мужчина!
- И что?
- Так я совершенно голая!
Она, пожав плечами, равнодушно сказала:
- Здесь реанимация, все без одежды: нет ни мужчин, ни женщин, только больные.
Я быстро улеглась и затаилась под одеялом, боясь поднять голову и снова встретить внимательный взгляд, ведь здесь у кроватей нет спинок, скорее это кушетки на колёсах.
Завтракала, тщательно завернувшись в одеяло и стараясь не смотреть в сторону двери.
После обеда мужчина, поймав мой взгляд и улыбаясь, поднял руку и слабо шевельнул пальцами, приветствуя меня, чем смутил окончательно. Поэтому, когда врач Валерия Михайловна решила перевести меня в отделение, я только вздохнула с облегчением: в палате-то можно будет лежать в ночной рубашке или халате. И только среди женщин. Медсестра увезла меня на кресле, завернув в простыню и положив мне на колени баллон с кислородом.
Конечно, здесь, в общей палате мне ослабевшей и больной, было сложнее себя обслуживать. Силы прибывали очень медленно. Но время шло, и я постепенно выздоравливала.
Часть вторая:
http://proza.ru/2023/06/05/949